Секрет королевы
Шрифт:
Он толкует о своей нынешней фаворитке, той, которая чересчур громко хихикает и носит маски, отделанные черными перьями, скандализируя здешних слуг. Хансену нет нужды произносить слово любовница, чтобы я поняла, что он имеет в виду. Мне не нравится то, к чему он клонит.
– Она, разумеется, останется при дворе, – продолжает Хансен. Его лицо порозовело еще больше; пожалуй, он стоит чересчур близко к огню. Мне бы хотелось думать, что ему стыдно за свое поведение, но, скорее всего, это значило бы ожидать от него слишком многого. – Однако
– Понятно, – отвечаю я. Мне жаль леди Сесилию; она наверняка воображает, что Хансен останется ее преданным любовником, боготворящим ее, но на самом деле он готов избавиться от нее, как только оказалось, что простые люди больше им не восхищаются. – Как это великодушно с твоей стороны.
Хансен фыркает, давая понять, что моя насмешка не заслуживает ответа. Затем начинает барабанить пальцами по каминной доске. Может, я рассердила его? Но нет, это не так.
– И вот еще что, – нерешительно добавляет он – вероятно, чувствуя, что ступает на зыбкую территорию. – Видишь ли, Сирень, люди должны видеть, что ты, э-э, тоже одна. Думаю, Главному Ассасину придется уехать из замка.
– Главному Ассасину? – повторяю я. – А он тут при чем?
При мысли о том, что Кэл покинет меня, я содрогаюсь – от ярости и от страха. Острая тоска по нему, по его прикосновению, его запаху, его близости пронзает меня. Я думаю о его оливковой коже на белой простыне, и все мое тело тянется к нему.
Хансен многозначительно смотрит на меня.
– Думаю, ты знаешь, при чем тут он.
– Нет! Мы не станем о нем говорить, – отвечаю я, повысив голос и чувствуя, как кровь стучит у меня в висках. Если король знает – а он знает, – то нам конец. Ничто не может помешать Хансену приказать предать нас смерти за прелюбодеяние и государственную измену.
Но вместо этого Хансен просто просит меня сделать то, что сделал сам. Оставить моего фаворита.
Но Кэл для меня не развлечение, он не то, чем для Хансена является Сесилия. Кэл – это… это… Какие тут можно подобрать слова? Кэл был прав, для описания наших с ним отношений не существует слов, кроме тех, которыми описывают беззаконную связь. Он для меня никто; он должен быть для меня никем. Я замужем. Я королева.
– Однако мы должны это обсудить! – Хансен хлопает ладонью по каминной доске. – Будь благоразумна! Ты отлично понимаешь, что Холт должен находиться за пределами замка, если мы… хотим зачать ребенка. Чтобы все знали, что это дитя короля.
Изумление уступает место чему-то намного более противному, от чего меня начинает тошнить. Он знает. И Совет тоже знает. Наш с Кэлом секрет – это вовсе не секрет, а нечто такое, что король и его совет терпели до этого дня…
Если Кэла отправят прочь и я зачну ребенка, никто не сможет сказать, что король не отец своего собственного наследника. Хансен оставил свою любовницу, но она может продолжать жить при дворе; она просто не может более занимать покои рядом с его собственными. А когда своего любовника оставлю я – оставлю любовь всей своей жизни, – его надо будет отправить прочь
Мое сердце бьется часто и гулко.
– А мы не могли бы подождать? – в отчаянии спрашиваю я. – Ведь мы женаты всего несколько месяцев.
– Подождать чего? – У Хансена усталый тон. – Подождать, пока люди не полюбят нас вновь? Пока наш брак не продлится более года и все начнут шушукаться о нас, гадая, что с нами, э-э, не так? Гадая, состоятелен ли король… как мужчина? И не бесплодна ли королева? Как быть со слухами о том, что ты либо ведьма, либо хочешь восстановить империю Авантин и по этой причине отказываешься подарить мне наследника? Подумай об этом. – Он смотрит мне в лицо. – Сирень, мы должны родить ребенка – и чем раньше, тем лучше.
Теперь я вижу, что Хансен отнюдь не скучающий соправитель, каким я его считала, и не избалованный тщеславный юнец. Он король и должен исполнить свой долг, как бы это ни было ему неприятно, и он старается быть со мной настолько добрым, насколько это возможно.
– Мне правда жаль, – говорит он, – но мы с тобой уже не дети. Мы должны оставить наши игрушки.
Он нерешительно кладет руку мне на плечо, и я заставляю себя посмотреть ему в глаза.
– Неужели я так уж тебе неприятен? – спрашивает он. – Я же не прошу тебя любить меня. Я прошу только о том, чтобы мы сделали то, что необходимо для блага королевства.
Закрой глаза и думай о Реновии, да?
И отошли своего любовника.
Но я молчу. И, горбясь, опускаюсь на стул. У меня не осталось сил сопротивляться. Рима измотала меня физически на тренировке во дворе, но это намного, намного хуже. Мне плохо, меня охватывает беспомощность, которую я презираю. Как бы мне хотелось по-прежнему быть Тенью, девушкой, выросшей в лесу и в лугах, а не высокородной дамой, которая заперта в замке, как в ловушке, и которой читают нотации о ее обязанностях.
Мой пульс неистово бьется, как будто все мое тело восстает.
– Ну вот как-то так, – говорит Хансен таким тоном, будто мы только что болтали о новых гобеленах для летней королевской резиденции. – Малый Совет собирается на чрезвычайное заседание, и мы оба должны явиться на него.
У меня нет слов, и я просто смотрю на свои ноги. Я чувствую себя сломленной, и, надо думать, это заметно и по моему виду. Кэл будет отправлен прочь. Его место займет Хансен. Ребенок – ребенок, которого я рожу не от Кэла. Как я смогу любить такого ребенка? Возможно, я и впрямь чудовище.
– Я понимаю, что тебе нелегко это принять, но, думаю, это к лучшему. Холт может принести нам куда больше пользы, находясь на задании, а не при дворе. Твой ассасин – человек действия. Он не будет чувствовать себя в своей тарелке, играя роль какого-то помпезного охранника или натаскивая кучку новобранцев. Его задача состоит в том, чтобы ограждать тебя от опасности, и чем скорее ты родишь мне ребенка, тем лучше будет обеспечена твоя безопасность.
Он сочувственно сжимает мое плечо. И мне тошно от его доброты.