Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
Шрифт:
– …! Это злостное неповиновение командиру!
Видя взбешенность Леинсона, злобно вращавшего своими воловьими глазами и прилепившегося ладонью к кобуре пистолета, я словно бы ненароком поправил кобуру своего револьвера. Леинсон быстрым шагом пошел к своему автомобилю, мы, как положено, его провожали. Садясь в машину, он злобно процедил сквозь зубы:
– Собрались тут два академика,…!
В результате этого визита к нам Леинсона появился приказ по 337-му орб ВНОС № 291 от 5 октября 1942 года:
«Проверкой начальником управления связи МФ ПВО комиссаром батальона расчета в/т I р. Вольмана вскрыты следующие недочеты:
1. С 23 сентября занятия на расчете не планируются и не ведутся.
2. В землянках антисанитарное состояние. Внутренний распорядок на машинах и в землянках отсутствует.
3. Нормативы по химической подготовке не отработаны. Противогазы надеваются вместо 5-7
4. Учет всего имущества ведется плохо.
5. Учет расхода горючего и часов работы дизелей не ведется.
6. Не выполнено в срок приказание об ограждении установки колючей проволокой.
ПРИКАЗЫВАЮ:
Начальника установки в/т I р. Вольмана, как не соответствующего должности начальника расчета, отстранить от занимаемой должности и направить в распоряжение штаба батальона.
Врид начальника расчета назначаю лейтенанта Кисунько, помначальника установки назначаю мл. лейтенанта Жабского.
Командиру роты лейтенанту Орлову навести порядок на расчете и доложить мне 8.10.42 г.».
В этом приказе надерганы «недочеты» из фельдфебельского репертуара и ни слова - о выучке операторов, о несении ими боевой службы при налетах вражеской авиации, как будто бы речь идет о подразделении какого-нибудь автобата, а не радиолокационного батальона. А ведь мог бы обнаружить комиссар в люберецком расчете операторов-виртуозов, таких как А. В. Евдокимов, И. Ф. Кружков, С. В. Горюшкин, Э. Б. Ковальчук, Ф. М. Тумакова, Т. Н. Потапова, поинтересоваться мнением КП 16-го иап о работе боевого расчета МРУ или перспективами замены английских ламп отечественными.
Между тем на станциях МРУ приближался самый критический момент, когда они могут прекратить свою работу из-за отсутствия мощных радиоламп. Это нашло свое отражение в следующем документе от 1 февраля 1943 года:
Начальнику управления связи МФ ПВО.
Доношу, что запасных усилительных ламп типа NT-77A для передатчиков МРУ-105 нет. Действующий комплект этих ламп на расчетах Кубинка и Внуково уже проработал 1700-2200 часов, что сильно приближается к пределу срока службы. Поэтому создается угроза остановки этих станций из-за выхода ламп.
Для выхода из создавшегося положения прошу Вашего разрешения на временную остановку станции в г. Люберцы и использование двух усилительных ламп NT-77A на станции Кубинка или Внуково.
На станции в г. Люберцы прошу разрешить производить опыты по замене английских ламп на отечественные.
КОМАНДИР 337 орб ВНОС майор МЕРКУЛОВ
НАЧШТАБА cт. лейтенант МУХИН
(ЦАМО, ф. 337 орб, oп. 45699с, д. № 10 за 1943 г.).
В этом документе, в отличие от моего рапорта по команде ротному начальству, из перестраховки говорится об опытах на люберецкой станции в период ее временной остановки, то есть допускается, что опыт может быть неудачным. Но тогда вместо временной остановки получится вечная остановка, поскольку остаточный комплект люберецких ламп уже передан для Кубинки или Внуково! Для меня с моей тетрадкой, которую Вольман назвал диссертацией, речь могла идти только о капитальной, и притом необратимой, переделке передатчика МРУ, а не о каких-то опытах. Я назвал срок на переделку одну неделю, но попросил, чтобы к работам на этот срок на расчет был прикомандирован Вольман. И мы втроем - с Вольманом и инженером роты Мазуриным - точно уложились в недельный срок, выбранный в период, когда бушевала февральская нелетная вьюга. Мощность передатчика с новым усилительным каскадом оказалась даже выше, чем была с английскими лампами. Мы радовались и показателям прибора на измерительном шлейфе, и свечению неоновых индикаторов, и особенно - смачно трещавшим искрам высокочастотного разряда на ногте большого пальца, прикладываемом к фидеру. Впоследствии по люберецкому образцу были переделаны передатчики на внуковской и на кубинской МРУ и тем самым окончательно был снят вопрос об остановке станций из-за отсутствия английских ламп.
Восемнадцатого мая 1943 года согласно решению ГКО Вольман был демобилизован и возвращен в НИИ, в котором работал до войны. Будучи связанным с многими организациями радиолокационного профиля, он кое-кому посоветовал побывать на люберецкой МРУ и ознакомиться с имеющимися там новинкам в технических решениях. Так по его подсказке осенью 1943 года на нашей «точке» появились в сопровождении штабного офицера военинженер 3-го ранга и штатский, оказавшийся главным конструктором завода, выпускающего РУСы, эвакуированного из Ленинграда в Новосибирск. Военный, здороваясь со мной, назвался фамилией хорошо мне известного соавтора академика Б. А. Введенского по работам в области распространения радиоволн.
