Седое золото
Шрифт:
По всё той же узкой, почерневшей от времени лестнице спустились на первый этаж, потом, по другой уже, в подвал. Мрачный коридор, скупо освещённый тусклыми лампочками; массивная, открытая настежь дверь.
— Товарищ капитан, — доложил один из конвоиров в открытую дверь, не делая попытки переступить порог. — Задержанный доставлен.
— Задержанного — ввести! Двери — плотно закрыть! — прозвучала негромкая команда.
Получив тычок в спину, Ник сделал несколько торопливых шагов вперёд. Дверь за его спиной мгновенно захлопнулась.
Просторный такой кабинет, уютный даже, лампочек ярких пяток под потолком. По правой стене комнаты выстроились многочисленные книжные полки, по левой — стеллажи с папками, разномастные шкафы, пара сейфов. У дальней стены обнаружился стол — старинный, письменный, покрытый синим потёртым сукном. Рядом с ним притулился одинокий стул с вычурно выгнутой спинкой. Над столом, на стенке, висел портрет Сталина. За столом восседал пожилой гражданин, седоусый и полностью лысый. Именно, что лысый, а не бритый.
— Присаживайтесь, задержанный, — любезно предложил лысый и тут же представился: — Капитан НКВД Курчавый, Пётр Петрович.
— Бывает, — автоматически прокомментировал Ник, осторожно присаживаясь на краешек стула. Гитару прислонил к ближайшей книжной полке.
— Хамить изволим, — подытожил Курчавый, внимательно разглядывая Ника.
Глаза у капитана были умные, а взгляд цепкий, с насмешливым прищуром.
— Да нет, даже и не думал. Само вырвалось, — признался Ник. — Смешно просто: лысый — но Курчавый. А я — Иванов Николай Андреевич, восьмидесятого года рождения.
— Тысяча восемьсот восьмидесятого года? — уточнил Курчавый.
Ник благоразумно промолчал.
— Ясно, — нахмурился капитан, записывая что-то на листе бумаги, предварительно обмакнув перьевую ручку в солидную чернильницу. — Иванов Николай Андреевич, восьмидесятого года рождения. Парашютист?
— Парашютист, — обреченно подтвердил Ник.
— Лейтенант Красной Армии?
— Лейтенант.
Про то, что он лейтенант, но запаса, да и армия уже давно вовсе и не «Красная», Ник, помня совет Профессора, уточнять не стал.
Курчавый отложил перо в сторону и уставился на допрашиваемого тяжёлым взглядом.
Помолчали.
Капитан достал из толстой папки, лежавшей перед ним, небольшую фотографию, щелчком отправив её через стол, спросил небрежно:
— Узнаёте?
С фотографии на Ника смотрел полноватый блондин возрастом немного «за пятьдесят», с шикарным волнистым чубом. Мужчина широко улыбался, демонстрируя наличие нескольких металлических, а может, и золотых зубов.
Было что-то знакомое в его лице. Нос, например. У Ника такой же — с лёгкой горбинкой, да и волосы — того же колера.
— Нет, — повертев фотографию перед глазами, сказал Ник. — Не знаю имени этого человека. Может, и встречались с ним. Но где, когда? Не могу вспомнить.
— Вот это и странно, — задумчиво протянул Курчавый. — На фотографии — Иванов Николай Андреевич, тысяча восемьсот восьмидесятого года рождения, парашютист, лейтенант Красной Армии. Помимо прочего — выпивоха и разгильдяй. Не уволен в отставку только благодаря своим прошлым заслугам. Герой гражданской войны, как-никак. Может быть, вы его племянник, брат? Уговорили родственника на подмену, прыгнули с парашютом вместо него, чтобы потом было чем хвастать перед девчонками? А?
Ник только головой помотал отрицательно.
Капитан напористо продолжил:
— Вот ещё одна странность. В помещении части, где парашютисты переодевались в тот день, нашли странную записку. Почерк лейтенанта Иванова уверенно подтверждён экспертизой.
Курчавый порылся в своей объёмистой папке, нашёл нужную бумажку и прочёл — громко, с выражением, как будто даже радуясь чему-то:
— В моей смерти прошу винить только меня. Совесть заела совсем. Мой донос годичной давности на майора Егорова — сплошная ложь. По сильной пьянке написал. Егорова расстреляли, его жену отправили в лагерь, дочку — в детский дом. Ухожу, не буду за кольцо дёргать! Прощайте, друзья! Да здравствует товарищ Сталин и мировая революция!
Капитан ещё говорил что-то, но Ник его не слушал, размышлял лихорадочно: «Вот оно в чём дело, совпало всё: ФИО, число, месяц, суть произошедшего, только вот разница — в семьдесят лет. Путаница какая-то случилась в этом туннеле: не иначе, тутошний Иванов тоже в последний момент передумал умирать, дёрнул все-таки за кольцо. Такие вот дела, блин туннельный!»
Ник очнулся от раздумий сугубо по причине очень холодной воды, текущей по его затылку вниз, прямо за шиворот комбинезона. Это добрый и заботливый капитан НКВД налил ему на голову водички из стандартного пузатого графина.
— Спасибо большое! — вежливо поблагодарил Ник.
— Не стоит! — небрежно отмахнулся Курчавый, усаживаясь обратно на своё место.
Опять занялся содержимым своей папки, старательно перебирая многочисленные бумажки.
— Нашёл! Из этой справки следует, что у лейтенанта Иванова Николая Андреевича имеется только один родственник из ныне живущих. А именно: сводный брат, младший, двадцати семи лет от роду, Никита Андреевич Иванов, беспартийный, студент четвёртого курса славного Ленинградского Горного института. Что, попались, любезный Никита Андреевич? Вы же в камере всем представлялись «Ником»? Ник — Никита? Будете дальше отпираться?
Ник действительно был немного огорошен. Непонятные совпадения продолжались: дело в том что и он, в своё время, учился в ЛГИ, правда, отчислен был за неуспеваемость. Что характерно, именно с четвёртого курса.
— Будем резюмировать, — покладисто предложил капитан. — Что там у вас с братом случилось, почему вы вместо него прыгали, мне неважно. Ваши дела. Если Николай Андреевич объявится, поговорим с ним отдельно. Пока мы займёмся вашей участью. Не возражаете, мон шер?
Ник энергично, даже с энтузиазмом покивал головой. Действительно, пора как-то определяться. Расстреляют? Не расстреляют? А если не расстреляют, то — что тогда, собственно?