Седой
Шрифт:
— Все в вагон, — вышел в тамбур лейтенант. — Давай-давай, родишь сейчас, — он оттащил орущего Воропаева от двери. Оглянулся на Олега. — Девушка…
Олег поверх Любиной головы глянул на него, и лейтенант ушел.
Двери захлопнулись.
— Тебя же с работы выгонят, — сказал Олег.
Люба подняла голову и со счастливой улыбкой сквозь слезы сказала:
— Да наплевать… У меня тетка в Москве. Переночую — и обратно…
У московского сборного пункта — типовой блочной школы, обнесенной блочным забором, со сложенной из тех же блоков будкой КПП — призывников снова пересчитали. Когда их стали уводить внутрь,
— Быстрей, быстрей! — торопил лейтенант.
— Триста тридцать шесть — двенадцать — десять! — закричала Люба.
— Да там неоткуда звонить, девушка!
— Если ты не позвонишь, я буду знать, что тебя нет!..
В вестибюле, коридорах, комнатах, спортзале стояли жесткие скамейки и ряды домкультуровских кресел. Повсюду сидели, лежали, бесцельно слонялись сотни призывников — одного возраста, одинаково одетые в старье на выброс, с одинаково синюшными свежими лысинами и одинаково безликие. В этом огромном муравейнике стоял ровный унылый гул негромких голосов, время от времени по внутренней трансляции выкликались фамилии и номера команд, деловито сновали взад и вперед офицеры со списками в руках, не замечая людей в медленно шевелящейся серой массе.
Старший лейтенант с красной повязкой равнодушно приказал:
— Сумки на стол! — быстро обыскал пожитки, посмотрел на свет, потряхивая, чью-то бутылку с минеральной, предупредил: — У кого увижу спиртное — пеняйте на себя! Ближе Кушки не опомнитесь!
— Кушка — это что? — спросил Воропаев, отходя.
— На севере, вроде, — откликнулся кто-то…
В большой комнате в ряд стояли четыре парикмахерских кресла, четыре усталых парикмахера в хэбэшках быстро, в несколько взмахов снимали с голов «петушки», подсветленные ежики, длинные сальные лохмы, пятый солдат сгонял широкой щеткой разноцветные волосы в угол и отправлял их в большие брезентовые мешки, уже доверху набитые.
— Эй, шеф, ты чего… Сними каракулю-то, — Воропаев, скосив глаза, разглядывал себя в зеркале: на лысине у него остался зигзаг короткой шерстки от уха к темечку.
— Так хорош, — буркнул парикмахер, — Следующий.
Олег сел в кресло.
— Руки к жопе, что ли? Обстриги ровней, говорю, — не унимался Воропаев.
— Уши сейчас обстригу! Вали отсюда, суслик!
Олег угрюмо наблюдал, как оголяется его череп.
Выходя из комнаты, он увидел свою седую прядь в мешке разноцветных волос. В коридоре глянул в зеркало — больше всего он напоминал теперь басмача без чалмы. Стоящий рядом парень водил ладонью по своей колючей лысине, мучительно вспоминая что-то.
— Велюр! — радостно сказал он.
Тут же было что-то вроде буфета, призывники за стоячими столиками пили лимонад и жевали песочные пирожные. За соседней дверью открывалась мойка кухни, солдатик сбрасывал в чан резиновые лепешки геркулеса с тарелок.
Олег нашел в спортзале, сплошь заставленном скамьями, свободное место под баскетбольным кольцом и сел.
— Если вызывают — сразу не ходи, — поучал кто-то соседа, — сперва узнай, куда команда. Если на север или на флот — сиди, молчи, кто тебя тут найдет… Говорят, парень тут два месяца жил, каждую ночь домой бегал. С последней командой уехал…
— Да ну… прокиснешь тут, — отозвались с другой скамьи.
— Торопишься дедушке сапоги почистить?
— Да ребра уже болят — на досках спать.
Между скамейками, вглядываясь в лица, шел парень из калужской группы.
— Как тебя… Иванов? — он наклонился, прошептал: — Выпить хочешь? — отвел полу телогрейки — за пояс была заткнута бутылка «Пшеничной».
Они вышли в вестибюль. Здесь была новая группа, еще не стриженная. На полу, привалившись спиной к стене, свесив голову на грудь, сидел патлатый парень. Дежурный старлей, наклонившись, драл его за уши, пытаясь привести в чувство.
— Во напровожался! — хохотнул земляк, остановившись посмотреть.
К пьяному подошел врач, пощупал пульс на безвольной руке, оттянул веко и заглянул в зрачок. Равнодушно сказал: «Скорую» — и ушел. Старлей направился в дежурку звонить. Парень сполз спиной по стене и теперь лежал, подвернув под себя руку.
Олег следом за земляком вышел во двор, вытоптанный, голый, со спортивным городком и сортиром-вагончиком на колесах. Земляк огляделся, втянул воздух сквозь сжатые зубы, нервно сказал: — Спрятаться-то некуда… — он вообще был какой-то нервный, дерганый, с бегающими глазами. — Сюда, что ли…
Они поднялись по железной лесенке в сортир. Земляк зубами открыл бутылку, протянул Олегу:
— Ну, с прибытием, что ли…
Олег с трудом отпил несколько глотков теплой водки, вернул земляку. Тот глубоко вдохнул, но пить пока не стал, спросил:
— Кто это была-то — невеста или так?
— Невеста.
— Угу, — земляк глотнул из горлышка. — А у меня вчера все сразу — и свадьба, и проводы. Женился я вчера.
— Поздравляю.
— Угу, — земляк отпил еще, снова потянул воздух сквозь зубы и вдруг тихо, зло засмеялся. — Ну, говорит, теперь твоя. Давай, говорит. Теперь жена, говорит, теперь положено. Думает, я дурней паровоза! Я ворота отворю — гуляй два года! — он смеялся, мотал головой. — Всю ночь ревела — как же, говорит, жена — и нетронутая. А я говорю — вернусь, говорю, проверю. А если, сука, говорю, целку порвешь — убью! Убью, зараза, задушу! — Он сдавил бутылку так, что побелели пальцы. — Так и оставил. — Земляк допил водку, бросил бутылку куда-то в железное нутро сортира. — Пошли, что ли…
Они вышли во двор.
— Тебя как зовут-то? — спросил земляк.
— Олег.
— Меня Виктор, — они пожали друг другу руки. — Ну, бывай, — и они разошлись в разные стороны.
У дверей сборного пункта стояла «скорая». Когда Олег вошел в здание, фельдшер разбирал шприц, врач снимал с руки парня резиновый жгут. По трансляции называли фамилии очередной команды, Олег услышал свою, остановился, прислушиваясь. Подлетел запыхавшийся Воропаев: — Прячься, Иванов! Новая Земля! Во влипли, ё-мое! На тыщу верст никого, кроме белого медведя!
— Какая разница, — Олег пожал плечами.
— Как знаешь. Ты меня не видел!..
В комнате стояли двухъярусные койки с голыми сетками. С наружной стороны стены прямо над окном горел фонарь, и комната залита была зыбким зеленоватым светом. Олег лежал на нижней койке, подоткнув под голову куртку.
— А что же, товарищ сержант — ни отпуска, ни увольнений? — жалобно спросил кто-то.
— А куда увольняться-то? — буркнул от двери сержант. — До Большой Земли полторы суток с пересадками… Про отпуск он думает. Тебе до отпуска, как до пенсии.