Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
– Командир! Немцы!
– Отставить, товарищ доктор! Музыкальная пауза закончилась. Будьте добры, пересчитайте мне, пожалуйста, немецкие танки. Это такие здоровые квадратные тракторы.
Она фыркнула, с грацией кошки (гимнастка?) извернулась и прильнула к окулярам стереотрубы, стала крутить регуляторы. Со знанием дела, меж прочим.
Морячёк встал на одно колено, каской приподнял масксеть, приложил к глазам здоровый, морской, наверное, бинокль и стал диктовать цифры в трубку.
Резко откинулся полог масксети с кормы, я рефлекторно извернулся на полу, поворачиваясь к корме, хапая забинтованной рукой за пустую кобуру. Но это был командир комендантского взвода.
– Живы? Все целы?
– Все. Напугал, морда чекистская! Почему я безоружен?
– О, очухался! Как ты стрелять собрался?
– Тебя не икает! Оружие мне!
Он протянул мне свой ППС.
– У вас гусеница порвана.
– сообщил он.
– Громозека, слышь?!
– Уже иду!
– донеслось глухо из недр Единорога.
– О, боженьки!
– вскрикнула докторша.
– Что?
– Их так много! Что же нам делать!
– Конкретно - сколько, чего?!
– Под сотню, - ответил вместо неё Чекист, - одних танков полсотни.
– Так, залазь, давай! Радистом будешь!
– Я привел радиста. Иващенко, ходь сюда! Совсем плох, командир?
– А ты попробуй!
Чекист сморщился:
– Не хотелось бы.
– Мне хотелось?
Он пожал плечами, потом кивнул мне глазами и побежал дальше.
С появлением радиста, посыпались доклады. Чувствовалась нервозность командиров. Сто боевых машин на 1 км фронта - это сила! Пусть танки только половина - всё одно - не сдержать! Дивизия! Её, в хвост и гриву!
Воюю вслепую.
Про истощение ресурса.
Надо успокоить людей, что-то придумать. А мне что-то совсем херово стало. В глазах бордовые всполохи, боль накатывает тошнотворными волнами, в ушах набат колокольный. Как всё неудачно складывается! Прохор! Где этот подросток-экстрасенс?!
Как по волшебству он и появился. Как горный, свежий и холодный, воздух сдул всю эту муть, в глазах (глазе, левом) прояснилось.
– Сделай что-нибудь, брат! Подними меня на ноги! Хоть на день! Отобьем немца, а там и помереть можно, - прохрипел я.
Надо мной склонились четыре головы. Холодные стволы глаз Чекиста, огромные от ужаса глаза докторши, красно-чёрное ухо Громозеки, две дорожки слёз из-под крепко зажмуренных глаз Прохора. Я чувствовал горячие утюги его ладоней на своей груди. С каждой секундой мне становилось легче.
Стволы глаз Чекиста сместились с моего лица на лицо докторши.
– Сердце не выдержало, - прочёл я по губам.
Тут Прохор дёрнулся всем телом, вытянулся, рухнул на меня. Его быстро сняли.
– Как он?
– спросил я.
– Как ты?
– спросил Чекист, проигнорировав мой вопрос.
– Лучше, помогите подняться. И Прохору помогите. Блин, как бы я был без него?
Меня подняли. Оказалось, я терял сознание. Я не помнил, как меня вытаскивала из Единорога.
– Связь на общей волне!
– Приказал я, хватая Чекиста за руку и выворачивая её, чтобы взглянуть на часы. Мои-то в очередной раз накрылись вчера.
– Слушаем все Медведя!
– сказал я в трубку, - Вот и пришёл час нашего последнего и решительного боя. Я верю в вас, Братья! Верю, что руки ваши тверды, сердца крепки. Мы не сдадимся! Мы не побежим! Бейте фашиста крепко и смело! Стоять на смерть не нужно. Как почуете, что надо отходить - отползите. На запасную позицию, правее, левее. Не стойте на месте! Маневрируйте! Будьте везде и нигде! Пусть у немца земля под ногами загорится. Не лезьте в лоб. Бейте в борт. Ещё раз повторю: огонь и манёвр! Удачной охоты, братья!
И вдруг на общей волне вклинился незнакомый звонкий девичий голос:
– Товарищи! Не бойтесь! Сражайтесь! Сталин с нами!
Голос был настолько силён, а слова так точно попали в цель, что дрожь побежала по спине.
– Что это было?
– Кто это? Как? На нашей волне?
– сыпались вопросы со всех сторон.
– Не важно!
– закричал я, - Работаем! По машинам!
Радист протянул мне трубку. Это был мой начштаба. Оказалось, пробомбили мой ремзавод, Гинзбург ранен.
– Шошь так херово-то всё!
– взвыл я. Если потеряю полк - по голове не погладят, а за генерала-конструктора - просто голову открутят, как перегоревшую лампочку. Да не в этом дело! Человек-то неплохой. И нужный. Что делать?
– Что случилось?
– спросил меня голос жены. Меня аж затрясло. Зачем ты говоришь её голосом?
– Ты! Точно - ты! В тыл! Спаси его, слышишь! Бери Прохора и спаси его!
– я схватил её за плечи, затряс так, что голова её стала болтаться, пилотка упала.
– Кого?
– Генерала! Еврея! Конструктора! Это тот, что придумал наши самоходки. Спаси его!
– Я за твою жизнь отвечаю.
– Пох, слышь, пох на мою жизнь! Генерала спаси! Нам нужна его голова! Нам нужны его изобретения!
– Нет, у меня другой приказ!
– Нет, у тебя теперь этот приказ! Я - твой командир! Садись в Единорога!
– Нет!
– Гля! Я щас застрелюсь, нах! И не станет твоего приказа, сука! Делай, что сказал, пока в табло не дал!
Она в ужасе отшатнулась, заревела.
Чекист осуждающе смотрел на меня.
– Что вылупился? Сопроводишь! Я вас, сук! Бери этот самоход, Прохора, врачиху и дуй на ремзавод! Она до Прохора отработает. А сам потом паникёров наших разворачивай.
Взгляд Чекиста изменился.
– Думаешь, побегут?
– Ты чё время тянешь? Каждая секунда дорога! Да, сам! Этот щегол сможет остановить панику? Нет? Не её же мне посылать?
Единорог резво развернулся и умчался в тыл. Радисты погрузили на свои хребты ящики радиостанций и мы перебежками, кланяясь каждому разрыву, побежали в другой капонир - это место уже было засвечено. Того и гляди накроют.
На новом месте развернули рации, морячёк стал диктовать целеуказания, я - ценные указания по управлению боем. Только, бой становился неуправляемым. Поле боя скрыл дым и пыль, огонь, взрывы. Экипажи машин маневрировали в этом сплошном море смерти, стреляли по немцам, только на каждый наш выстрел в ответку прилетало 6 - 10.