Седьмой лимузин
Шрифт:
— Нет, — сказал Гривен. — Я рад, что вы солгали. Я начинаю ценить в человеческом поведении последовательность.
Еще не опустив карабина, он понял, что его личная война — и война Элио — на этом закончилась.
Люсинда. Может быть, ты и впрямь спряталась где-то и слышишь нас? Как же ты могла дать таким негодяям воспользоваться твоим именем? Но нет, он не расплачется, не доставит Великому Обманщику такой радости. Гитлер сейчас выкрикивал что-то в унисон с Эмилем; теперь, когда все козыри оказались у него, к нему вернулось былое величие. Все, только что происшедшее, казалось сейчас лишь невинным розыгрышем
— Что ж, господа, в великой книге истории данный эпизод на этом и заканчивается, не правда ли? Не для анналов. Ваше появление здесь послужило высшей цели, в этом я убежден. — Злобно усмехаясь, он поглядел на Элио, который выглядел так, словно готовился покончить с собой, воткнув большие пальцы обеих рук в сонную артерию. — Но, разумеется, для вас обоих по-прежнему остается великой тайной, куда же потерялась ваша фройляйн? — и усики сочувственно дрогнули. — Я испытываю определенную вину, — да, я готов в этом признаться! — испытываю вину, потому что воспользовался обстоятельствами, созданными ее исчезновением и вашей тоской по ней. Но мне и самому хотелось бы знать, куда она подевалась.
Тут заговорил Морис, намеренно уводя беседу в сторону.
— Теперь Гели помирится с вами, я уверен.
Волшебное слово было произнесено. Гитлер размягчился, сразу принялся воспевать достоинства королевского лимузина. Сейчас он мог бы показаться не владельцем машины, а продавцом. И машина, и племянница порознь могли служить источниками вдохновения и энтузиазма, вкупе же они сулили воистину неземное блаженство.
— Как тебе кажется, Эмиль, в достаточной ли мере воплощена в этой машине моя индивидуальность? И она тоже заметит это, правда?
— Я еще не вел ее, мой фюрер. — Качнув широкими плечами, он поддел ногой камешек и отшвырнул его прочь. — Но Гели вы знаете. Полюбить — для нее дело нехитрое.
Гитлер кивнул. Превращение в дядюшку Ади уже, судя по всему, совершилось.
— Рудольф! Дай мне твой перочинный нож.
Гесс поспешил выполнить приказ, а потом с явным изумлением проследил за тем, как его идол встал на колени, затем лег на спину и подлез под гигантское шасси.
— Внесем дату. — Голос доносился из-под машины. — Гели должна навсегда запомнить точное число.
Да и мы все запомним, смутно подумал Гривен, слушая царапающий скрип ножа по металлу и ощущая курьезность совпадения обстоятельств, в которых оказались четверо мужчин, собравшихся у королевского лимузина, из-под которого торчат ноги в шлепанцах и полы халата. Но вот Гитлер вылез из-под машины — и, как всегда при его появлении, все мысли — и даже мысль о Люсинде — отлетели куда-то в сторону. Волосы у него были взъерошены, на кончике носа красовалась грязь; но на этот раз Эмиль не позволил себе и намека на улыбку.
— Вот так-то, мой фюрер! Вы что-то сказали?
— Да нет, это я про себя. — Как это ни удивительно, Гитлер залился румянцем. Трудно было совладать с влюбленностью и со всей присущей ей беззащитностью. — Сперва я хочу показать ее Гели. И не вздумайте уверять меня, будто не станете подглядывать. — Он окинул взглядом всех присутствующих, а не только внезапно помрачневшего из-за того, что его ожидания опять оказались напрасными, Эмиля. — Уж мне-то известно, что такое сила воли.
РАСПУТАННЫЕ
Глава сорок третья
— Разумеется, — сказал Карл Гривен, — я не могу сказать вам, прочла ли Гели то, что нацарапал на шасси Гитлер. И влюбилась ли она в машину. Шесть дней спустя домоправитель в Мюнхене обнаружил ее с пулей в сердце и с одним из дядюшкиных пистолетов в руке. — Он махнул рукой, словно смахивая пыль, которая меж тем уже давным-давно осела. — Публично было объявлено о самоубийстве. Но разговоры пошли другие. Мол, Гитлер застрелил ее в припадке ярости. Была и иная версия: то ли Гиммлер, то ли Гесс прикончил ее, потому что инцестуальная любовь фюрера начала угрожать интересам всей партии.
Он поглядел бутылку на просвет, плеснул мне в бокал последние капли.
— Но, в порядке исключения, официальная версия на этот раз, по-моему, была верной. Соседи сообщили, что у Гитлера с Гели накануне ее смерти разыгрался страшный скандал. Кажется, из-за того, что ей захотелось брать уроки пения в Вене, а он отказал ей в этом. Много лет спустя я услышал из одного «хорошо осведомленного источника», что Гели влюбилась в учителя живописи из Линца, еврея, и призналась дядюшке в том, что ждет от учителя ребенка. — Гривен меланхолически пожал плечами. — В свое время я поверил именно этой информации. Пока не услышал еще кое-что. Но два факта я не должен упускать из виду. Во-первых, явно обостренную реакцию Эмиля Мориса на одно только упоминание имени Гели. И во-вторых, то, что Гитлер прогнал его в сентябре того же года.
Я взял бокал с остатками вина и встряхнул его в руке. Как это ни странно, я почему-то ощущал себя в безопасности до тех пор, пока в бокале оставались несколько пузырьков.
— А как вы с Элио? Как вам удалось от них ускользнуть?
Ухмылка на губах Гривена стала сейчас довольно жесткой, как будто публичные воспоминания ночь напролет довели его до грани нервного срыва.
— Гитлер просто-напросто отпустил нас, Алан. Ну, хорошо, на самом деле это было не так-то просто. Но ведь он в конце концов был в те дни всего лишь частным лицом. Искусство убивать и глазом не моргнув он тогда еще не освоил. Странно, но если речь не шла о политике, у Гитлера вообще не было особого вкуса к насилию. Он даже показал нам свой охотничий домик, чтобы убедить, что не прячет под кроватью Люсинду. Взял с нас слово молчать обо всем и, в свою очередь, пообещал употребить все свое влияние на ее поиски. На том мы и порешили. — Гривен поднял бровь. — Вам никогда, наверное, не доводилось выслушивать столь откровенные признания?
Он не без приязни посмотрел на меня.
— Но мне кажется, вы хотите знать все детали. Что мы ели на следующий день на обед, чем питались потом всю неделю. И так — до конца наших дней. — Взяв вилку с блюда с холодными закусками, он провел по скатерти две параллельные борозды. — Мы с Элио начали каждый жить своей жизнью. До поры до времени. Вдали от Люсинды. И, что еще важнее, вдали от королевского лимузина. — Острые зубья вилки, наткнувшись на какое-то препятствие, согнулись. — Никто его с тех пор не видел. По крайней мере, не заявил о том, что видел. У Гитлера ведь не спросишь, да и столько свидетелей с тех пор умерло, начиная с той же Гели…