Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

Луцци Джозеф

Семья мечтательного мальчика жила неподалеку от Портинари в гораздо более скромном месте. Его предки, maggiori, происходили из древнеримского рода и были воинами Первого крестового похода. Но если Фолько Портинари был выдающимся banchiere, банкиром, то отец мальчика, Алигьеро ди Беллинчионе, занимался куда менее возвышенным, даже презренным ремеслом – ростовщичеством. Даже во Флоренции, этом меркантильном городе, помешанном на деньгах, одалживание денег под проценты было вне закона. Дальновидные банкиры, такие как Портинари, а потом и Медичи, находили способы обойти usaria, христианские запреты ростовщичества, прикрывая свои услуги различными финансовыми махинациями. Прежде всего, банкиры старались обезопасить себя с помощью щедрых пожертвований на нужды общественности: например, больницу Санта-Мария Нуова, которую Фолько Портинари подарил городу и которая до сих пор остается его самым важным медицинским центром. У мелких ростовщиков вроде Алигьеро ди Беллинчионе не было таких возможностей для поддержания связей с обществом. После смерти его, вероятно, похоронили «tra le fosse», в братской могиле на неосвященной земле, отведенной для еретиков, ростовщиков и тех, кто был слишком беден, чтобы позволить себе индивидуальную могилу [47] . Однако во время празднования Calendimaggio, Майского праздника, древнее происхождение и политическая принадлежность (они с Портинари были членами одной правящей партии) гарантировали Алигьери и его сыну приглашение в круг избранных.

47

См. Marco Santagata, Dante: The Story of His Life,

перевод Richard Dixon (Кембридж, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2016), 23. Как отмечает Сантагата, якобы неблагородное погребение отца Данте Алигьери – это выдумка Форезе Донати, друга детства, с которым Данте обменивался оскорблениями в литературной форме, называемой tenzone (дуэль). См. Данте, Rime, ред. Джанфранко Контини (Турин: Einaudi, 1995), сонет 88, № 2, строка 8 Forese a Dante. Хотя обвинение Форезе нельзя воспринимать как неопровержимый факт, статус Алигьеро как невыдающегося и среднего бизнесмена кажется вероятным.

Мальчик встретился взглядом с прекрасной девочкой. В то время для детей такого возраста (им обоим было около девяти лет) было не редкостью влюбиться и создать пару на всю жизнь из-за, казалось бы, невинного раннего увлечения [48] . В имени девочки звучало заклинание: «та, кто благословляет». Она была одета в малиновое платье, и, как и у других благовоспитанных девушек на приеме, ее манеры были сдержанными и достойными. Когда-нибудь и она будет ходить по городу, словно женская крепость, родовитая и неприступная. Если девушка и испытывала что-то к юноше, она не показала своих чувств. Мальчик не обладал подобным хладнокровием. Увиденное пробудило что-то внутри него, и это чувство быстро переросло из неопределенного в непреодолимое. Его сердце неистово затрепетало, и он услышал внутренний голос, который на латыни из школьных занятий объявил: «Вот бог, который сильнее меня, он пришел, чтобы господствовать надо мной» [49] . Обстановка пира, пения и танцев, должно быть, отступила на второй план. Кульминацией внутренней драмы мальчика стала зловещая фраза, которая словно была начертана на его сердце, опять же на латыни: «О несчастный я, какие бесконечные невзгоды ждут меня!» [50] .

48

Обсуждение флорентийских традиций обручения и брака см. в Santagata, Dante, 36–37. Для более широкого обсуждения средневековой семейной жизни см. Шарль де Ла Ронсьер, «Тосканские дворяне накануне Ренессанса», в книге «История частной жизни, том 2: Откровения средневекового мира», под ред. Жоржа Дюби и Филиппа Ариеса, перевод Arthur Goldhammer (5 томов; Кембридж, MA: Harvard University Press, 1992–98), 157–310; Barbara B. Dieffendorf, Family Culture, Renaissance Quarterly 40 (1987): 661–81; и Christiane Klapisch-Zuber, Woman, Family and Ritual in Renaissance Italy, перевод Lynne Cochrane (Чикаго: Chicago University Press, 1985).

