Седьмой круг ада

Болгарин Игорь Яковлевич

Не оборачиваясь, он направился к одинокому покосившемуся глиняному домику. Он стоял особняком, поодаль от других двух десятков таких же обшарпанных, неухоженных мазанок.

Кольцов забрался в заросли колючей маслиновой рощи – ждать ночи. А время шло… Время, которому не было сейчас цены. С каждым ушедшим часом приближался срок высадки десанта. А им еще предстояло пересечь с запада на восток весь Крымский полуостров, чтобы оказаться в Керчи, у самого пролива, ведущего в Азовское море и дальше к Кирилловке.

…В полночь Василий разыскал в кустарнике

Кольцова, тот не спал и, вперив глаза в огромное звездное небо, ждал. Бесконечно длинные мгновения ожидания скрашивало лишь зрелище рассыпавшихся на небосводе звезд.

– Возница – человек надежный, – сказал Василий. – Но лишнего ему знать все же не следует.

Покачиваясь на рессорах, легкая линейка с выгнутыми над колесами крыльями миновала спящие хаты, и они растаяли во тьме.

Почувствовав под копытами проселочную дорогу, лошади перешли на рысь. Возница похлопывал вожжами, глухо и односложно понукал лошадей. Лишь когда проезжали через села, жавшиеся к дороге, он коротко комментировал: «Дорт-Куль – тут жить можно, ничего», потом, несколько верст спустя: «Булганак. Имение здесь справное», и затем: «Кияш – тоже мне село».

Кончилась ночь. Лошади заметно устали и шли теперь шагом. Скоро совсем рассвело, и впереди показались окраины Симферополя. Дымилась высокая труба кожевенного завода. Когда проехали мимо небольшого, окруженного ивами пруда, из дома, стоявшего на отшибе, вывалилось пятеро казаков. Они вышли на дорогу и встали, выставив перед собой винтовки. Лица их с обвислыми усами не обещали ничего хорошего.

К линейке неторопливо подошел седой вахмистр, зачем-то отряхнул мешковатые шаровары с засаленными лампасами и уставился на Кольцова зеленовато-блеклыми глазами:

– Кто? Куда?

– Я – землемер, – сказал Кольцов. – Осматривал земли в Николаевке и Булганаке. Теперь возвращаюсь вот со своим помощником в Симферополь.

Казаки молча окружили линейку. Кольцов незаметно сунул руку в карман, нащупал рукоять пистолета. Василий Воробьев прикинул глазами расстояние до ближайшей казачьей винтовки.

– А линейка откудова?

– Из Булганака. Помещика Верховцева линейка, – ответил возница.

И тут вахмистр радостно оскалился.

– Так это ж то, что надо! – воскликнул он. – Ну-к, землемер, выкидайся! Нам велено линейку обратно в Булганак доставить!

Только теперь Кольцов и Воробьев поняли, что казаки безнадежно пьяны.

– Нехорошо, господин вахмистр, – укоризненно сказал Кольцов. – Это чистый разбой!

– Вылазь добром, коли говорят! – Кто-то из казаков щелкнул затвором винтовки. – Или помочь?

«Какой глупый случай!» – подумал Кольцов. Он спрыгнул с линейки, и Воробьев и возница последовали за ним. При этом возница пытался было объяснить казакам, что лошади заморены, но его никто не слушал. Казаки развернули линейку, попрыгали в нее, сплющив рессоры. Монотонно, но слаженно затянули:

Ай, да ты по-о-одуй, по-одуй,Да ветер ни-изовой!Ай,

да ты разду-уй, ра-аздуйТучу, че-ерную…

Возница бежал за линейкой, что-то доказывая, увещевая казаков. Его несколько раз грубо отпихнули от линейки, но он снова догонял ее, бежал рядом и что-то говорил, говорил. И казаки наконец подвинулись, уступили место вознице.

– Ну не гады?! – возмущенно сказал Воробьев, озадаченно глядя вслед линейке. – Видно, пропьянствовали ночь у какой-нибудь вдовы, а теперь заторопились в свой Булганак.

Кольцов промолчал. Они находились в черте города, и встреча с казаками не отняла у них слишком много времени. Но он подумал, что даже такой вот случай мог прервать их путь.

Почти сутки шел поезд от Симферополя. После Багерова – предпоследней перед Керчью станции – началась проверка документов. Еще издали увидев возвышающихся над головами пассажиров рослых стражников, Кольцов шепнул Василию:

– В случае чего встречаемся на Соборной возле грязелечебницы Баумгольца.

Основания опасаться проверки документов у Кольцова были: хоть и хорошо сделанные, они все же не давали ему права передвижения в сторону Керчи. И командировочное предписание было оформлено лишь для поездки в Симферополь. А у Воробьева и вовсе документы были чистейшей воды липа.

Проверка прошла гладко, предъявленные Кольцовым «землемерские» документы никаких подозрений не вызвали. А Воробьеву и вовсе свою липу предъявлять не пришлось, стражники, мобилизованные местные жители, удовольствовались тем, что Кольцов им сказал:

– Это – мой помощник!

И вот наконец паровоз подтащил состав к перрону керченского вокзала. Измученные давкой и духотой, из вагонов выходили пассажиры. Кольцов и Воробьев, неотличимые от других, двигались в общем потоке к выходу в город.

Над привокзальной площадью висели шум и гам. Оборванные беспризорники предлагали поднести вещи в город, женщины с мешками с трудом отбивались от их услуг. Суетились извозчики и дрогали. Лоточники, продававшие штучные папиросы, баранки подозрительного цвета или семечки, громко нахваливали свой товар. В стороне выравнивались шеренги прибывших в Керчь солдат. Когда вышли к Троицкой улице, застроенной купеческими особняками, Кольцов остановился.

– Сейчас будет переулок направо – Сенным называется, – сказал он. – Я пройду немного вперед, там подожду. Ты зайдешь в дом с зеленой крышей. Спросишь у хозяина, нет ли у него каких вестей из Донузлава. Он должен ответить, что вестей нет, так как дядя Афанасий из Донузлава переехал в Саки… Тогда позовешь.

Воробьев кивнул и торопливо ушел в переулок.

Выждав время, к Сенному направился и Кольцов. Едва свернув в переулок, он насторожился: на лавочке напротив дома с зеленой крышей в нарочито скучающей позе сидел человек в сером пиджаке. Кажущаяся его безмятежность не могла обмануть Кольцова, но поворачивать назад теперь было поздно. Он медленно шел по улице.