Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

Луцци Джозеф

Впрочем, несмотря на второе открытие Боттичелли в XIX веке и неугасающий к нему интерес и в наше время, его творчество все еще вызывает сомнения. Хотя Рёскин сделал многое для укрепления репутации Боттичелли, он также считал, что его искусство свидетельствует о духовном упадке и чрезмерной рациональности Ренессанса. Главный защитник Боттичелли, Патер, сравнивая творчество художника с Микеланджело и Леонардо, пришел к выводу, что Боттичелли в конечном счете «вторичен» [30] . Точно так же самый последовательный сторонник Боттичелли из всех, Липпманн, однажды напишет, что художник «не ослепляет и не поражает силой и великолепием своего гения, силой и величием своих концепций, как Леонардо, Микеланджело и Рафаэль. Его очарование заключается скорее в сладкой и тонкой игре фантазии, глубине причудливых эмоций, которые составляют его художественную индивидуальность» [31] . Даже самые преданные поклонники Боттичелли считали (и считают) его слишком «красивым» художником, чтобы его воспринимали всерьез.

30

Уолтер Патер, Исследования по истории Возрождения (Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 2010), 35.

31

Липпманн, Рисунки Сандро Боттичелли к «Божественной комедии» Данте, 1.

Тем не менее искушенный ценитель Липпманн чувствовал, что звезда Боттичелли будет светить ярко, даже если она никогда не поднимется до тех высот, которые занимает «большая тройка» – Леонардо, Микеланджело и Рафаэль, единственные художники эпохи Возрождения, работы которых осмеливались коллекционировать музеи того

времени.

Искусство Ренессанса было все еще весьма малопривлекательно в 1903 году, когда влиятельный критик и художник Роджер Фрай сетовал, что в нью-йоркском музее Метрополитен не хватает работ Боттичелли, Леонардо и Микеланджело, не говоря уже о десятках других художников эпохи Возрождения, от Пьеро делла Франческа и Андреа дель Сарто до Тициана и Бронзино, работы которых сегодня являются одними из главных украшений частных и государственных коллекций по всему миру [32] . Именно Липпманн помог превратить это забвение в восхищение.

32

См. Rachel Cohen, Bernard Berenson: A Life in the Picture Trade (New Haven: Yale University Press, 2013), 156.

Немецкому искусствоведу, ожидавшему появление MS Hamilton 201 в лавке «Эллис и Уайт», показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он смог увидеть работы. Первым, на что обратил внимание Липпманн, были внушительные размеры рисунков: каждый лист из овечьей кожи был размером восемнадцать с половиной дюймов на двенадцать с половиной дюймов, примерно как традиционный портрет или натюрморт. С одной стороны, каждая страница была заполнена песнями «Божественной комедии» Данте, изящно записанными рукой тосканского писца Никколо Мангоны, чей почерк покорил не только влиятельные и богатые семейства эпохи Возрождения вроде Медичи и их соперников Пацци, но также и короля Португалии [33] . На оборотной стороне листов были рисунки Боттичелли: тонкие и плавные линии разных цветов изящно иллюстрировали поэму Данте о путешествии через христианский загробный мир – от глубин Ада через горы Чистилища к звездам Небес. Липпманну хватило одного взгляда, чтобы понять, что именно он держал в своих руках. Не было сомнений, каждая строчка, каждая страница иллюстрации была неразрывно связана со следующей, единый авторский стиль читался во всем – от мельчайших деталей в изображении страдающих грешников, поливаемых огненными дождями, погрязших в собственной грязи, пожираемых Сатаной-каннибалом, до сонма ангелов, греющихся в божественной любви.

33

Обсуждение ошибок Мангоны в цитировании Данте на иллюстрациях Боттичелли и его неправильного расположения песней см. в Peter Dreyer, La storia del manoscritto перевод Maria Beluffi, в Данте. Божественная комедия: Иллюстрации Сандро Боттичелли (Париж: Диана де Стеллерс, 1996), 39–40.

