Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
Я дал команду на отключение глушилки. И приказал тут же всем менять позиции. Тут такой дым и чад стоял, что это было вполне безопасно. Относительно, конечно, война ведь.
– Отводи пехоту с первой линии, - приказал я начштаба, - совсем отводи. Они повоевали геройски, пусть топают в тыл, готовят запасную линию обороны.
Он опять смотрит на меня.
– Как ты думаешь, что будет делать немец дальше?
– спросил я его.
– Авиацию вызовет и будет нас "прорабатывать".
– Точно. И пошлёт группы в обход. С ходу и нахрапом не получилось - попробует "ход конём".
– Я знаю, но рассчитывал, что фриц попробует ещё раз. Сил побольше, с "проработочкой".
– Это - да. И мы их огнём и встретим. А время терять не будем. Отдавай приказ. И свяжись с Кадетом - он не должен прозевать флангового охвата.
Вся наша разведка и конница были отправлены на фланги. В качестве "датчиков движения". Не более.
Начштаба раздал нужные распоряжения, повернулся ко мне, дождался, пока я поверну на него "очки", улыбнулся:
– А всё таки, хорошо мы им всыпали!
– Это точно! Дали прикурить! Пусть знают - это не Франция. Тут народ позлее малёк. Здесь вам - не тут!
Воюю вслепую.
Армированная оборона.
Кадет доложился об обнаружении группы противника идущей параллельно железке в 3 км. Явно то, что мы и ждали. И ещё пожаловался, что кроют его минами на каждый сеанс радиосвязи.
– Мельник, твой звёздный час настал!
– я крепко обнял этого бывшего мента, ставшего мне другом, соратником и неплохим командиром, - Постарайся их держать на дистанции. Не рискуй. Каждая потеря для нас - неприемлема.
– Постараюсь, - ответил Мельник, напялил каску, покрутил пальцем над головой: - По машинам!
Мы с начштаба потопали обратно к КП, глотая пыль, поднятую гусеницами отряда Мельника.
– Что думаешь по поводу Кадета и мин? Пеленгуют?
– спросил я начштаба.
– Похоже на то.
– А нас оставили на десерт? У нас и передатчик мощнее, и трещим мы чаще.
– Пора переносить КП.
– Засветившийся передатчик грузи на что-нибудь. И я с ним. Будем маневрировать.
Мимо нас протопала группа бойцов в тыл. Я в полный голос поблагодарил их за мужество - это же их утюжили Панцеры. Они констатировали, что служат трудовому народу.
На КП выслушал доклад о потерях. Два Единорога сгорели. Ещё у одного разбит двигатель, но успели потушить, поволокли в тыл, ещё у одного - разбито орудие. Вот его и приказал выделить мне под КП. Итого - минус 4 Единорога. Кроме того - 2 ПТО орудия уничтожены, расчёты побиты, одна зенитка разбита, вторая цела, но расчёт ополовинен. Зенитки показали себя отличным противотанковым средством, но недолговечным - высокий силуэт, как не закапывай, щита вовсе нет. Уцелевших зенитчиков приказал собрать вместе и с уцелевшим орудием отправлять в тыл, к Воронежу, пусть по самолётам стреляют. Тут они и так на награды настреляли - минимум 7 танков - их трофеи.
Сели с Громозекой, морячком и врачихой (вот почему моряк безматерно крыл - докторша всё время рядом была) в Единорога с простреленным стволом. Экипаж машины был отправлен в запас, за рычаги сел сам Громозека.
И только тут я понял, что накосячил - кто мне будет в стереотрубу смотреть?
Докторша предложила свои глаза (жаль, что только глаза) к моим услугам. Блин, что со мной? Что в ней такое вызывает во мне такой резонанс? Год я уже тут, на баб не тянуло, не до них как-то было, а тут вдруг... Аж волосы на руках дыбом стоят. Шучу - сгорели они.
Доложился Мельник. Занял удобную позицию. Засаду огневую будет делать. Благословил.
– Воздух, - крикнул Громозека.
– Мимо идут, - сказала докторша, - Восемь штук.
– Морячок, слышь, это твоих пошли шатать.
– За... к-хе... заколебаются!
– раздался смачный плевок за борт.
– Ну, ты всё одно, братков предупреди.
– Будь спок, командир, всё будет в полном штиле.
– Ну-ну.
Запад загремел, загрохотал. Воздух наполнился свистом, рёвом.
– Началось!
– закричала докторша, кинувшись на меня, вжимая меня в угол между казёнником орудия и сидением командира самохода.
Земля вздрогнула, пошла вибрацией, загрохотали разрывы вокруг.
Но... Её лицо оказалось рядом. Я глубоко вздохнул воздух, надеясь уловить её запах, но в носу была лишь вонь сгоревшего человеческого мяса. Её ушко и прядь каштановых волос были прямо передо мной. Я поцеловал её пониже ушка. Она вдавила мне кулачёк в живот. Я ещё поцеловал. Ещё кулачёк. Её карие глаза, пылая огнём, впились в мой левый глаз. Она оглушительно зашептала:
– Товарищ майор, как вам не стыдно! Сейчас же прекратите! Как вы можете думать об этом сейчас?! На вас ответственность за тысячи жизней, судьба Воронежа! Не отвлекайтесь!
– Я не могу. Ты свела меня с ума!
– Я сейчас же застрелюсь!
– Ты чё?
– Если вы не возьмёте себя в руки, я сама избавлю вас от помехи!
– Не надо, прошу! Я... я... чёрт возьми! Как не вовремя! Будь проклята эта война! Да слезь же с меня, строптивая вредная девчёнка! Совсем затоптала бедного больного недобитого шизофреника!
Гогот двух мужичьих глоток был ответом. Докторша фыркнула, обиделась.
– Чё ржёте, мерины стоеросовые? Доклад!
– КП расхерачили в щепу! Долбят основательно. Мы, пока, целы, что на передке - не видно.
– Проорал Громозека, высунув голову из отсека управления к нам в рубку.
И тут же, как в ответ на его слова, рядом бухнуло, горстью гороха прохрустело по броне Единорога. Каким-то неосознанным действием я схватил женщину, сжал, запихал куда-то под себя, закрывая от угрозы собой. Громыхнуло ещё три раза, ещё 3 раза било картечью осколков по броне, но, хвала уральским сталеварам!
– броня выдержала.
– Отпусти, медведище, совсем сломал!
– простонала докторша.
– Извини, - я тут же ослабил хватку, стал её ощупывать (ох, и фигурочка!), - Цела?
Ответом была пощёчина по сгоревшей морде. Я взревел от боли, она взвизгнула, стала суетиться, дуть на бинты, махать ладошками, даже поцеловала стрептоцидные бинты на моей щеке.