Секрет золотой карусели
Шрифт:
Поэтому я убрала пальто снова в шкаф, надела ту самую куртку (вещей у меня не так чтобы много, только то, что поместилось в два чемодана и сумку), отдала Бобрику папку с картинами, и мы ушли, с трудом уговорив Марусю остаться дома.
– И где же эта самая галерея? – спросила я Бобрика, оглядываясь по сторонам.
Мы подошли к мрачной арке, уходившей в глубину двора и больше всего похожей на беззубый рот старого великана.
– Вот здесь, в этом дворе.
– Мрачное место… – Я зябко поежилась.
–
– Петербург Достоевского! – подсказала я ему.
И правда, казалось, сейчас из подворотни выглянет Родион Раскольников с топором под полой.
– Ну, можно и так сказать.
– А по-моему, это просто отговорка, оправдывающая нежелание навести здесь порядок.
– Да ладно тебе…
Мы вошли в темный неуютный двор, куда наверняка почти никогда не заглядывает солнце, и сразу оказались на узкой дорожке, вымощенной желтым кирпичом – прямо как в сказке про Волшебника Изумрудного города.
На этой дорожке было крупными буквами написано:
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГАЛЕРЕЯ «МИЛАН»
– Ну вот, кажется, пришли!
Вымощенная кирпичом дорожка привела нас в самый дальний, самый темный угол двора.
Там, в этом углу, громоздилась бесформенная груда ржавого металлолома.
– Что это, твоя знакомая даже перед открытием выставки не могла навести порядок? Не могла этот хлам куда-нибудь вывезти? Ведь его увидят все посетители!
– Ты что, Плотицына! – Бобрик фыркнул, потом опасливо огляделся по сторонам. – Хорошо, что тебя никто не слышал! Иначе твоя репутация как художника была бы погублена навеки! Надо же – хлам! Это не хлам, а художественная композиция «Рождение красоты». Другими словами – концепт.
Он перевел дыхание и добавил:
– Между прочим, работа очень известного художника, Арсения Новоцерковского, большая художественная ценность! Милана очень гордится этим приобретением!
Он немного отступил от железной груды:
– Ты присмотрись – видишь, там, в середине, металлический цветок, преодолевая сопротивление материала, вылезает из клубка колючей проволоки? Он символизирует рождение красоты из мучительного хаоса повседневности… по крайней мере, так это трактует Милана, а она в таких вещах разбирается…
Он хмыкнул и добавил:
– Ты же знаешь, для каждого галериста и искусствоведа главное – это придумать концепцию, подходящую к произведению искусства.
Я заново пригляделась к куче металлолома.
Действительно, при некотором уровне фантазии можно было разглядеть что-то похожее на железную розу, которая пробивалась сквозь ржавые колючки.
– А ничего, что эта композиция стоит под открытым небом? У нас в городе погода не очень, то дождь, то снег, так тут эта красота еще больше заржавеет.
– В том-то и дело! По замыслу автора, его композиция и должна быть выставлена под открытым небом, должна все больше и больше ржаветь. Это, по его концепции, символизирует непрерывный упадок культуры под губительным воздействием общества потребления и агрессивной окружающей среды.
– А-а… Ну тогда ладно…
Мы осторожно обошли объект концептуального искусства, поднялись по крутым ступеням и вошли в помещение.
Бросив один только взгляд вокруг, я похвалила себя за то, что такая умная, потому что не надела дорогущее пальто.
В галерее царила та атмосфера предпраздничного безумия, которая всегда возникает в галереях и выставочных залах незадолго до открытия выставки.
В углу бородатый маляр еще докрашивал стену, в то время как на других стенах уже были развешаны картины и гравюры. Другие картины лежали на большом рабочем столе или стояли стопкой возле свободной стены.
В центре зала стояла крупная женщина с рассыпанными по плечам черными кудрями и темными маслянистыми глазами, облаченная в бесформенный комбинезон. По ее уверенному командному виду можно было сразу определить, что это хозяйка галереи.
Она внимательно оглядывалась по сторонам и командовала щуплому человечку с завязанными в конский хвост волосами:
– Эту сиреневую мазню перевесь левее… нет, повыше… нет, это ужасно… пока вообще убери…
Щуплый мужичок торопливо и послушно выполнял ее распоряжения, меняя местами одну картину за другой, некоторые отставляя к стене или откладывая на стол.
– А вот здесь нужно мрачное пятно… – продолжала хозяйка, склонив голову к плечу. – Нет, не то… и не это… совершенно не подходит, не сочетается…
Тут она наконец заметила нас с Бобриком и раздраженно проговорила:
– Михаил, ты не вовремя! Видишь, у нас здесь самая запарка… развеска не идет…
– Извини, конечно, Милана, – начал Бобрик, – понимаю, что отвлекаю от важного дела, но потом может быть поздно. Дело в том, что я привел к тебе замечательную художницу, чьи работы просто необходимо включить в экспозицию…
– Что?! – Милана уставилась на него темными маслинами своих глаз. – Ты с ума сошел? До выставки осталась всего неделя, мы уже каталог отдали в печать, развеска вовсю идет, и тут ты приводишь ко мне нового участника? Михаил, ты вообще долго думал? Нет, нет и нет! Об этом не может быть и речи!
– Но, Милана, ты должна хотя бы взглянуть на ее работы. Они просто замечательно вписываются в концепцию выставки! Она училась в нашей художке и писала здешние дома. И так хорошо уловила колорит времени, колорит этого района…
– Я сказала – нет! Ты можешь хоть иногда думать головой, а не другим местом? Слишком поздно! Даже если бы ты привел ко мне нового Поленова или Утрилло – я не могла бы ничего сделать! Говорю же тебе – мы заканчиваем развеску!
– Но ведь еще не закончили! Одну-две картины вписать ничего не стоит…