Седой
Шрифт:
— Договорились? Вот и хорошо. А сейчас ей надо заниматься, поэтому я с вами прощаюсь… Мы с вами прощаемся, — она потрепала Томаса по голове. — До четверга…
Лена вышла в прихожую из кухни, растерянно переводя глаза с Олега на мать.
— Что? Все в порядке, — Людмила Александровна погладила ее по волосам, как только что собаку. — Мы с Олегом друг друга поняли и, надеюсь, будем дружить. Да, Олег?
— Да, — Олег надел кроссовки, открыл дверь и кивнул Лене: — Пошли!
Лена снова глянула на него, на мать, потянулась к куртке на вешалке.
— Лена! —
— Ты идешь или нет?
Лена стояла, сжимая дрожащие губы, умоляюще глядя на них.
Олег вышел и закрыл за собой дверь…
На следующий день Лена ждала его неподалеку от школы, опустив голову, покачивая сумку на плече.
— Здравствуй…
Олег молча прошел мимо. Лена догнала, пошла рядом, заглядывая снизу ему в лицо.
— Ну, не обращай внимания… Она же повернутая на «своем круге»… «Свой круг, свой круг»… «Из нашего круга, не из нашего»… Ненормальная, понимаешь. У каждого свой сдвиг… Олег!
— Иди занимайся.
— Слушай! — крикнула Лена, она рванула его за рукав к себе. Олег от неожиданности остановился. — Я могу сказать?! Даже в суде последнее слово есть!.. — Лена отвернулась, прикусив губу, справляясь со слезами. — Вот ты говорил про свою мать… У тебя она такая, а у меня — такая. Ты ведь не виноват — и я не виновата! Я сто раз мечтала из дома уйти. Хочешь, вместе уйдем? Я на все готова, понимаешь?.. Я тебя люблю!
Олег холодно, внимательно смотрел на нее. Потом сказал:
— Пойдем, — и быстро, решительно зашагал вперед. Лена едва поспевала за ним.
Они спустились по крутой улочке мимо детского дома, прошли через безлюдный городской парк на берег реки. В небольшой ложбинке, укрытой от любопытных глаз густым кустарником, Олег остановился. Место было обжитое, на земле лежали доски от садовых скамеек. Наверху была обшарпанная баллюстрада парка, от нее берег круто уходил вниз, к Оке, тут и там валялись битые бетонные вазоны и скульптуры с торчащей арматурой. Кое-где в траве пестрела желтизна, и хотя деревья еще держали листву, огромное пространство между берегами казалось уже по-осеннему неуютным, сквозным.
— Раздевайся.
Лена вскинула на него испуганные глаза.
— Зачем ты так?..
Олег молча ждал.
Лена опустила голову. Неуверенно коснулась верхней пуговицы школьного пиджака, расстегнула, сняла пиджак, оглянулась, ища куда положить, и бросила на доски. Расстегнула молнию на юбке.
— Пойдем ко мне… — тихо попросила она. — Ее сегодня точно не будет до шести…
— Раздевайся.
Лена сняла юбку и футболку. Попыталась обнять его. Олег отстранился.
— Ложись.
Лена присела на доски, потянула его за руки к себе:
— Иди сюда…
Олег отбросил ее руки.
— Я воровать не умею, — срывающимся голосом сказал он. — Ты сначала у мамы разрешения спроси. И у Томаса, — повернулся и пошел вниз, к реке.
Лена закрыла лицо руками и заплакала, свернувшись на холодных досках…
— Иностранцы!! Ребя, иностранцы-ы! — детдомовцы всех возрастов толпой кинулись во двор. — Петух! Сеструха твоя приехала!
У железной ограды стоял красный «Икарус». Белка, ослепительная, нездешняя, разговаривала с воспитателями. Иностранцы пялились из окон, кое-кто вышел из автобуса, разминая ноги, оглядываясь. Бородатый мужик в шортах до колен что-то спросил Белку, указывая на дом, она ответила, бородатый восторженно заорал своим, те высыпали из автобуса, начали совать малышам жвачку и безделушки. Бородатый бесцеремонно растолкал воспитателей, выстроил в ряд, поставил сюда же подошедшего Олега, сфотографировал на фоне дома, с сияющей Белкой в центре.
Белка выбралась из толпы, крикнула что-то иностранцам, указывая на часы, и отошла с братом в сторону.
— Ты откуда? — спросил Олег.
— Практика. Итальянцев в Оптину Пустынь возила… Как ты?
— Нормально.
— А знаешь, где я вчера вечером была? — загадочно спросила Белка. — У мамы.
— У чьей?
— У нашей. Нашей с тобой.
— У меня нет матери, — сказал Олег. — И не было.
Белка покачала головой:
— Не надо так, Олежка. Она сама себя наказала. Ты знаешь, она ведь так и не вышла замуж…
— Да мне наплевать, вышла она замуж или нет! — заорал Олег. — Она мне чужая, поняла! А ты ходи к ней, ходи, может, денег даст! А про меня передай — пусть забудет, а я про нее давно забыл!
— Глупый ты, Олежка, — вздохнула Белка. — Она плакала весь вечер. И я с ней на пару. Весь вечер ревели в два ручья… На вот, — она протянула черный кожаный футляр.
— Что это?
— Бритва. Подарок тебе.
— Подарок? — спросил Олег, весело улыбаясь. Он открыл футляр, бритва выпала на землю. — Подарок от любимой мамочки! — он изо всех сил ударил по ней каблуком.
Белка испуганно смотрела, как он приплясывает, с хрустом давя пластмассовый корпус.
— Руки! — заорал Олег. — Руки дай! — он сгреб обломки и вместе с землей вывалил в покорно подставленные сестрой ладони. — На! Пойди брось ей в морду! От любящего сына!
— Какой же ты злой, Олежка, — тихо сказала Белка. — Какой же ты злой!..
Во дворе производственного комбината, где стояли трактора и грузовики, одноклассники отмывали руки от масла, брызгаясь и уворачиваясь от воды. На улице за воротами стояла вишневая «семерка». Олег скользнул по ней глазами, потом присмотрелся: в кабине сидела Людмила Александровна, нервно курила, поглядывая в их сторону.
Когда Олег вышел из ворот, она бросила сигарету и открыла было дверцу, но он с компанией базовских ребят двинулся по дальнему от нее тротуару. Кричать через улицу она не решилась и снова села за руль, Олег искоса с усмешкой следил за ней. «Семерка» рывками двигалась по другой стороне улицы, то отставая, то обгоняя их. Когда компания пошла через улицу, машина проскочила мимо и с визгом тормозов остановилась за переходом.
— Олег!
Все обернулись, кто-то присвистнул, разглядывая роскошную тетку с «Жигулями», кто-то протянул: «Ну, ты даешь, Петух!». Людмила Александровна нервно сжимала губы, ожидая, когда Олег подойдет, ее раздражало веселое внимание этих мальчишек, остановившихся поодаль, свидетелей объяснения.