49

Оригинал гласит: «Ecce deus fortior me, qui veniens dominabitur michi». Данте, «Новая жизнь» (Милан: Garzanti, 1993), 2.

50

«Heu miser, quia frequenter impeditus ero deinceps!» Данте, «Новая жизнь», 2.

В течение многих лет после того торжества юноша носил в душе образ незнакомки, пока однажды, ровно через девять лет после праздника у Портинари, благословенная девушка вновь не появилась в его жизни. Он заметил ее, когда она шла по улицам Флоренции в сопровождении двух других знатных дам; она расцвела, превратившись в прекрасную юную девушку, и была одета в белое платье. С грацией и тактом, подобающим ее социальному статусу, она повернулась к своему почитателю и проговорила «здравствуйте» и «всего хорошего» которые в итальянском звучат как одно слово saluto. Юноша убежал домой, закрылся в своей комнате и разрыдался [51] . Позже той ночью она явилась к нему во сне. Она была нагой, завернутой лишь в легкую пурпурную ткань, ее несла на руках грозная фигура, нечто среднее между божеством и монстром, назвавшимся зловещим именем Любовь. Это божество сжимало в руке нечто пылающее – сердце юноши. Чудовище-бог взял пылающий орган и скормил его хромой, истощенной женщине. Она медленно съела его. Так Данте Алигьери, сын ростовщика Алигьеро ди Беллинчионе, влюбился в «трижды благословенную» Беатриче Портинари, младшую дочь банкира Фолько Портинари.

51

Сантагата утверждает, что Данте здесь, скорее всего, приукрашивает, поскольку для семьи со скромным достатком, как у него, вряд ли было возможно позволить себе отдельную спальную комнату. Более вероятно, что Данте плакал по Беатриче, пока его окружали любопытные члены семьи (Данте, 8).

* * *

История зарождения этой любви, о которой повествуется выше, в основном исходит от самого Данте, и, как и большая часть истории его отношений с Беатриче, она представляет собой смесь фактов и вымысла, приправленную мифотворчеством и агиографией, то есть изложением жития святого. Да, Данте и Беатриче принадлежали к высшему обществу Флоренции и вполне могли встретиться на приеме, подобном тому роковому Майскому празднику. Да, классовые различия в таком богатом городе, как средневековая Флоренция, были ярко выражены, а город был скорее похож на сеть возвышающихся военных крепостей, выстроившихся друг за другом, словно громадные костяшки домино, чем на те просторные залитые солнцем площади, украшенные произведениями искусства, которые мы знаем сегодня. Но этот майский пир был выдумкой Джованни Боккаччо, который в своем порывистом «Малом трактате в похвалу Данте» изобразил эффектную встречу двух молодых влюбленных на празднике, который на самом деле впервые состоялся лишь шестнадцать лет спустя, в 1290 году [52] . Данте сам составил тот неправдоподобно точный график встреч со своей возлюбленной Беатриче: их пути пересекались, как часы, каждые девять лет, согласно захватывающему сюжету «Vita Nuova», или «Новой жизни», мемуаров Данте о его юношеской любви к этой аристократической деве. В целом повествование Данте о Беатриче представляет собой такое сплетение легенд и реальности, что ему позавидовал бы сам Вазари.

52

См. Роберт Дэвидсон, Storia di Firenze (8 томов; Флоренция: Sansoni, 1956–68), 8:560; и Джованни Боккаччо, Esposizioni sopra la «Comedia» di Dante, под ред. Джорджо Падоан, в Tutte le opere di Giovanni Boccaccio, том 6, под ред. Витторе Бранка (Милан: Mondadori, 1965), 30–34.

