Секрет Жермены
Шрифт:
Князь читал рецепт и, не отвечая Бобино, спросил:
– А почему никто не пошел в аптеку?
– Да, надо позаботиться. Аптекарь уже вчера ворчал, когда мы брали лекарство в долг, и сказал, что больше не будет отпускать, пока мы не расплатимся. А у меня, черт возьми, ни сантима, за неделю вперед забрал.
– Выходит, мы правда бедны, – сказал с удивлением Мишель. – Смешно – нет денег!
– Ты находишь это смешным, а я нисколько! Тебя, кажется, удивляет положение, в которое мы попали. А ты помнишь, как разбазарил свое имение?
– Да, правда… возможно… мне утомительно об этом думать. Если бы ты знал, Бобино, насколько я ослаб и одурел после того, как они подвергли меня процедуре…
– Кто они?.. Какой процедуре?
– Не помню…
– Эх ты, бедняга! Так никогда и не узнаем, что это за негодяи, запустившие тебе рака в солонку, – с искренним состраданием, хотя и грубовато выразился Бобино.
– А мне это безразлично, – кротко ответил князь, возбуждение его утихло, когда он увидел, что маленькая подружка больна. – Не меня, а ее надо теперь лечить. Жермена, вы должны ею заняться.
– Да, мой друг, – сказала Жермена, обрадованная тем, что к любимому вернулись рассудок и нормальные человеческие чувства. – Я сама пойду к аптекарю и уговорю отпустить лекарство еще раз в долг.
– Но ведь у меня есть… хороший мех… он стоил больше тысячи… надо его продать… – сказала Берта, вспомнив о единственной в доме ценности.
– Это мысль! Зима прошла, загоню все шмотки, что не по сезону! – воскликнул Бобино.
Берта принесла чемодан и достала из него меховую накидку, в заботах и бедах к ней давно не прикасались. По комнате разлетелась туча моли; шкурки оказались дотла изъеденными.
И эта неожиданно появившаяся надежда рухнула. Бобино выругался, а Берта заплакала.
Мишель, тоже расстроенный, сказал:
– Остается один выход: пойду к кому-нибудь из старых знакомых и попрошу взаймы.
– Твои друзья! Да они ни франка не дадут, а то даже не захотят с тобой разговаривать! Раз ты стал таким же бедняком, как мы, то знай: ты не встретишь у богачей сочувствия, никто не окажет помощи, кроме простых людей.
С этими словами Бобино сбежал вниз и через три четверти часа, торжествуя, вернулся с медикаментами.
– Я заплатил, и у меня еще осталось семь франков от десяти, что одолжил Матис, – сказал он.
В этот день семья – не впервые! – ела только хлеб и пила одну воду.
Тем не менее Бобино, как всегда весело, пошел в цех, где ему предстояло работать с пустым желудком до часу ночи.
На арестантской пище им пришлось прожить четыре дня.
Наконец Берте повезло найти место на фабричке бисерных украшений, где за двенадцать часов нудной и утомительной работы по нанизыванию крохотных шариков она могла получать от десяти до двенадцати су: на эти монетки им всем и предстояло питаться.
Состояние Марии не улучшалось и не ухудшалось, и доктор, навещая девочку дважды в день, все не решался высказаться определенно о ее выздоровлении. Он не терял надежду спасти ребенка, но не мог сказать Жермене с уверенностью, что ее сестренка поправится.
Бедная Жермена!
Бледной, истощенной бессонными ночами и лишениями, жестоко страдающей из-за непонятного недуга князя, ей пришлось мучиться еще и за сестру, что росла на ее руках и была для нее почти как дочь.
Несчастная Жермена! Видно, беспощадной судьбе казалось, что она еще взвалила на девушку недостаточно бед, и она их умножила: страстно любимого человека, за кем Жермена беззаветно ухаживала, стали все чаще и сильнее охватывать приступы безумия. Видя, что Мария не вылечивается, и слыша по временам ее жалобные стоны, Мишель стал воображать, что в этом повинна Жермена. Он обвинял ее в том, что девочка не идет на поправку потому, что старшая сестра возненавидела ее и решила избавиться от младшей!
И Жермена каплю за каплей пила из чаши страдания. Живя рядом с безумным возлюбленным и тяжело больной сестрой, она доходила порой до мыслей о смерти как об избавлении от страданий.
В тот день она маковой росинки в рот не брала, ее лихорадило от усталости и голода, нервы были напряжены до предела. Берта ушла сдавать работу, надеясь получить приблизительно сорок су. Бобино тоже отправился искать, где бы зашибить хоть малую деньгу, а затем на пустой желудок заступать на смену в типографии.
Он вернулся домой первым, измученный безрезультатными поисками, с нахмуренным лицом, неспособный даже улыбнуться, несмотря на свой веселый нрав. Молча пожал руку Жермене, поцеловал в лоб Марию и сел, храня молчание.
Жермена, поняв, что он ничего не нашел, тоже промолчала. Если и Берта не получит почему-либо свои монетки, на что купить микстуру для Марии?.. И Мишель останется даже без куска хлеба, чем он безропотно удовлетворялся последние дни…
Мария больна… Мишель помешанный… Как им жить дальше?
…На улице, обычно безлюдной, послышался стук колес, и через минуту позвонили.
Усилием воли Жермена придала лицу спокойное выражение. Велико было ее удивление, когда она увидала Сюзанну в сопровождении женщины, несшей два больших свертка. Девушка поняла, что получит заказ.
Сюзанна сказала Жермене:
– Вы работаете чудесно! Вещь, переделанная для моей родственницы, так ей идет, что я решила просить вас шить и для меня.
Слегка поклонившись, Жермена сказала:
– Вы очень любезны, мадемуазель, благодарю, что вспомнили обо мне. Я сделала все что могла и рада, если угодила вам и вашей почтенной тетушке.
– Вот о чем я хотела попросить, – продолжала Сюзанна. – Моя портниха, мадам Лион, чье имя, может быть, вам известно…
– О! Я думаю известно, – неосторожно вмешался Бобино.
Жермена тут же его прервала, сказав:
– Этот молодой человек – жених моей сестры, пожалуйста, извините, что он вмешался в разговор, который его не касается.
Поняв, что совершил бестактность, что Жермена совсем не обязана упоминать о своей работе у мадам Лион и объясняться, почему оттуда ушла, Бобино покраснел, попросил извинения и замолчал.