Вааген, Кларк и Молини глубоко ошибались: это не были «разные почерки, разное художественное мастерство…». Напротив, иллюстрации сплелись в одно грандиозно исполненное видение, не менее проникновенное, чем вдохновившая его поэма. В этом и заключался истинный секрет Боттичелли: аскетичное христианское мировоззрение Данте каким-то образом воплотилось в новом мирском свете, в творении, которое праздновало земную жизнь, а не смотрело сквозь нее. Танец ангелов мог принять человеческую форму, а духовные красоты Данте – смертную, чувственную оболочку [34] . Если когда-либо и существовало наглядное изображение перехода человеческого духа из Средневековья в эпоху Возрождения, то это было именно оно. Вероятно, когда Липпманн разглядывал иллюстрации, о которых грезил месяцами, его сердце бешено стучало в груди. Только позже, в спокойной обстановке, вспоминая о произошедшем, он, возможно, наконец-то позволил своему ликованию вырваться наружу. Оно заметно в строчках, которые он написал в письме своему работодателю в Берлин, в словах, которые дошли до нового немецкого императора, кайзера Вильгельма I: «Представьте себе пергаментную рукопись размером с большой фолиант, в каждом фолианте на одной странице текст, а другая страница целиком покрыта рисунками Боттичелли, выполненными пером и серебряной ручкой» [35] . С трепетом подчеркиваемые Фридрихом Липпманном слова «целиком» и «покрыта» – по-немецки «ganze Seite bedeckend» – подтвердили, что все сомнения относительно одной из величайших загадок в истории искусства, беспокоившей лучшие умы на протяжении четырехсот лет, были исчерпаны.

34

Версию этого ощущения выразил историк искусства Кеннет Кларк, который говорил о способности Боттичелли сочетать «мечты Средневековья и проработанность схоластики» с «языческой чувственностью и твердостью очертаний» в своей книге «Флорентийская живопись: Пятнадцатый век» (Лондон: Faber and Faber: 1945), 28.

35

Перевод с немецкого Липпманна см. в Havely, Dante’s British Public, 247. 37. Слова Стендаля о его ошеломляющей встрече с итальянским искусством («У меня было учащенное сердцебиение… Жизнь словно покинула меня. Я шел, боясь упасть»), см. в книге Rome, Naples and Florence, перевод. Richard N. Coe (Ричмонд, Соединенное Королевство: John Calder, 1959, rept. 2010), 302. Научный взгляд на этот вопрос см. в Graziella Magherini, La sindrome di Stendhal (Florence: Ponte alle Grazie, 1995). Флорентийский психолог Магерини придумала термин «синдром Стендаля» и на протяжении десятилетий изучала дезориентирующее воздействие итальянского искусства на иностранных туристов. См. мое обсуждение ее работы в книге «Мои две Италии» (Нью-Йорк: Farrar, Straus and Giroux, 2014), 183.

* * *

Ежегодно около четырех миллионов посетителей заполняют коридоры флорентийской галереи Уффици, величайшего архитектурного произведения Вазари, дома главной коллекции искусства эпохи Возрождения. Для некоторых встреча с возвышенной живописью Джотто, Микеланджело и Леонардо становится настолько ошеломляющей, что вызывает учащенное сердцебиение, головокружение и даже обморок, – они испытывают синдром Стендаля, переизбыток чувств от невероятной красоты. Это состояние было впервые описано великим французским романистом во время его путешествия по Флоренции и названо в его честь [36] . Возможно, нигде концентрация эстетически прекрасного не дезориентирует так сильно, как в залах Боттичелли. Затворы фотоаппаратов щелкают без передышки, когда посетители видят «Весну» и «Рождение Венеры», огромные полотна, резвящиеся боги и богини с которых теперь красуются буквально на всем – от бесценных ювелирных изделий до дешевых брелоков и постеров. Они успели побывать даже на грудной клетке Леди Гаги. Поп-икона надела платье Dolce & Gabbana, украшенное «Рождением Венеры», в 2013 году для рекламы своего сингла «Venus». Благодаря этому она стала одной из «боттичеллиевских» женщин, наравне с Одеттой из романа Пруста «В поисках утраченного времени». Другие переосмысления были менее модными: в результате впечатляющего влияния Боттичелли на современное искусство в 1939 году Сальвадор Дали превратил свою Венеру в сюрреалистический ключ, заменив ее голову на голову рыбы [37] .

36

Обсуждение присутствия Боттичелли у Пруста см. в статье Paolo Marco Fabbri, Madame Swann e la Vergine del Magnificat,В более широком смысле см. Кэтрин Хьюз, Destination Venus: How Botticelli Became a Brand, Guardian, 5 марта 2016 года, https://www.theguardian.com/artanddesign/2016/mar/05/destination-venus-how-botticelli-became-a-brand.

37

См. Риккардо Вентури, Into the Abyss: On Salvador Dali’s Dream of Venus в издании Botticelli Past and Present, под ред. Ana Debenedetti и Caroline Elam (Лондон: Издательство Университетского колледжа Лондона, 2019), 266–289.