Но вольности и даже искажения Данте и Боккаччо не отменяют того, что в действительности произошло между этими двумя молодыми флорентийцами: Данте действительно встретил свою будущую музу, когда они были еще детьми, он находился под ее чарами в течение всей своей карьеры, и их встречи действительно послужили источником вдохновения и легли в основу важнейшего поэтического произведения в истории Италии.

Мнимую встречу в Майский день следует воспринимать в соответствии со словами Аристотеля: как утверждает он в своей «Поэтике», история говорит нам о том, что произошло, дает нам определенное и условное. Поэзия же говорит нам о том, что могло или должно было произойти, через воображаемые универсалии, которые раскрывают более общую «истину», чем простой доклад о событиях [53] . Некоторые фрагменты первой встречи Данте с Беатриче и момента зарождения их любви, возможно, «выдуманы», но тем не менее они наполнены подлинными чувствами и переживаниями. По словам самого Данте, эта сцена является примером non falso errore – ошибки, которая была выдумана,

но не является ложной. В сущности, это свидетельство способности литературного воображения выходить за рамки рационального познания и открывать скрытые истины [54] .

53

См. Аристотель, Поэтика, перевод Stephen Halliwell, Классическая библиотека Loeb (Кембридж, MA: Harvard University Press, 1995), 145ib4.

54

См. Данте, Чистилище XV.117.

Любовь между Данте и Беатриче, реальная или воображаемая, была безответной в нашем современном понимании этого слова. В Средние века признаком истинной любви считалось отсутствие полового или физического контакта с объектом своей привязанности. В любимой книге Данте и его окружения, «Искусстве изысканной любви» Андреаса Капеллануса, написанной около 1190 года, брак описывается как строгое договорное соглашение между мужем и женой, перед которым стоят практические задачи: производство наследников, получение приданого, повышение социального статуса. Любовь к недостижимой женщине учила добродетели и возвышала душу. Превратить любовь в секс было равносильно тому, чтобы низвести самое возвышенное чувство до тирании тела и его неукротимых желаний. Лучше любить и никогда не прикасаться, чем получить физическое удовлетворение. Мощеные аллеи средневековой Европы не знали стыдливо возвращавшихся домой после ночных свиданий юношей и девушек. Даже самым чувственным супругам того времени было трудно предаваться романтическим мыслям, когда в свадебных контрактах перечислялись такие разрушающие страсть мелочи, как носки и пуговицы [55] .

55

См. Паоло Сассетти, Marriage, Dowry, and Remarriage in the Sassetti Household (1384–1397) перевод Изабелла Шабо, в книге Medieval Italy: Texts in Translation, под ред. Кэтрин Л. Янсен, Джоанны Дрелл и Фрэнсис Эндрюс (Филадельфия: Издательство Пенсильванского университета, 2009), 446–450.

В соответствии со своим высоким положением Беатриче вышла замуж за банкира Симоне Барди в 1287 году, принеся мужу солидное приданое. В том же году жена Данте, Джемма, с которой он был помолвлен с двенадцати лет, вероятно, родила их первого ребенка, сына Джованни, личность которого остается загадкой [56] . Джемма родит Данте еще троих детей и будет преданно поддерживать его в течение двадцати лет изгнания, однако упоминания о ней так и не появится ни в одной строчке его произведений. Тем временем Беатриче, или Биче, как она была известна, трагически погибла в 1290 году в возрасте двадцати четырех лет. Хотя они с Данте никогда не касались друг друга и виделись всего несколько раз, она вдохновила его на создание 14 233 строк, которые многие считают величайшим литературным произведением, когда-либо написанным, – «Божественной комедии».

56

Обсуждение «четвертого» ребенка Данте и сопутствующих противоречий см. в Santagata, Данте, 53.

