Секретная история вампиров
Шрифт:
На вид ему было где-то за сорок, и никто из непосвященных и подумать бы не мог, что он мертв, а уж тем более что он — Владимир Ильич Ленин, родоначальник русского коммунизма.
Кроме того, я практически ничего не знала о вампиризме. О, мне было известно, что причиной его является вирус, содержащийся в слюне вампира. Вот почему немногие оставленные в живых жертвы сами превращались в вампиров. А это — после периода, когда носитель вируса становится харизматичным, как никогда, периода, длящегося порою до двадцати лет, во время которых вампир способен подчинять себе толпу или даже общество, — ведет к смерти и превращению
Может показаться, что я знала очень много, но это было не так. Не хватало самого главного — насколько силен вампир? И как велика его потребность в крови?
Я собралась с духом и постаралась легонько улыбнуться в ответ на его улыбку, пытаясь казаться уверенной и ко всему готовой. Вероятность того, что он попробует уничтожить меня, будет меньше, если он будет думать, что у меня есть план, как помешать этому или отомстить за себя. Если я и научилась чему-нибудь, работая журналистом в самых горячих точках мира — от Руанды и Судана до пустынных земель Афганистана, — так это тому, что если делать вид, будто контролируешь ситуацию, то враг вряд ли нападет.
Во взгляде его промелькнуло веселье, и я подумала, что он, должно быть, повидал немало людей, пытавшихся блефовать. Но неважно. Он не набросился на меня. Вместо этого он остановился передо мной и внимательно оглядел, от кончиков сапог на нелепо высоченных каблуках — по крайней мере, я настояла на сапогах — до засыпанных снегом волос и крохотной красной матерчатой штуки на макушке.
Он протянул руку.
— Зовите меня Ленин, — сказал он.
Безопаснее, конечно, было бы вовсе не дотрагиваться до него. Но это значило бы признаться в своем страхе.
И я тоже протянула руку и назвала свое имя — неожиданно тонким, писклявым голосом.
— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он.
Я кивнула. Я оставила скатанную в крохотный шарик записку под краешком его стеклянного саркофага, где он, скорее всего, должен был найти ее, когда с наступлением вечера откроет глаза и выберется наружу. Там говорилось, что мне известно, кто он такой, и что я хотела бы поговорить с ним. В некотором роде это был шантаж, и я, подобно всем шантажистам, была отчасти напугана. Мне не хотелось упустить удачу, и я не была уверена, где лежит грань между безопасной степенью давления и такой, которая вызовет ответную реакцию.
— Да, — сказала я. — Но не здесь.
И направилась сквозь слепящий снег к переулку, в котором припарковала свою маленькую, взятую напрокат машинку. Уверенная, что он последует за мной. Или, по крайней мере, желающая таковой казаться.
Я не слышала его шагов позади, но когда открыла пассажирскую дверь машины, он был уже там и проскользнул внутрь.
Может показаться, что маленькое, замкнутое пространство не самый удачный выбор места, чтобы остаться наедине с вампиром. Но я решила, что он сочтет неудобным нападать на меня, когда я за рулем, рискуя быть разорванным на куски. Мой информатор говорил, что они не любят получать серьезные ранения, залечивать которые, возможно, придется месяцами. И что Ленин, выставленный напоказ и целыми днями спящий в своем стеклянном гробу, не может себе этого позволить.
Я поверила в это. Я в столь многое поверила и так рисковала во время этой поездки. Я ехала сквозь метель, в которой фары моего автомобиля слабо освещали лишь узкую полоску в несколько дюймов шириной. Но я помнила улицы — выучила их наизусть — и повороты, и через некоторое время мы оказались перед скромной гостиницей, которую я выбрала.
Мы вышли из машины перед входом, где сквозь зеркальные стекла лился яркий свет. Этот отель был одним из немногих, где за регистрационной стойкой в любое время кто-то есть, равно как и парковщик на автостоянке и несколько крепких охранников, обеспечивающих безопасность ночного персонала. Двое из них были наготове и внимательно следили за обстановкой, остальные находились в пределах слышимости.
Ленин либо понимал всю тщетность попытки напасть на меня здесь, либо его любопытство и желание узнать, откуда мне стало известно о нем, были сильнее желания ликвидировать угрозу. Он проследовал за мной вверх по лестнице — три пролета до моего номера. По понятным причинам у меня не было желания воспользоваться лифтом.
Когда мы зашли в комнату, он огляделся и засопел, будто принюхиваясь к какому-то запаху. Потом широко улыбнулся мне, демонстрируя клыки.
— Ни в соседних комнатах, ни наверху никого нет, — сказал он с некоторым злобным ликованием. — Даже если вы установили подслушивающие устройства в комнате или на себе, никто не успеет сюда вовремя, чтобы спасти вашу жизнь.
Номер, хотя и считавшийся шикарным но прежним российским стандартам, был весьма скромным с точки зрения как европейских норм, так и новорусских понятий о роскоши. Здесь была единственная кровать, стол и стул с прямой спинкой и кресло в углу у окна, где за раздернутыми шторами открывалась бесконечная панорама кружащегося снега. В зеркале на внутренней стороне двери отражались окно и снег.
Было холодно и одиноко, словно я была последней оставшейся в живых женщиной перед концом света. Интересно, не он ли порождал это ощущение? Я знала, что вампиры могут воздействовать на людей, но как? Способен ли он проникнуть в мои чувства и заставить меня ощутить что-нибудь?
Я улыбнулась ему, чувствуя, как холодная струйка пота потекла сзади по шее. То, что он сказал, не было правдой, по крайней мере не совсем, но сумеет ли кто-нибудь вовремя поспеть в эту комнату, чтобы спасти мою жизнь, если он нападет? Почему-то я сомневалась в этом.
— Откуда вы знаете, что поблизости никого нет? — любезно осведомилась я вместо этого.
— Мы способны чувствовать живое рядом, — ответил он. — Можем слышать, как бьются сердца. Ближайшее из них — в нижнем этаже. — Он снова усмехнулся. — Это означает, что вы в моей власти. Откуда вы узнали обо мне? Как вам стала известна правда насчет меня?
— О, не глупите, — сказала я и в свою очередь улыбнулась с уверенностью, которой не испытывала. — Если я скажу вам это, какой смысл будет оставлять меня в живых?
— А какой смысл мне делать это в любом случае? — спросил он. — Вы всего лишь смертная, каким-то образом случайно узнавшая о моей истинной природе. С чего кому-либо верить вам? А если я убью вас, кому до этого будет дело?
Что-то было в его чертах, какая-то резкость, словно волчий голод владел его мыслями и подвигал к цели, которая была мне не по нраву. Он мог чуять мою кровь. Эта мысль тревожила меня. Мне понадобилась вся натренированная сила воли, чтобы изобразить улыбку.