Секретные архивы НКВД-КГБ
Шрифт:
— Какая собака, какой человек?! — взъярился командир. — Ты хоть соображаешь, что говоришь? Скоро Львов, а там и граница. Представляешь, что с нами будет, если мы в чемодане перевезем человека через государственную границу?!
— Спокойно, командир, — вмешался бортрадист. — Давайте запросим Киев, там скажут, что надо делать.
— Верно, вызывай Киев. А ты, Нина, пригласи-ка сюда генерала, кажется, у него есть оружие.
Через несколько минут около исступленно колотившего по чемодану Конде вырос генерал Захаров, причем на глазах у аргентинца он демонстративно расстегнул
ОЧЕРЕДЬ — НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА
И вот передо мной любопытнейший документ, подписанный целой группой должностных лиц, а также всеми членами экипажа и пассажирами злосчастного «Дугласа».
«Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что в самолете ГВФ № 1003, совершавшем рейс по линии Москва — Киев — Львов — Прага, в чемодане, принадлежащем атташе аргентинского посольства г-ну Педро Конде, был обнаружен Туньон-Альбертос Хосе Антонио, 1916 года рождения, испанец, не являвшийся аргентинским подданным, которого г-н Конде пытался таким образом переправить за границу.
При осмотре чемодана, в котором находился Туньон, в нем оказались следующие предметы: 1. Пистолет. 2. Проездные документы на имя Туньон-Альбертоса Хосе и на имя Педро Сепеда. 3. Две резиновые грелки. Одна, наполненная водой, предназначена для питья; другая, по объяснению Туньона, для использования в качестве параши. 4. Булка с колбасой. 5. Костюм, галстуки, рубашки, носки и т.п.
Г-н Педро Конде заявил, что о нахождении в его чемодане Туньона знал. Чемодан, в котором находился Туньон, запирал и отпирал лично Конде».
Так родилось совершенно секретное дело № 837, утвержденное министром государственной безопасности СССР Виктором Абакумовым. Открывается оно, как и положено, постановлением на арест:
«Я, старший уполномоченный 2 отдела Главного управления МГБ СССР капитан Панкратов, рассмотрев материалы о преступной деятельности Туньон-Альбертоса Хосе Антонио, нашел:
Туньон прибыл в СССР в 1938 году на переподготовку в школу летчиков. С августа 1947 года стал работать в качестве переводчика у атташе аргентинского посольства Конде, который завербовал его для шпионской работы.
Боясь быть разоблаченным, Туньон принял решение о нелегальном побеге из СССР. Туньон был помещен в большой чемодан и 2 января под видом “дипломатического багажа” погружен в самолет, направляющийся в Прагу. В пути следования был обнаружен, извлечен из чемодана и задержан. На допросе признался, что вел шпионскую работу против СССР.
На основании изложенного, постановил: подвергнуть Туньона аресту и обыску».
На первом же допросе Туньон признал себя виновным в том, что пытался нелегально покинуть пределы Советского Союза, но при этом подчеркнул, что сделал это только потому, что иного способа выехать из СССР не было.
— Я хотел жить в Мексике, — сказал он. — Все мои родственники там, а я здесь, и был очень одинок.
—Допустим. А чем вызван такой деятельный интерес к вашей персоне со стороны аргентинского посольства? — поинтересовался следователь.
— У них
— А откуда у вас паспорт на имя Педро Сепеда?
— Он должен был лететь в чемодане Базана. А мне было велено отдать ему паспорт в Праге. Почему Педро не оказался самолете, я не знаю, ведь переправить за границу нас должны были вместе.
— Послушайте, Туньон, вы нас что, за дурачков держите? Чтобы дипломат рисковал своей карьерой и запихивал в специально оборудованный чемодан какого-то переводчика—такого не услышишь ни в сказках, ни в анекдотах. Подумайте хорошенько о своей дальнейшей судьбе, ведь вам есть что рассказать. А следствие вашу искренность учтет.
Трудно сказать, то ли Туньон «хорошенько подумал» сам, то ли были применены другие меры воздействия, но уже на следующем допросе он признался в том, что собирал для аргентинцев информацию шпионского характера.
Шпионские сведения, поставляемые Туньоном, настолько «секретны» и настолько «стратегически опасны» для страны, что следователь, вместо того, чтобы рассмеяться и вытолкать Туньона из камеры, всю эту абракадабру тщательно занес в протокол.
— Да, — понурив голову, признавался Туньон, — я информировал аргентинцев о плохих бытовых условиях, в которых живут советские люди, об очередях, о недовольстве рабочих карточной системой, а после ее отмены — о дороговизне. Я рассказывал о раздражении людей по поводу принудительных подписок на всякого рода государственные займы, о бездеятельности профсоюзов, о том, как делают мультфильмы. Все это нужно было Конде для того, чтобы по возвращении в Аргентину написать клеветническую книгу о Советском Союзе, которой, как он говорил, заткнет рот коммунистам.
— А положением в среде испанских эмигрантов он интересовался?
— Конечно. Я самым подробным образом информировал его о расколе в среде испанских эмигрантов, о недовольстве руководством испанской компартии, о желании многих испанцев уехать на родину, об арестах органами МГБ испанцев, ставших на путь непримиримой борьбы с Долорес Ибаррури. Наша Пасионария, кстати, очень жестокий человек, об этом знают все испанские коммунисты. И вообще, она! — возбужденно вскочил Туньон.
— Не надо, — мягко перебил его следователь. — Пасионария — это особый разговор, и он не для этих стен, — обвел он глазами предназначенный для допросов бокс Лефортовской тюрьмы.
— Какое у вас образование?
— Юридический факультет Мадридского университета.
— А как вы стали летчиком?
— Как известно, 18 июля 1936 года начался мятеж реакционных сил генерала Франко, а вместе с ним и гражданская война. К этому времени я уже был коммунистом и не мог сидеть сложа руки или выступать в суде в качестве адвоката. Я тут же поступил в авиашколу, и через полгода успешно ее окончил. Воевал я в качестве штурмана, в основном в районе Гранады, Кордовы и Гвадалахары.