Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Да заткнитесь вы, задолбали. Дай человеку дело сказать! Жен своих после обсудите.
— Давай, командир, продолжай!
— Храмы порушили… — напомнили мне.
— Да. А в других храмах, хоть и поклонялись богам, но приносили человеческие жертвоприношения. Какой нормальный человек потерпит такое?
— У, звери!
— Заткнись!
— Вот и прозвали северных воинов варварами. Храмы порушили, срамные статуи голых баб и мужиков и композиции с их совокуплениями, а также мраморные сцены совокуплений богов с животными…
— Тьфу, ты! Ну что за мерзкое место!
— … покололи, книги пожгли на
— А книги-то причём? Книги вещь хорошая. У нас вот в селе библии…, ох!
— Ты хлебало-то завалишь или нет? Щас пилоткой заткну!
— Книги причём? Да, книги ни при чём. Книги жгут только дикари. Вот Гитлер и его штурмовики пожгли много книг. Александр Македонский сжёг все книги Авесты, священной книги Персов, сжёг египетские библиотеки, где книги копились с незапамятных времён, Дело не в книгах. Бумаги тогда ещё не было. Писали на дощечках, бересте, папирусах и кожах. Бычья кожа — толстая, баранья трескается, свиная… что-то ещё, мутнеет, что ли, тоже не годиться. А книги были нужны с тонкими светлыми листами. Они книги делали из человеческой кожи…
— Ох, ты, Господи…!
— Тьфу, нелюди!
— Уроженцы юга имели смуглую кожу, негры, соответственно, черную. У нас, ариев, — немец бросил на меня быстрый взгляд, — кожа светлая, тонкая. Им понравилось. Чем более юный источник страниц для книги, тем кожа эластичнее, лучше растягивается, страницы получаются тоньше. Кожа младенцев растягивается до толщины папиросной бумаги.
— Неужели они могли такое сделать?
— Они делали это сотни лет. А книги сжигали на погребальных кострах, чтобы проститься с невинно убиенными детьми. Наши предки своих покойников сжигали, чтобы помочь им достигнуть Неба. Поэтому и сжигали книги, но не сожгли ни одного пергаментного свитка.
— Их за это всех надо было сжечь! Чтобы не повторилось!
— Не поможет. Я вам может быть и новость скажу, а вот наш гость Вили уже знает: не прошло и двадцати веков и потомки тех, кто горькими слезами оросил бороды на тризне стали делать подобное.
Стало тихо. Лишь колёса телег скрипели, да ревел перегруженный Ганомаг впереди.
— Сейчас в гитлеровской Германии из человеческого материала производиться множество полезных вещей — дамские сумочки из очень мягкой и тонкой кожи, шахматные фигурки, трубки и манштуки из человечьих костей, пепельницы и письменные приборы. А пилоты Люфтфафе в комплекте с офицерскими погонами получают тончайшие перчатки из человеческой кожи. То, что остаётся не удел, идёт на удобрение полей.
Толпа вокруг взвыла, Таня плакала широко открытыми, не мигающими глазами, закусив зубами свой кулак.
Сразу десяток рук потянулся к немцу. Истеричные и яростные голоса ревели ему в лицо:
— Это правда?
Немец был бледен, как свежевыпавший снег. Он опустил голову. Толпа опять взвыла, сразу множество рук потянули его с повозки. Глаза людей горели огнём безумия.
Я вскочил стоя на повозку, передёрнул затвор автомата:
— Стоять! Отставить! Вы что как звери накинулись на него? Он больше не опасен. Убить хотите? Убивайте, но не его! В следующем бою, когда очко заиграет и ноги понесут в тыл — вспомни тот сарай с сожжёнными заживо хуторянами. Вспомни всё, что сегодня услышал, вспомни эту ярость! И встань! Встань насмерть!
Немец обмяк — сознание потерял. Бойцы прятали свои глаза от меня, прятались друг другу за спины, отходили подальше. В наступившей тишине громко всхлипнул наш возница — пожилой мужик:
— А мои внуки теперь под немцем остались…
Татьяна сорвалась с повозки и убежала в заросли. Она села на другую повозку после, с немцем рядом больше не показывалась. До темноты ехали в тишине.
Тишину нарушил немец:
— Кто ты? — спросил он у меня. В тёмном лесу вопрос его прозвучал очень громко.
— Я? — удивился я, хотя прекрасно понял, что он имел в виду. Я тянул время — тёмные силуэты придвинулись ближе — бойцы подбирались плотнее — послушать.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я не пойму Вас. По званию всего лишь фельтфебель, но майор и другие офицеры и солдаты слушаются беспрекословно, каждое слово ловят, принимают на веру, как истину. Вы знаете прошлое, будто там были, ведаете будущее. Так кто вы?
— Должен тебя разочаровать — я человек. Нет, не так: я — Человек. Но разве это важно. Гораздо важнее для тебя — кто ты?
— Я знаю кто я.
— Ой ли? Никогда себе не задавал вопроса — тварь ли ты или Человек? Бог-Творец создал людей по образу и подобию своему — творцами. Только Человек может, в отличие от твари безмолвной, сотворить то, чего не было никогда. Ни одному зверю это недоступно. Тварь лишь жрёт, гадит и плодиться. Она больше и не умеет, ей и не нужно. Но, многие из тех, кто считает себя людьми тоже живут так и занимаются только удовлетворением своих похотей и желаний, следуя звериному началу. Живут в страхе и зависти. Вот и спроси себя — Кто Ты? И кто окружает тебя? И кто кумиры твои? К чему стремишься ты? И есть ли польза Мирозданию от твоего существования? Вот когда ответишь на такие вопросы, мы с тобой пообщаемся. Но не раньше. Ведь не поймёшь ничего. Как ученики Христа ничего не поняли из того, что он им говорил. И вы, мои боевые товарищи, что жадно слушаете меня — подумайте. Когда ответите себе на эти вопросы — очень многое станет понятнее. Кстати, страх смерти пропадёт.
Я горько усмехнулся и тихо добавил:
— Смерть — лишь избавление. Долг важнее страха смерти станет.
Стемнело, но не останавливались. Подсел усталый Миша Перунов, тихо доложил, что место под ночлег нашли, приготовили — в километре от нас.
Ночью мы слышали звук далёкого боя, но недолгого. Прибежал Леший, Архип, Кадет и так рядом был. Гадали — что за бой.
— Тяжёлых взрывов не слышно. Ружейно-пулемётная трескотня, гранаты, мины, — резюмировал я свои мысли.
— Вёрст три-пять, — сказал Архип, тоже весь в слухе.
— Командир, я сбегаю, посмотрю, — предложил Алёшин.
— Поглядеть бы надо, может какая часть пробивается. Но, ты не пойдёшь. Подбери толкового командира и человек пять ему в помощь. Только разведка. Глаза и уши — не более. Понял. Исполняй.
Леший растаял в темноте.
— Оказывается, не такие уж это глухие места, — усмехнулся я, — Архип, усиль боевое охранение. И почаще меняй. Тревожно мне что-то.