* * *

Буквально за несколько лет до своей смерти, в возрасте пятидесяти шести лет в 1321 году, тот самый юноша с темными кудрями и большими задумчивыми глазами написал эти слова:

Коль в некий день поэмою священной,Отмеченной и небом и землей,Так что я долго чах, в трудах согбенный,Смирится гнев, пресекший доступ мойК родной овчарне, где я спал ягненком,Немил волкам, смутившим в ней покой, —В ином руне, в ином величьи звонкомВернусь, поэт, и осенюсь венцомТам, где крещенье принимал ребенком [57] .(Пер. М. Лозинского)

57

Перевод из Мандельбаума. Оригинальный итальянский текст гласит: «Se mai continga che ‘l poema sacro al quale ha posto mano e cielo e terra, si che m’ha fatto per molti anni macro, vinca la crudelta che fuor mi serra del bello ovile ov’io dormi agnello, nimico ai lupi che li danno guerra; con altra voce omai, con altro vello ritornero poeta, e in sul fonte del mio battesmo prendero ‹l cappello».

Приведенный отрывок из XXV песни «Рая» нужно не столько читать, сколько слушать. Услышать эти слова на языке Тосканы – значит воспринять голос Данте в его самой интимной и откровенной форме. Он называет город, где он встретил Беатриче, Флоренцию, bello ovile, «прекрасной овчарней», где он спал как ягненок, с мягкими звуками l и v. Эти звуки передают нежность его чувств и уязвимость человека, который никогда не вернется в место, полюбившееся ему больше всего на свете. Он пишет о том, что труд написания поэмы стоил ему здоровья, каждое слово знаменует мучительное расставание с родиной, которое не может преодолеть даже его вера. Данте написал этот отрывок, томясь в политической ссылке в Равенне, в сотне миль от Флоренции. В XXV песне Рая обычно сдержанный и суровый поэт ослабил свою защиту и приподнял завесу своего сердца, чтобы описать раны, нанесенные ему изгнанием, и в тяжелом вздохе выпустить на волю сдерживаемую в груди ностальгию по Флоренции, которую он испытывал, несмотря на то что провел большую часть своей жизни, осуждая развращенность и социальную несправедливость родного города.

Эти слова – краткая история того, что произошло между легендарной встречей Данте с Беатриче в 1274 году и написанием вдохновленного ею шедевра. Божественная комедия начинается со спасения Данте из selva oscura, «темного леса» земного греха, призраком Беатриче, которая в союзе с не кем иным, как с самой Девой Марией, вступается за него. Беатриче может быть духовным ориентиром Данте, но самая чувственная связь поэта – это связь с утраченным городом. К моменту написания «Рая» Данте знал, что достиг чего-то необыкновенного. Это понимали и другие. Части «Божественной комедии» начали распространяться в виде рукописей еще при жизни Данте. В 1319 году ученый Джованни дель Вирджилио пригласил Данте приехать в качестве почетного поэта в Болонью, где в 1088 году был основан первый в Европе университет, являвшийся крупнейшим центром интеллектуальной жизни. Это была большая честь для стареющего автора, переживающего позор изгнания. Однако Данте вежливо отказался: как гласит XXV песнь «Рая», только во Флоренции, в тени баптистерия, где он был крещен в 1266 году, Данте согласился бы prende il cappello, принять лавровый венец поэта [58] . Назвав свое произведение «poema sacro», священной поэмой, Данте предвидел грядущую славу. Он не ошибся: через несколько веков после того, как он закончил произведение, которое назвал просто «Комедия», один венецианский издатель настоял на том, чтобы добавить на титульный лист слово «Божественная» [59] .

58

В истории было много споров между учеными относительно потенциального значения слова cappello. См. резюме Николы Фоскари (2000–2013), Дартмутский проект Данте, https://dante.dartmouth.edu/search_view.php?doc=200353250070&cmd=gotoresult&arg1=2.

59

См. издание «Божественной комедии» 1555 года, отредактированное Лодовико Дольче и опубликованное венецианским печатником Габриэле Джолито де Феррари.