Седой
Шрифт:
Заплеванный коридор в проплешинах обвалившейся штукатурки привел их к двери, обитой рваным дерматином, из-под которого вылезли клочья грязно-серой ваты. Засиженная мухами маломощная лампочка едва теплилась под истрескавшимся потолком, готовым рухнуть от малейшего толчка на облезлый гнилой пол.
Дверь была только одна. Остальные комнаты этого убогого жилища скалились обломками вывороченных второпях дверных проемов. Проводник нажал на кнопку звонка. Долгое время за дверью царила тишина, затем кто-то кашлянул и сиплый голос спросил:
– Кто?
– Это я, Крант…
– Чё те нада?
– Может, мне на весь дом заорать?
Веский довод Кранта, видимо, убедил сиплого, и тот, покряхтев, приоткрыл дверь, не снимая цепочки.
– Щебечи…
– К Фонарю… – зашептал в образовавшуюся щель Крант.
– Кто такой?
– Кореш Чемодана.
– Какого хрена?
– Не знаю, не мое дело. Сам скажет.
– Как кличут?
– Седой.
– Не помню такого… Счас спрошу…
Дверь закрылась. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем звякнула цепочка и на пороге появился толстомордый хмырь с красными глазами. Вокруг его шеи было намотано вафельное полотенце не первой свежести.
– Ты заходи… – ткнул он пальцем в грудь Кости. – А ты, – он угрюмо зыркнул на Кранта, – канай отседова. И забудь сюда дорожку. Не то копыта повыдергиваю. Усек?
– Да пошел ты… – сплюнул независимо Крант, но опасливо спрятался за спину Кости.
Из полутемной прихожей, до тошноты пропахшей кошачьим дерьмом, Костя прошел в просторную комнату, посреди которой стоял старинный круглый стол с облупившейся лакировкой. Окна комнаты были тщательно занавешены ветхими одеялами, вдоль одной из стен стояли диван без спинки и несколько облезлых стульев. В углу валялись пустые бутылки, смятые бумажки и прочий хлам, обычно оставляемый съезжающими жильцами.
Фонарь сидел за столом и что-то жевал, время от времени вытирая жирные пальцы о газетные лоскуты, заменявшие ему салфетки.
Завидев Костю, он, похоже, не удивился. Только перестал жевать и, откинувшись на спинку стула, сказал:
– Проходи. Садись. С чем пожаловал?
– Не узнаешь?
– Почему? Узнал. Малыш… Седой, значит. Клевая кликуха. Шамать хочешь? – Он кивком указал на стол.
– Жри сам…
Хрипловатый наглый голос Фонаря вдруг разбудил уснувшую было ненависть, и Костя, шагнув к столу, спросил, глядя в упор:
– В парке… твоя работа?
– Кто старое помянет… – криво ухмыльнулся Фонарь. – Было дело. Ты сам виноват. На кой ляд на рожон пер? Я тебя предупреждал.
– Ах ты, гнида!
Костя стремительно перегнулся через стол и схватил Фонаря за грудки.
– Ты мне сейчас за все ответишь. Сполна ответишь!
И только теперь, вблизи, Костя заметил в глазах Фонаря то, чего не смог разглядеть с порога – отчаянье и безумный, животный страх.
– Ты… ты оглянись, – прохрипел Фонарь, безуспешно пытаясь освободиться из цепких Костиных рук.
Костя медленно повернул голову и отпустил Фонаря. Сзади стоял толстомордый, держа в руках длинный и тонкий нож, похожий на шило, а рядом с ним злобно кривил плоское рябое лицо Клоун, крепко сжимая рукоять пистолета, темный зрачок которого смотрел Косте прямо в лоб.
– Хи-хи… – засмеялся Клоун. – Шустрила… Ну чё, лапки кверху? Счас мозги твои по стенке размажу.
Хи-хи… Вот и квиты будем. Э-э, стой, как стоишь! – заметив, как Костя перенес вес тела на левую ногу, вскричал испуганно Клоун.
Костя застыл неподвижно, как изваяние; он увидел побелевшие костяшки пальцев Клоуна и чуть заметное шевеление указательного пальца на спусковом крючке.
– Ну, и что дальше? – угрюмо спросил Костя.
Он чувствовал, как уходит ярость, а на смену ей жаркой волной вливается в тело космическая энергия цюань-шу, готовая в любой миг взорваться серией молниеносных ударов; смертельно молниеносных ударов.
Но пока Костя стоял недвижимый и с виду хладнокровный, только все его чувства были обострены до предела, да сердце ускорило свой бег, мощными толчками разгоняя кровь по жилам.
– Седой! – голос Фонаря сорвался на визг. – Я тебе обещал сквитаться? Обещал! Мое слово – кремень. Да, это я тебя воткнул в зону, я! Чтобы ты харчей гнилых попробовал, нашу баланду воровскую похлебал. Чтобы понял, что супротив Фонаря ты никто, сявка, шестерка. Ты посмел на меня руку поднять? Я тебя раздавлю, как клопа, я!..
Фонарь орал, брызгая слюной, как помешанный.
– Фонарь…
Тихий спокойный голос Кости подействовал на кликушествующего вора, как удар грома: тот замолк на полуслове.
– В зоне я поклялся тебя убить. И ты умрешь.
– Что? – Фонарь опешил. – Я… умру? И когда же?
– Сегодня. Сейчас.
– Клоун, ты… ты слышишь, что он говорит? Ну, наглец…
Фонарь неожиданно начал смеяться.
– Ха-ха… Ох, не могу, потешил… Ха-ха-ха…
Блинообразное лицо Клоуна тоже расплылось. Глядя на истерически смеющегося Фонаря, он и сам захихикал, пренебрежительно поглядывая на Костю. Только толстомордый хмырь стоял, набычившись и поигрывая ножом.
Костя ударил в падении ногой, сделав невероятный кульбит, практически без толчка. И все же Клоун успел выстрелить; пуля просвистела в нескольких пядях от макушки Кости.
Удар пришелся по кисти руки Клоуна, пистолет отлетел к стене, а сам вор с жалобным криком упал на пол, зацепившись о край замызганной циновки. Толстомордый от неожиданности икнул, опешил, но не растерялся. Хищно ощерившись, он проворно ткнул своим ножом-шилом в бок поднимающегося на ноги Кости.
Он так и не понял, почему вдруг перед его глазами завертелись стены, потолок, тело стало удивительно легким, воздушным, а когда попытался осмыслить происходящее, дикая боль в сломанных костях надолго потушила сознание.