Седьмой круг ада

Болгарин Игорь Яковлевич

Попрощались с ним на въезде в Большой Тархан – отсюда дорога к Маме круто забирала влево.

Село Мама стояло на берегу. Пологим амфитеатром оно спускалось к морю. Первая же старуха на вопрос о Тихоне Дмитриевиче указала дом рыбака. Приземистый и глиняный, с красиво расписанными оконными наличниками, он стоял едва ли не на той самой линии, куда в лютые штормы могут докатываться волны, а двор и вовсе спускался к самой воде.

Тихон Дмитриевич – человек лет пятидесяти, в жилистой фигуре которого чувствовалась скорее не сила, а выносливость, – встретил

незнакомых людей довольно спокойно и даже равнодушно. Во дворе, отгороженном от улицы редким плетнем, он старательно выстругивал широкую, тяжелую доску. Рядом с ним играли трое детей. Увидев незнакомцев, он отослал детей в дом, однако работу не прервал.

– Здравствуйте вам, – несколько смущенный холодностью хозяина, сказал Воробьев.

– Здравствуйте, – неприветливо отозвался рыбак, взвалил на плечи оструганную доску, взял топор и, не оборачиваясь, пошел к воде.

Кольцов и Василий озадаченно переглянулись и, делать нечего, двинулись следом. По морю одна за другой перекатывались невысокие, с белыми гребнями волны. Десятка полтора баркасов и лодок стояли на песчаном берегу. Справа от села далеко в море заполз остроконечный каменный мыс.

Рыбак подошел к выкрашенному суриком баркасу, прислонил доску к его высокому борту. Осторожно кашлянув; Василий вновь попытался завязать разговор. Сказал с вызовом:

– А у нас родню по-другому привечают… – И многозначительно добавил: – Я – Василий, Мариин муж.

– Мариин? – удивился рыбак. – Воробьев, что ли?

– Воробьев. А что, не похож?

– Похож, не похож, – проворчал рыбак. – Я ж тебя, своячок, ни разу в жизни не видал.

– Вот и гляди, разглядывай!

– Ну да! Для того, что ли, и припожаловал? Из Новороссийска? От красных? – скептически сощурился Тихон Дмитриевич и перевел свой прицельный взгляд на Кольцова. – А это кто ж с тобой?

– Товарищ. Звать Павлом.

Рыбак кивнул, давая понять, что запомнил.

– Тут такое дело… Товарища надо доставить в Кирилловку, – неловко попросил Василий.

Рыбак удивленно покачал головой:

– Вы что же, за этим сюда добирались?

– За этим.

Тихон Дмитриевич еще раз удивленно качнул головой, молча забрался в баркас и принялся выбивать подгнившую банку.

– Выходит, зря мы на тебя надеялись? – напористо и прямо спросил Василий.

Рыбак сосредоточенно орудовал топором и не отозвался.

– Сам боишься, посоветуй, кто сможет! – попросил Василий.

– Никто.

– Товарищ хорошо заплатит, – как последний, самый веский аргумент бросил Воробьев.

Тихон Дмитриевич отложил топор:

– А я думал, у Марии мужик поумнее будет. Разве об деньгах речь! – И он опять склонился над банкой.

Кольцов понял, что пора ему вмешаться в этот разговор.

– Мы – свои, нас не следует бояться. – Он снял фуражку, вытер потный лоб.

– Теперь все свои. Чужих нету. Всеобщее братство!

И тогда Кольцов решил – была не была! – говорить с Тихоном Дмитриевичем откровенно. Зла он им не причинит, не выдаст, а может, и окажет помощь. Или что-то посоветует.

– Если

я до завтра не попаду в Кирилловку, случится большая беда, – решительно сказал Кольцов. – Белые готовят десант на ту сторону, а наши не знают об этом. Их могут застать врасплох.

– Во-он как! То-то белые засуетились… – Покачав головой, рыбак продолжил: – А в море, братцы, я все же не пойду. И обижаться на меня нечего: третьего дня нас всех предупредили – кто до воскресенья выйдет в море, тот больше не увидит своей посудины. Такие дела… – Кивнул через плечо: – Вон миноноска уже несколько дней за берегом следит. Мимо нее не проскочишь! – Видимо, посчитав разговор оконченным, он вновь принялся за работу.

Павел только теперь увидел на горизонте темную полоску миноносца. И понял, что никакие уговоры не переубедят рыбака.

– Жаль, – вздохнул Кольцов.

– Жаль не жаль, а будет так, как сказано… – После долгой паузы он прервал свое занятие: – Допустим, ночью можно было бы проскочить. Допустим. Так ведь шторм идет!

Садилось солнце, заливая багрянцем облака. Вечер был тихий, слегка ветреный.

Закончив работу, Тихон Дмитриевич стал собирать инструмент.

– А по-моему, не похоже на шторм, – возразил Василий.

– Не слышишь, пески поют? – сердито спросил рыбак.

И верно, перекатываясь под ветром, уныло скрипел песок.

– У вас в Новороссийске кругом камень – потому другие приметы, – пояснил он. – А у нас чайка да песок шторм предвещают… К ночи разгуляется!

Повечеряли в горнице. Спать Кольцова и Воробьева разместили в сарайчике. На душистое сено хозяйка кинула домотканое рядно и, пожелав доброй ночи, ушла. Лежа на сене, они слышали, как по двору, покашливая, ходил Тихон Дмитриевич, управлялся со своим хозяйством. Потом все стихло.

– И обижать твоего родственника не хочется, – тихо проговорил Кольцов, – и выхода другого нет… Рискнем?

– Да я и сам уже подумал, – поняв его с полуслова, вздохнул Василий. – Двинули?

В последний раз прислушались к тишине. Затем осторожно вышли во двор. Окна в доме рыбака уже не светились. Воробьев взял под навесом тяжелые весла, Кольцов – сложенный парус.

К берегу, где стояли баркасы, они шли уверенно – дорогу запомнили хорошо. Кольцова мучили сомнения: удастся ли им самостоятельно добраться до противоположного берега Азовского моря? Он уже не мечтал о Кирилловке, его устроила бы любая деревня на той стороне моря – лишь бы встретить красноармейцев, лишь бы предупредить своих заранее!

Погода заметно испортилась. Тучи затягивали небо. С моря налетал резкий, порывистый ветер.

Проваливаясь в рыхлый песок, они стали вершок за вершком сталкивать с мели тяжелый баркас.

В темноте послышались шаги – кто-то быстро шел, почти бежал в их сторону. Кольцов и Василий пригнулись, прячась за бортом баркаса.

Это был Тихон Дмитриевич.

– Вы что ж такое удумали! – запаленно выдохнул он. – Баркаса чужого не жалко, так хоть себя пожалели бы! Керосина-то в моторе нету!