Секрет миссис Смитон

Засушливое лето превратило землю в бетон. От шагов разносилось эхо, словно люди ходили по туго натянутой коже барабана. Рори Армитадж оглядел растрескавшуюся землю, покрытую заплатками ссохшегося побуревшего дерна. Сквозь глубокие трещины проглядывала жалкая нагота почвы.

Лужайка перед его домом была в таком же плачевном состоянии, как и все вокруг. Речь даже не заходила о том, чтобы поливать ее. И не потому, что кто-то из соседей мог донести, во всяком случае, не здесь, в Парсло-Сент-Джон. Просто в их маленькой общине он занимал определенное положение и обязан был подавать пример. Поэтому ему и пришлось обречь свой сад на увяданий и гибель. Правда, его жена постаралась сохранить хоть розы, поливая их водой, остающейся от стирки и умывания.

В открытом поле было еще хуже. Он ковырнул ногой край трещины, и в воздух поднялось облачко сухой пыли.

— Пожалуй, такую землю лопата не возьмет, — объявил Эрни Берри. В подтверждение своих слов он постучал лопатой о засохший грунт. Металл глухо звякнул, лопата отскочила, как от камня. — Мы с моим парнишкой вчера полдня потратили, чтобы продолбить эту вашу траншею. А как, спрашивается, выкопать яму таких размеров, как нужно? — добавил он, утирая коричневой рукой выступивший на лице пот. — Ничего не выйдет, мы с моим парнишкой не сможем этого сделать. Вам понадобится экскаватор.

Рори и Эрни Берри со своим юным напарником стояли на площадке под древним каштаном. Они выбрали это место потому, что раскидистые ветви старого дерева давали густую тень, а вовсе не потому, что яму собирались рыть именно здесь. Мощная корневая система старого каштана делала эту задачу практически невыполнимой. Для ямы было выбрано место повыше, футах в двадцати по склону холма. Его обозначили колышками и бечевкой. Внутри ограждения чернела траншея, которая вчера с таким трудом далась старшему и младшему Берри и которая должна была помочь определить уровень подземных вод. Дно канавы было сухим, как кость. Рори с облегчением подумал, что, к счастью, до водоносного слоя они еще не дошли. Это могло бы задержать работу.

Тем не менее, без экскаватора дело дальше не пойдет, Берри прав. Теперь это стало понятно. И Рори оглядел Берри-старшего со смешанным чувством неприязни и веселого удивления. Между Эрни и деревом, под которым он стоял, определенно существовало какое-то сходство. Эрни был коренастым, мощным, узловатым, прокаленным солнцем, крепкие челюсти, шеи почти нет. На нем, как всегда, были рабочие штаны и грязная майка, обтягивающая выпуклый живот. Седеющие волосы виднелись из-под майки на груди и под мышками. Плечи и мускулистые руки тоже были покрыты растительностью, и только на сияющем черепе, похожем на отполированный каштан, волосы совершенно отказывались расти. Идеальный каток для мух.

Рори подавил улыбку, вряд ли уместную в данной ситуации, и подставил лицо свежему ветерку. Они находились в высшей точке местного ландшафта, на холме, открытом ветрам и непогоде. Правда, в качестве компенсации этих неудобств отсюда открывался великолепный вид. Рори рассеянно обвел взглядом панораму сельской местности.

«Жаль, что Чарльзу Дарвину не удалось встретиться с Эрни Берри, — подумал он. — Великий натуралист наверняка нашел бы для него местечко в своей эволюционной системе между человеком и обезьяной. То самое „недостающее звено“».

Но он тут же напомнил себе, что Берри надежный и добросовестный работник, который к тому же взял на себя все заботы о саде миссис Смитон и постоянно выполнял разнообразные случайные работы в деревне. В глубине души Рори понимал, что старается подавить свою неприязнь к Берри-старшему, и это понимание его раздражало. Честно говоря, он не любил Эрни и не доверял ему. Бегающий взгляд и привычка косить на тебя глазом, когда, как ему кажется, ты на него не смотришь — настораживающие признаки, которые Рори хорошо изучил при работе с лошадьми. От животного с такими повадками всего можно ожидать. Зазеваешься, и она коварно лягнет тебя или внезапно цапнет зубами. Кроме того, на губах Эрни вечно играла бессмысленная улыбка, и это еще больше усиливало производимое им неприятное впечатление.

Рядом с Эрни стоял молодой человек, прямая противоположность ему — бледный, молчаливый, с пустым взглядом. Он просто ждал указаний, что же ему делать дальше? И это было вполне нормально. Звали его Кевин, но в деревне именовали его не иначе как парнишка Берри. Судя по всему, это был какой-то случайный отпрыск Эрни. Он всегда работал вместе с отцом, и, похоже, был этим вполне доволен. Рори отвел от него взгляд и, прилагая немалые усилия, постарался сконцентрироваться на более насущных вопросах. «Местные отношения», как называла их его жена, Джил, лучше оставить жителям деревушки.

Рори прожил в этом селении двадцать лет. Он пользовался авторитетом и, как он полагал не без оснований, его уважали. Однако он знал, что его по-прежнему считают чужаком. Коренные жители, как и все их предки, жили здесь с незапамятных времен. Они были связаны между собой сложной сетью семейных уз, более присущей средневековой Италии или древней Византии и непонятной чужакам.

Демографически вся деревня делилась на четыре лагеря, насчитывавшие в своих рядах достаточно членов, как старых, так и молодых, чтобы оказывать поддержку школе, двум или трем магазинам и местному пабу. Кроме уже упомянутого тесного круга местных жителей, существовало еще население, жившее на землях, которые принадлежали местному совету. Это была довольно пестрая компания — одни приходились родственниками деревенским, другие осели здесь по каким-то только им понятным причинам. На вершине социальной лестницы (и таковая имелась здесь) стояла группа профессионалов, работающих или уже ушедших на пенсию, таких как сам Рори.

И, наконец, совсем уж за чертой местного общества стояли всеми презираемые обитатели новых домов. Этих бедолаг не любили здесь по одной простой причине: по деревенской логике им нечего было здесь делать. Они вообще не должны были здесь находиться: они тут не работали. Каждое утро они уносились в своих больших и шумных машинах и каждый вечер возвращались в свои лощеные дома с двумя гаражами. У них, похоже, совсем не было родственников, и они уж точно не относились к тому кругу, который старшее поколение благородно именовало сливками общества. Это были бывшие яппи, лет по тридцать с лишним, которые решили, что жизнь в деревне безопасней, а для детей и полезнее, чем в городе.