Трудно поверить, что всего шесть лет спустя, в 1945 году, выдающийся историк искусства Эрнст Гомбрих заметил: «История славы Боттичелли еще не написана» [38] . Или в то, что вплоть до XIX века «Рождение Венеры» не выставляли на публике – первые триста лет своей жизни работа хранилась в роскошной вилле Медичи [39] . Некогда забытый, Боттичелли теперь стал всемирно известным. По словам его недавних хранителей, он является «одним из немногих художников, чьи работы мгновенно узнаются очень большим и постоянно растущим числом людей по всему миру» [40] . В толпе зрителей, окружающих «Весну» и «Рождение Венеры»

в Уффици, легко упустить из виду находящееся неподалеку «Благовещение Честелло» (рис. 1), которое Боттичелли написал в 1489 году для флорентийского монастыря. Тема Благовещения – одна из самых сакральных в эпоху Возрождения. Она вдохновила Леонардо, Рафаэля, Фра Анджелико и многих других, увековечивших тот непередаваемый момент, когда архангел Гавриил возвестил Деве Марии благую весть о том, что она родит Иисуса (отсюда и термин «благовещение»). Какими бы чудесными ни были эти картины, ни одна из них не обладает той особой тайной Девы Марии Боттичелли, которая, кажется, танцует или, по меньшей мере, слегка покачивается, ее энергия сосредоточена внутри, ее тело находится в плену божественного послания, которое только что было передано ей самим Гавриилом. Если бы ее навечно не приковала бы кисть Боттичелли, Мадонна, кажется, выпорхнула бы из рамы. В грациозности Марии мало духовного. Она земная и приземленная, гул наслаждения мы ощущаем во плоти, а не постигаем умом. Ангел пришел возвестить о пришествии Бога. Боттичелли пришел, чтобы возвестить о другом пришествии. Если когда-либо целая историческая эпоха могла быть передана одним простым жестом, то это произошло: Боттичелли провозгласил Ренессанс.

38

Э. Х. Гомбрих, Botticelli’s Mythologies: A Study in the Neoplatonic Symbolism of His Circle, Journal of the Warburg and Courtauld Institutes 8 (1945): 7.

39

См. Lene ?stermark-Johansen, Walter Pater and the Language of Sculpture (Лондон: Ashgate, 2011), 40.

40

Ана Дебенедетти, Марк Эванс, Рубен Ребманн и Стефан Веппельманн, введение к Botticelli Reimagined, ред. Mark Evans and Stefan Wepplemann et al. (Лондон: V & A Publishing, 2016), 10.

Написав «Благовещение Честелло» в столь чувственном ключе, Боттичелли изобразил, как боги пришли на землю, и смело (даже еретически) предположил, что светская жизнь – это нечто конечное, а не просто подготовка к христианской вечности. Если кто и понимал это, так это Липпманн. Взглянув на иллюстрации Данте, он, вероятно, понял, что в рисунках Боттичелли мало «средневекового», хотя они и посвящены самой влиятельной в мире поэме Средневековья. Как и «Благовещение Честелло», они излучают мирскую радость, изображая сюжеты христианской поэмы, в которой поднимаются первостепенные вопросы Рая и Ада, искупления греха. В руках Боттичелли муза Данте Беатриче совсем не похожа на доктринальную святую, какой ее выставляет «Божественная комедия». Она скорее подобна языческим богиням «Весны» и «Рождения Венеры» или танцующей Мадонне в «Благовещении Честелло». Беатриче Данте пришла, чтобы спасти душу, Беатриче Боттичелли пришла, чтобы дарить блаженство. Созерцать эти рисунки означало наблюдать за переходом к новой исторической эпохе.

Липпманн был одним из первых, кто понял, насколько тесно связаны эти иллюстрации к Данте с художественным видением Боттичелли. Вскоре после своего визита в «Эллис и Уайт» он написал: «Тщательное изучение их деталей убеждает в том, что они полностью выполнены [Боттичелли]. Мы узнаем во всем специфический характер его искусства… особое чувство движения, тип головы, несколько меланхоличное выражение черт лица, полные губы, легкий изгиб носа внутрь и пышные складки ниспадающих драпировок» [41] . Как если бы этого внутреннего доказательства было недостаточно, Липпманн заметил еще одно на иллюстрации Боттичелли к XXVIII песне Рая: на крошечной табличке, которую держит один из группы ангелов, «мелким, но прекрасно читаемым шрифтом начертано: Сандро ди Мариано» [42] . Впервые Боттичелли, урожденный Сандро ди Мариано, подписал работу своим именем.

41

Липпманн, Рисунки Сандро Боттичелли к «Божественной комедии» Данте, 16–17.