– Расскажите профессору Аренбергу и главному конструктору об устройстве и
Выслушав мой доклад, профессор спросил:
– А есть ли расчетно-теоретические обоснования новой схемы УВЧ-усилителя, реализованного в передатчике вашей станции?
– Эти материалы у меня в землянке.
В землянке, ознакомившись с моей тетрадкой, профессор сказал:
– Пожалуй, потянет на диссертацию.
– Моя диссертация - вот в этой папке, - ответил я, протягивая профессору скоросшивательную папку с машинописными листами.
– И защитил я ее в последний предвоенный вторник, семнадцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года.
– А вы не согласились бы перейти на кафедру факультета радиолокации, который сейчас создается в Военной академии связи?
– Сейчас война и моя кафедра там, где прикажут.
– Значит, вы не возражаете, если я включу вашу фамилию в приказ? Мне поручено сформировать кафедру теоретических основ радиолокации.
Я, конечно, согласился, но время шло, а никаких признаков, даже намеков на мой предстоящий перевод в военную академию не было. Зато открылась другая возможность: мой бывший аспирантский товарищ Н. С. Левченя стал начальником кафедры физики в Высшем военно-морском училище имени Фрунзе и сообщил мне о возможности моего перевода в это училище или в Военно-морскую академию на преподавательскую работу по радиолокационной специальности. При моем согласии может быть сделан запрос от военно-морского начальства на имя командующего ОМА ПВО. Я охотно согласился, тем более что у меня к этому времени появилась еще одна тетрадка, в которой были наметки решения задачи о распространении радиоволн УКВ-диапазона над морской (пространственно-периодической) поверхностью. Я чувствовал себя словно бы в гуще множества радиолокационных задач, требующих физико-теоретического освещения, и каждая из них претендовала на мое внеочередное внимание.
Между, тем служба требовала от меня совсем другого: постоянной технической готовности станции, высокого мастерства и дисциплины личного состава в боевом дежурстве и боевой работе да еще командирских забот, поскольку я длительное время оказывался без помощника, то есть был единственным офицером на расчете, и техником и командиром одновременно. А при боевой работе я еще оказывался и оперативным дежурным (ОД), отвечающим за работу дежурной боевой смены и поддерживающим прямую связь с КП иап, так что в донесениях полка о боевой работе можно было прочесть обо мне как о двух лицах: «В ночь с 9 на 10 июня во время налета вражеской авиации боевая работа расчетами станций радиообнаружения дальнего действия велась хорошо… Особенно четко, отлично работала станция ст. техника-лейтенанта Кисунько (Люберцы), ОД станции ст. техник-лейтенант Кисунько, работавшая непосредственно на начальника отдела наведения 6 АК инженер-полковника Стогова, обеспечившая штаб 6 АК точными данными о противнике, в частности, данными о высоте» (ЦАМО, ф. 337 ОРБ, оп. 45717, д. 4, л. 4).
В процессе боевой эксплуатации люберецкой МРУ конечно же не обходилось без неисправностей. В большинстве своем они устранялись заменой ламп со сгоревшим накалом, пробитых конденсаторов, сгоревших сопротивлений. Но запомнились мне три наиболее «пакостных» для меня случая.
Первый случай - обрыв центральной жилы коаксиального кабеля синхронизации, соединявшего передающую и приемную машины. Он выявлялся при попытке включить станцию по команде с КП иап. К счастью, цели в нашу зону не вошли, но для нас это было засчитано как небоеготовность техники, кое-кто требовал моей «крови», и я мог загреметь как Расторгуев, если не хуже, но, видно, сообразили, что заменить меня на МРУ пока что некем. При включении станции я находился на своем рабочем месте в приемной кабине, было видно, что на экране отметчика отсутствует зондирующий сигнал, как и сигналы от местных предметов. Первая мысль - что-то случилось с передатчиком. Я пробегаю стометровку от приемной машины к передающей, - передатчик молчит. Мне бы проверить его при переключении с внешнего запуска на внутренний - и выяснилось бы, что передатчик в порядке. Но кто мог предполагать обрыв в кабеле, тем более что станция совсем недавно при пробном включении была в порядке? К этому предположению я пришел только после того, как потерял время на проверку высоковольтного кенотрона и модуляторной лампы. Между прочим, это в психологии радистов: в первую очередь причины неисправностей искать в лампах. А тут еще, не стесняясь в выражениях, меня донимают с КП иап, требуют указать причину неготовности станции, приходится бегать к телефону из передающей машины в приемную, отвлекаться от поисков неисправности. Сначала я сказал, что подозревается передатчик, а потом высказал подозрение на обрыв кабеля, один высокий начальник сказал мне: