Седой
Шрифт:
В казарме, кажется, не спал ни один человек, потому что тишина была такая, что слышались капли из-под крана в умывальнике.
— Свободен, Сынуля. Тебя в последнюю очередь спросят, — сказал Земцов. — Долго ломалась, я говорю? — он изо всех сил пнул Никишина.
— Валера!
— Нет… — чуть слышно сказал Никишин.
Александр растерянно отступил, оглянулся на Иванова.
— Олег…
— Ты-то чего дергаешься, — пожал плечами Иванов. — Она же видела, за кого идет.
Александр лег и накрыл голову
— Ладно, Никишин, свободен, — сказал Земцов, — Стой! Ко мне!
Что ты ко мне прицепился? — срывающимся голосом спросил Никишин.
— Не знаешь, да? — засмеялся Земцов. — А ты подумай. Умный же… Ты в свою Москву вернешься. В кино будешь сниматься, да? Артисток трахать? А я вот вернусь, отпашу смену на заводе, сниму чувырлу на танцах, пойду с ней в киношку. Покажу на твою рожу и скажу: «А я этого парня гнул!»… Ладно, все. Хэбэ мое постирай. И чтоб высохла к завтрему.
Никишин взял хэбэшку и поплелся в умывальник.
— Чоботарь! — крикнул Земцов.
— Я, товарищ сержант!
— Колыбельную!
— Колы-э-бельная! — торжественно объявил Чоботарь. — Спят! уста!лые игрушки! Книжки спят! — он два раза хлопнул в ладоши, чпокнул пальцем из-за щеки, ударил себя по коленям и пяткам и отбил перепляс.
Казарма захохотала, все приподнимались посмотреть.
— А!деяла и! подушки! Ждут ребят! — заливался Чоботарь, проходя чечеткой вдоль кроватей.
— Во артист!.. Никишин! Иди поучись!.. Давай, Чоботарь! — веселились и молодые, и ветераны…
Иванов с одногодками драил пол в казарме. Кровати были сдвинуты к стенам, отчетливо виднелся затоптанный, грязный проход в центре. Мытье пола вели три эшелона: первый взбивал швабрами мыльную пену в тазах и разбрызгивал ее по полу, второй железными сетками отскребал от половиц старую мастику, третий — в том числе и Иванов, — стоя на карачках, каблуком от старого сапога с силой отжимал, гнал от стены вдоль казармы бурое грязное месиво, оставляя за собой чистое влажное дерево.
Хлопнула дверь, дневальный Давыдов выпрямился было, но в казарму вошли Земцов, Бутусов, Люкин и еще трое дедов.
— Сынуля на КП?
— На дежурстве.
Деды неторопливо, как бы между прочим, направились к работающим. Молодые, предчувствуя недоброе, автоматически продолжали работу.
— Как работа, Седой? — спросил Земцов. Он наступил сапогом на край ведра, чуть покачивая его.
Колено его маячило перед самым лицом Иванова. Тот, спокойно, несуетливо, продолжал орудовать каблуком.
— Свободны все! — обернулся Земцов. — Ну! Быстро, я сказал!
Молодые, оглядываясь =на Иванова, потянулись в курилку.
— Ну что, Седой? Поговорим? — улыбаясь, спросил Земцов.
Иванов продолжал работать. Земцов все сильнее раскачивал ведро и повалил его набок, окатив Иванова бурой жижей. Иванов подхватил ведро за дужку, оглядел залитые грязью брюки. И вдруг, разогнувшись, с размаху ударил тяжелым ведром в лицо стоящего сбоку деда. Тот упал, Иванов махнул в другую сторону — Земцов увернулся, ведро вырвалось из рук. Деды налетели на него, оскальзываясь на буром месиве, сетках, опрокидывая ведра, в глубине казармы закрутилась куча мала, в тишине слышалось только тяжелое дыхание, удары и переступающие по грязи сапоги. Иванов сумел подняться, закрывая голову, уткнулся в грудь Давыдову. На поясе у дневального, подоспевшего на помощь дедам, болтался штык, Иванов выхватил его и не глядя ударил кого-то в живот.
Деды расступились, сзади вдруг возник капитан Манагаров, он умело выбил штык из рук Иванова и скрутил его.
— Стоять! Всем на месте!
Бутусов, присев на корточки, с изумлением разглядывал кровь у себя на хэбэшке.
— Веревку неси! Веревку давай! — орал Земцов. — Он же бешеный, товарищ капитан! На людей кидается!..
Иванов стоял в кабинете командира. Подполковник, массивный, с тяжелым лицом, сидел перед ним, положив кулаки на столешницу. Рядом сидел майор-замполит, у стены — капитан Манагаров.
— Кто начал драку? — спросил замполит.
Иванов разглядывал карту за спиной командира, время от времени трогая языком рассеченную губу.
— Отвечать, когда с тобой говорит старший по званию!
Я спрашиваю: кто начал драку?
— Не помню.
— В глаза смотреть!
Иванов перевел на него равнодушный взгляд.
— Сержант Земцов говорит, что сделал тебе замечание, а ты бросился на него с кулаками. Так было дело?.. Отвечать!
— Не помню.
— За что ты ударил Бутусова штыком?
Иванов посмотрел замполиту в глаза.
— Просто так, — ответил он, наконец, и улыбнулся — безнадежно и снисходительно.
— Улыбается, — погрясенно сказал Манагаров, — Да он ненормальный.
— Таких, как ты, отстреливать надо, Иванов. Стрелять, как волков, и премию платить, — негромко сказал замполит, — Хорошо хоть штык тупой, не вошел.
— Под трибунал бы тебя надо, — сказал командир, — Да честь дивизиона марать… Новый год ты у меня на губе встретишь…
Давыдов с карабином на плече открыл дверь камеры. Иванов сидел на жесткой откидной койке, опершись локтями на колени.
— На выход, Седой!
Он провел его по коридору.
— Куда? — окликнул Давыдова Земцов из курилки.
— В первый отдел.
Деды переглянулись.
— Зачем?
— Не знаю.
— Смотри, Седой… — многозначительно сказал Люкин.
Иванов, не повернув головы, прошел мимо…
Начальник первого отдела, подтянутый, чистенький старлей внимательно смотрел на сидящего перед ним Иванова.
— У тебя есть родители? — наконец, спросил он.
— Нет.
— Ни отца, ни матери?