42

См. Герберт Хорн, Botticelli, Painter of Florence (Принстон: Издательство Принстонского университета, 1980), 249: «На скрижали, которую держит четвертый ангел слева, Боттичелли начертал свое имя, «andro/dima/ rian/o», не в качестве подписи, как могло бы показаться, а в качестве выражения надежды на то, что его собственный дух в конечном итоге найдет спасение среди наименьших из ангелов». Глава 1. Поп-звезда

Часть 1

Бесконечный беспорядок

Глава первая

Поп-звезда

Даже погонщики ослов распевали сонеты Данте.

Якоб Буркхард

Предположительно 1 мая 1274 года на собрании ведущих семей Флоренции юноша с темными вьющимися волосами и большими выразительными глазами присоединился к своим товарищам, чтобы отпраздновать primavera, приход весны [43] . Это был один из многих праздников, подтверждавших все возраставшую воинственность и гражданскую гордость города. Флоренция, бывшая когда-то отдаленным военным лагерем, основанным Юлием Цезарем, теперь превратилась в Firenze, «распускающийся цветок» – название как нельзя лучше подходило одному из крупнейших городов Европы с населением около ста тысяч человек, избравшим своим символом лилию с тремя лепестками [44] . Флоренция также была одним из самых богатых мировых городских центров, о чем свидетельствует величественная обстановка, в которой собрались мальчик и его сотрапезники. Дом Фолько Портинари стоял в самом сердце древнеримского города, недалеко от собора Санта-Репарата на сакральной оси Флоренции, освященного участка христианского богослужения, где однажды возвысится его величественный собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Дом был куплен за счет доходов Портинари от банковской деятельности – зарождающейся отрасли, которая, наряду с торговлей шерстью и шелком, превратит Флоренцию в мощный экономический центр [45] .

43

Физические характеристики Данте см. в Richard Holbrook, Portraits of Dante from Giotto to Raffael: A Critical Study, with a Concise Iconography (Бостон: Houghton Mifflin, 1911), 16.

44

Исследование об основании города, см. Colin Hardie, The Origin and Plan of Roman Florence, Journal of Roman Studies 55, nos. 1/2 (1965): 122–140, esp. 140.

45

Дом станет одним из самых роскошных палаццо во всей Флоренции, после того как его приобретет и расширит один из членов семьи Медичи. Якопо Сальвиати, зять Лоренцо иль Магнифико, купил палаццо в 1456 году, и оно оставалось в семье Сальвиати до 1768 года. В настоящее время здание отдано под аренду элитных апартаментов для отдыха.

Узкие мощеные улочки, примыкавшие к поместью Портинари, в этот день были необычайно тихими. Обычно они гудели от шума ткацких станков, где создавались роскошные одежды из шерсти и шелка, от грохота тележек торговцев, развозивших товары на городские ярмарки под открытым небом, звенели отголосками песен слуг и домохозяек, стиравших белье на берегу реки Арно. Но в этом социально расслоенном городе праздники означали отдых для всех, независимо от того, посчастливилось ли им получить приглашение на пир Портинари или нет. Аристократки, приглашенные на такие престижные мероприятия, высоко зачесывали волосы и выходили из дворов своих фамильных дворцов со вздернутыми носами, не обращая ни на кого внимания. Их сопровождали свиты телохранителей, защищавшие их от брызг повозок и алчущих денег нищих. Жилища аристократов казались такими же неприступными и внушительными, как и сами женщины: это были палаццо из песчаника с массивными воротами и огромными деревянными дверями, словно излучающими напряжение – между открытостью и закрытостью, космополитизмом и замкнутостью, – характерным для всего города [46] . Вскоре писатели и ремесленники Флоренции прославятся на всю Европу, но их коллективный взгляд всегда был обращен вовнутрь, особенно когда дело касалось соперничества между ведущими семьями, такими как Портинари. Разногласия и споры могли быстро перерасти в кровавые схватки на улицах. Самые видные кланы превратили свои дома в крепости, укомплектованные армией и боеприпасами, придав тем самым городу вид миниатюрного Манхэттена, поскольку его укрепленные башни возвышались на горизонте Тосканы словно средневековые небоскребы.

46

О том, какие строительные материалы предпочитали состоятельные люди в средневековой Флоренции, см. в статье Piergiorgio Malesani, Elena Pecchioni, Emma Cantisani, and Fabio Fratini, Geolithology and Provenance of the Materials of the Historical Buildings of Florence (Italy), Episodes 26, no. 3 (September 2003): 250–255.