Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
– Если не я - то кто?
– вздохнул я, смотря в закрывшуюся за Кельшем дверь, - лозунг ежанутых! Какой же я ежанутый! Чё опять я-то? Почему вечно все успели попрятаться, а я опять "доброволец"? Судьба-злодейка!
И я запел "Чёрный ворон". По настроению.
Утром явился потерянный Кельш, не похожий сам на себя.
– Николай Николаевич, как вы себя чувствуете?
– спросил я вскочив. Как не говори, а устав стал въедаться в меня.
Кельш зло посмотрел на меня, сграбастал собственный мундир, забытый им на верхней полке, одел, сел на койку, взмахом
– Мы проверили тебя сотню раз. От рождения до этого момента ты не остался без внимания не на секунду. Чутьё моё и Кремня прямо кричало, что ты чужой, но подтвердить не могли.
– Кремень - это Степанов-старший?
– Он. Как так получилось?
– Не важно. Что теперь думаете делать со мной? Препарировать?
Кельш долго молчал, ероша короткие волосы на голове:
– Смысл? Ах, как Кремня не хватает!
– Так вызовите.
– Я не умею призывать мёртвых.
– Как? Когда?
– Два месяца назад. Погиб. Авианалёт.
– Как жаль-то! А что ж Санёк молчал?
– У него и спросишь. Что ж делать с тобой?
– Я готов работать! Только вот содержимым сейфа становиться не хочу.
– Я тебя понимаю. Ты, знаешь, что-нибудь, пока, можно придумать. Пока никто, кроме меня, не знает. Надеюсь, ты бежать не собираешься?
– Нет. Нам дан реальный шанс помочь стране, используя послезнания.
– Что?
– Знания прошлого из будущего. Этим шансом надо воспользоваться. Я вижу, у вас не очень получается.
– Не совсем так. Я вчера слегка сгустил краски, надеюсь, ты понимаешь для чего.
Я усмехнулся. Развёл меня чекист. Сыграл не на моих слабостях, а на моих "сильностях", на патриотизме.
– Понимаю. Только для чего? Результат же вас сильно удивил. На другой рассчитывали?
– Действовал по наитию. И не на что не рассчитывал. Чувствовал, что есть, что в тебе раскрыть, чуял как.
– И как?
Кельш хмыкнул:
– Ты мне симпатичен. И как человек, и как товарищ, как соратник. Своими действиями ты подтвердил, что достоин доверия. Это была последняя проверка. Слабостей твоих не нашли, решил действовать на особенностях.
– Патриотизм?
– Обострённый. Даже болезненный. И общая эмоциональная невыдержанность.
– О-па! Что-то новенькое!
– Да, а ты как думал? Чекист из тебя не выйдет. Слишком прямолинеен. Хотя, в качестве армейского командира - цены тебе нет.
– Вот и отпустите меня на фронт. Польза будет.
– А здесь? Здесь разве не будет больше пользы?
– Где "здесь"? Там враг, его бить надо, а не разговоры разговаривать.
– Я руковожу отдельной, особой аналитической группой. Мы систематизируем всю информацию о технологиях будущего и ищем пути их наискорейшего применения.
– И как, получается?
– ехидно поинтересовался я.
– Не заметно?
– Нет, - пожал я плечами.
– А радиостанция, с которой ты на днях в рейде бегал? Корпус старый, а начинка - другая. С довоенной - ты бы и двух часов на связи не остался. А в метель - за пять километров - только ключом.
Я хмыкнул. Да! Великое достижение.
– Витя, критиковать может каждый. Помочь можешь?
– Не вопрос. Что надо делать?
– Я рад, Виктор, что не ошибся в тебе. Ну, для начала, мне нужно понять, с чем я имею дело, вернее, с кем. Расскажи о себе. О том, другом себе, которого я не знаю.
– А там я такой же. Родился на Урале, учился в маленьком райцентре, в том самом, где Степанов впряг меня в вашу систему. Там же закончил местный экономический факультет сельхозуниверситета. Работал экономистом, грузчиком, плавильщиком в литейном цехе того завода, где мне сделали "доспех", в этом же цехе был мастером, начальником производства, потом завод развалился и я стал путейцем. Железную дорогу ремонтировал. Ах, да, в армии не служил.
– Как не служил?
– Вот так. Ни дня. Зрение у меня плохим было. В военное артучилище не взяли, я их и послал.
– Как послал? Нет всеобщей воинской повинности?
– Есть. Но, откосить, откупиться - можно. Колян Коляныч, ты не представляешь что там за жизнь! Вот ты говоришь - болезненный патриотизм. А если тебе, дитю неразумному, в 7-8 классе школы на каждом уроке учитель твердит, что русский народ - пьяное, ленивое быдло, что вся история России - история нелепости и варварства, деспотии и кровавости. Всё хорошее в истории произошло только за пределами моей страны, а мы способны только в грязи пьяными валяться и грязью святых иностранцев обрызгивать. Я ещё ребёнком был, сидел и недоумевал. Как? Как быдло смогло освоить пол земного шара? Как мы побеждали всех имеющихся Наполеонов, такие безрукие? Мне она говорила, что Гитлера мы трупами завалили, что чекисты людей в атаки под пулемётами гнали. И Победа наша - недоразумение. Не может ублюдочное, ленивое быдло победить самую цивилизованную нацию мира. Это оба моих деда - быдло? Одного я так и не увидел - умер от ран. А вот другого застал. Он был тоже искалечен. И даже на пенсии вставал раньше всех и искал, именно искал себе работу. По дому, во дворе, по хозяйству. Это он - быдло? А я - его внук, во мне его кровь, он во мне. Я тоже - быдло? Никчёмный? Ошибка природы, сбой генетического кода? Я возмущен был до глубины души.
– Этот человек в школе преподавал?
– удивился Кельш.
– Ага. Более того, так было написано в учебнике. А его утвердили в министерстве, в Москве. И это была позиция нашего правительства. Подобное дерьмо лилось со страниц газет, с радио, телевизора, отовсюду. Твоя позиция какая была бы?
– А куда смотрели органы?
– Какие? Внутренние? Печень-почки? Не смеши. С них всё и началось. Они первыми переродились. Наверное, все настоящие чекисты до конца войны в земле оказались.
– Понятно. Об этом мы подробнее поговорим. Тогда мне не понятно, как ты смог так грамотно воевать, если даже в армии не был?
– Не знаю. Делал то, что считал необходимым. То, что считал наиболее разумным и правильным. Ха, знал бы ты, что там у нас была за армия! Армия превратилась в один большой агрегат для производства жизненных благ для комсостава. За два года ребята, что вернулись, не были ни на одних учениях, по два раза за два года стреляли из стрелкового оружия, зато научились великолепно переносить побои. Драться не умели, а вот сносить побои - умели. Мозги им за два года отшибали напрочь. Тогда я думал, что в этой армии делать нечего.