Секрет шкипера Харвея
Шрифт:
А был ли он вообще способен кого-нибудь жалеть или любить? Но ведь имел же он друзей?! Кто, например, был мистер Бунзен — владелец рекламного бюро?
Журналисты, сообщив, что Харвей, вернувшись в Майами, первый же день провел у рекламного агента, оплакивая гибель жены, больше ничего не писали о мистере Бунзене.
И когда наши мальчишки увидели вырезку из американской газеты с фотографией Терри в больнице и стали знакомиться с переводом, упоминание о посещении Харвеем мистера Бунзена прошло для них незамеченным: они ждали, что вот-вот сейчас они узнают причины катастрофы яхты «Блюбелл».
Первые строки были действительно многообещающими:
«Во время допроса, который вел следователь береговой охраны в Майами, Харвей был совершенно спокоен, сообщал все подробности...»
Это был подлинник статьи, выдержки из которой, перепечатанные в нашей газете, попали в самом начале в руки Вити. И теперь Миша восторженно и удивленно убеждался от строки к строке: кое-что из предположений оправдывалось.
Семья Дюперо действительно поехала во Флориду отдыхать. Они действительно наняли яхту Харвея и побывали на Багамах. Наконец, стало известно, что Харвей вырос и воспитывался в Нью-Йорке у своей тетки, и еще разное про его школьных друзей.
И еще о том, как погибла первая жена мистера Харвея.
Но выводов о том, что Харвей был виновен или мог оказаться виновным в катастрофе и в том, что Терри одна осталась в океане, в статье сделано не было.
Вот почему небезынтересно все-таки попытаться установить, с кем Харвей мог оказаться связанным приятельскими и деловыми узами. Кем, например, был все же мистер Бунзен, владелец рекламной конторы?
Журналисты обошли это молчанием.
Мог ли он быть коммунистом? Американские коммунисты — перед нами фотография из американской газеты — часто подвергаются суду. На снимке между полицейскими перед судьями сидят несколько мужчин и женщина. Это руководители американских коммунистов во время суда над ними в Нью-Йорке.
Вот что сообщала о них печать:
«... В Америке судят тех, кто защищал мир и Америку от фашистов... Герман Ботчер — коммунист, начал войну рядовым и показал такую храбрость, что его произвели в капитаны. Его генерал заявил, что этот коммунист был лучшим американским солдатом во время второй мировой войны...
Боб Томсон — секретарь партийной организации Нью-Йорка, награжден за выдающиеся заслуги на войне высшим орденом…»
Но коммунисты Америки призывают американцев уважать другие народы, вернуть американских солдат из других стран, где они служат карателями и где бессмысленно гибнут за интересы капиталистов, оставляя сиротами своих детей. За то, что коммунисты говорят правду о капиталистах, их бросают в тюрьмы.
За это и Боба Томсона бросили в тюрьму, в одну камеру с уголовниками.
Желая выслужиться перед начальством, один из бандитов ударил Томсона по голове ломом. Но Томсон выжил. Сейчас, когда его спрашивают о его наградах за героические подвиги, он отвечает:
— Меня на родине наградили за войну трижды: военным крестом, семью годами тюрьмы и вот этим, — он показывает шрам на голове...
Это люди, способные посвятить себя делу, которое не дает им ни гроша дохода, не сулит им никаких личных благ, а, наоборот, приводит к тюрьме и к мукам. Нет, не трудно догадаться, что мистер Бунзен, если он был приятелем Харвея, не мог быть коммунистом.
Ну, а как Бунзен и Харвей относились к тем, кто сегодня открыто призывает американцев учиться у Гитлера и продолжить в Америке начатое им в Европе? Это не предположение — это факт, что фашисты действуют в США в открытую.
Вот снимок, где перед бревенчатым домом с нарисованной на стене огромной черной свастикой стоят, задрав руки в фашистском приветствии, десятка полтора молодых мужчин в форме штурмовиков с фашистской свастикой на рукавах. Над ними с крыши дома свисает государственный флаг США.
Этот снимок репортер западногерманского журнала «Дер Шпигель» сделал в США в 1962 году, проникнув под видом почитателя из Западной Германии к «фюреру» американских фашистов Рокуэллу.
Ворота во двор дома Рокуэлла ему открыл парень, одетый, как одевались немецкие фашисты: в коричневой рубашке, с кожаной портупеей через плечо, на рукаве черная повязка со свастикой. Парень выбросил руку в фашистском приветствии, выкрикнув при этом: «Зиг хайль!» — и представился:
— Штурмовик Чепел.
По дороге в кабинет Рокуэлла репортер встретил еще немало таких же штурмовиков, а отворив дверь в кабинет, чуть не шагнул обратно: со стены из рамы на него смотрел Гитлер!
Рокуэлл милостиво побеседовал с репортером. Он сообщил ему, что надеется в 1972 году стать президентом Соединенных Штатов Америки. На вопрос, чем он тогда займется, Рокуэлл ответил: «Забота о чистоте арийской расы! Ликвидация еврейского влияния! Негров — назад в Африку! Борьба с коммунизмом в России».
Вот только его мучает один вопрос, сказал «фюрер» репортеру: что делать с теми десятками тысяч людей, которым он вынесет смертные приговоры, как их уничтожить — газом или каким-либо другим способом?
Его не преследуют ни полиция, ни закон. Он открыто проводит свои митинги в Лос-Анжелосе, в Вашингтоне, в Майами... Полиция не позволяет антифашистам мешать ему агитировать за фашизм.
Фашисты! Люди в Европе никогда не забудут устроенных гитлеровцами концентрационных лагерей, где вместе со взрослыми томились и гибли миллионы детей.
Это фашисты насильно угоняли в Германию миллионы людей, и среди них — подростков. Заставляли их работать на себя. Вот всего лишь несколько газетных сообщений.
Четырнадцатилетняя Нонна Григорьева 8 октября 1942 года писала домой из немецкого рабочего лагеря: «Мамочка, погода здесь плохая, идут все время дожди. Я хожу босая, потому что у меня обуви нет. Хожу как нищая. Хлеб получаем два раза в день по сто граммов. Работаем двенадцать часов в день. Мамочка, тоска ужасная. Кроме завода и бараков, ничего не знаем. Как приду с работы, упаду на кровать, наплачусь вдоволь, вспомню дом и вас, и с тем засну. За короткое время нашей жизни здесь мы все выбились из сил, недосыпаем, недоедаем. В маленькой комнате нас пятнадцать человек... Если придется увидеться, то расскажу все. Но увидеться навряд ли придется, потому что зимовать останемся в летних бараках из досок...»