Седьмой круг ада

Болгарин Игорь Яковлевич

«Охотники» шли медленно, их лица почернели от усталости. Двое придерживали на лошади тяжелораненого подпоручика.

Улицы Кирилловки заполнялись казаками и офицерами из кавалерийской бригады генерала Шифнер-Маркевича. Оседланные лошади поражали своим сонным видом. Одни из них стояли, прислонившись к плетням, другие – застыли прямо на дороге, широко расставив ноги и уныло покачивая головами. Дудицкий, увидев знакомого капитана, усмехнулся:

– Что, ваши кони, перепились?

– Укачались! Представляете, поручик, самым бессовестным образом

укачались! – развел руками капитан. – Дай бог, чтоб хоть к ночи отошли… Кстати, вы с какого корабля высаживались? Ведь первым на берег сходили мы…

– Я здесь с ночи, – снисходительно ответил Дудицкий.

Во дворе особняка суетился комендантский взвод. Казаки выбрасывали из дома полуразбитую мебель, подметали полы, скоблили стены. Распоряжался здесь адъютант генерала Шифнер-Маркевича. Дудицкий направился прямо к нему.

– Поручик, передаю слово в слово! – весело крикнул ему адъютант вместо приветствия. – Генерал при мне сказал начальнику штаба: «Оправдал себя поручик Дудицкий! Достоин самой высокой похвалы. Похвалы и награды!»

– Благодарю! – Дудицкий откозырял. – Штаб еще не перебрался на берег?

– Ждем с минуты на минуту.

– Коня привяжите пока к перилам крыльца, – приказал «охотникам» Дудицкий. – С виду добрый конь. Если вы, господа, не возражаете, я оставил бы его за собой.

– Резвый!.. – прошептал Федоренко. – Это же конь комиссара – Резвый!

Емельянов не отозвался. Широко открытыми глазами он смотрел на хозяйничающего во дворе поручика Дудицкого. Он узнал и его. И даже не очень удивился столь фантастическому стечению обстоятельств – встрече за это утро уже со вторым человеком из тех белогвардейцев, с которыми некогда свела его судьба в плену у Ангела. Более того, брошенный в подвал Кольцов и этот вот Дудицкий и сегодня так же тесно связывались в его сознании между собой, как и тогда, давным-давно.

Однако никак не мог понять Емельянов: но зачем все-таки Кольцов требовал, чтобы о десанте сообщили красному командованию – что за дьявольская хитрость, на которую так горазды беляки, тут зарыта?

А Дудицкий, похлопав комиссарского коня по холке, мельком оглядел его зубы. Остался доволен. Отошел. Скользнул взглядом по пленным. Некоторые были ранены. Они сидели у забора под охраной казаков.

– Видать, убили комиссара, – вновь повторил Федоренко, ни к кому не обращаясь. – Видать, убили!

– Глянь на того вон гада, – с трудом шевеля разбитыми губами, отозвался Емельянов. – Я ведь и его знаю. Вот этого поручика.

– Да пошел ты! – озлился Федоренко. – Всех-то ты знаешь, все-то понимаешь… Тебя человек предупреждал о десанте! А ты что сделал?

– Я его знаю! – ничуть не обижаясь, сказал Емельянов. – Они одной компании, кореша! Еще тогда, у Ангела, корешами были… Сейчас поручик этого Кольцова выпустит…

– Эй, служба! – не слушая его больше, окликнул караульного Федоренко. – Дай закурить! Бог тебе это милосердие зачтет!

Казак, не шелохнувшись, процедил сквозь зубы:

– Ты с Богом раньше

меня встретишься! Ишь, сколько людей погубили! Я б вас всех своими руками кончил!

– Жалко, что ты в тот момент на бережок не выходил, – спокойно посетовал Емельянов. Он устало привалился к забору. Дышал тяжело. Лицо от потери крови стало матовым.

Дудицкий вновь коротко взглянул на пленных. Что с ними делать? Был строгий приказ Врангеля: пленных не убивать, отправлять в тыл. А где их тыл?

Взгляд Дудицкого натолкнулся на окованную железом дверь.

– Это что за дверь?

– Погреб, ваш бродь! – объяснил щуплый, малорослый казачок.

– Вот! Туда их и надо упрятать.

– Дак там хтой-тось есть, кажись.

– Кто?

– Дак не говорят. Матом ругаются.

– Бо-олван! Если большевистский пленный, значит, за нас.

Дудицкий подошел к двери, отодвинул тяжелый засов.

– Наблюдайте, братцы, комедь, – шепнул Емельянов товарищам. – Сейчас старые дружки встренутся. Театр!

Ржаво проскрипев петлями, дверь открылась. Дудицкий был хорошо освещен солнцем, и Кольцов сразу узнал его.

– Эй, кто тут? Выходи!

Ответа не последовало. Дудицкий шагнул по ступенькам вниз. Когда он поравнялся с притихшим за каменным выступом Кольцовым, тот рванул поручика на себя, одновременно выхватывая из его кобуры наган. Падая, Кольцов потянул поручика за собой, и они вместе упали, раскатывая грохочущие бочки.

Грянувший в подвале выстрел заставил Федоренко встрепенуться.

– Комедь, да не та! – с ненавистью бросил он Емельянову, окончательно в это мгновение убеждаясь, что человек, которому они не поверили, – свой. Обернувшись к товарищам, крикнул: – Братцы! Нам терять нечего! А человеку надо помочь! Наш он!..

Кольцов выскочил из подвала. Слегка поотстав, зажимая задетую пулей щеку, за ним спешил Дудицкий.

– Держи! – хрипел он. – Держи красного!..

Емельянов, собрав все свои оставшиеся силы, неожиданно легко взметнулся на ноги, в два прыжка оказался возле Дудицкого, обхватил его, свалил на землю. Двое красноармейцев сбили с ног караульного. Федоренко перехватил его винтовку.

К пленным ринулись казаки. Но стрелять не могли: в самой их гуще барахтался поручик Дудицкий. Кольцов тем временем проскользнул к стоящему у крыльца коню. Развязал повод, прыгнул в седло. Шенкелями бросил коня с места в галоп.

На шум из особняка выскочил адъютант, скатился со ступенек во двор и, заметив Кольцова, выхватил пистолет. Федоренко знал: в обойме четыре патрона, пятый уже в патроннике. Выстрелил в адъютанта, и тот плашмя упал на песок. Рванув на себя затвор, перезарядил винтовку. Выстрелил в капитана, который целился из винтовки в удаляющегося всадника… Не попал, но сбил капитану меткий выстрел.

Кольцов промчался по селу, оставляя за собой переполох и клубы пыли. Трещали запоздалые выстрелы.

– В погоню!.. Догнать!.. – закричал вырвавшийся наконец из круга пленных поручик Дудицкий.