Секретные архивы ВЧК-ОГПУ
Шрифт:
Еще в студенческие годы Кедров втянул Артура в революционное движение, дал ему рекомендацию в партию, а потом и на работу в ЧК, что, впрочем, не помешало несгибаемому ленинцу через двадцать лет отречься от племянника, написав не дрогнувшей рукой: «Оснований не доверять Артузову политически у меня было достаточно, но разглядеть в Артузове предателя я все-таки не сумел».
Что это, как не донос, как не попытка ценой чужой жизни спасти свою?! Не помогло. И Михаила Кедрова, и его сына Игоря—двоюродного брата и большого друга Артура Христиа-новича — расстреляли.
Но как же швейцарец Фраучи стал
Русским Артур Христианович считал себя всегда—об этом он неоднократно писал. Что касается фамилии, то это превращение он объяснял так: «До 1918 года я носил фамилию Фраучи. В 1918-м, при поступлении в военно-осведомительное бюро МВО, фамилию переменил на Артузова. Сделал я это по той причине, что иностранная фамилия Фраучи в работе с матросами и красноармейцами причиняла мне затруднения, так как они ее часто перевирали. В связи с этим я избрал себе в качестве псевдонима русскую фамилию Артузов, которая изображалась почти так же, как мое имя Артур, и легко запоминалась».
Видит бог, как трудно мне перейти к следующему этапу — изучению протоколов допросов. Их в деле два, но, судя по первой же фразе в протоколе от 27 мая 1937 года, Артузова допрашивали раньше и, скорее всего, с пристрастием. Об этом говорят даже подписи, сделанные Артуром Христиановичем на каждой странице протокола: нажим слабый, подпись нервная, рваная, я бы сказал, безвольная.
Допрашивали Артузова комиссар государственной безопасности 3-го ранга Яков Дейч и лейтенант Аденцев. Последний, много лет спустя и будучи уже полковником, уверял, что в допросах не участвовал, но верить этому нельзя, так как его подпись в конце протокола сохранилась.
Недавно мне довелось побывать в печально известной Лефортовской тюрьме. Я видел камеры, в которых сидели обреченные на смерть люди, побывал и в похожих на глухие боксы комнатах, где велись допросы, а скорее всего, не только допросы, но и пытки. Здесь кричи, не кричи, никто не услышит, а если и услышит, ни за что не поможет. Так что представить обстановку того майского дня, когда Артура Христиановича втолкнули в это преддверие ада, не так уж сложно.
— На протяжении ряда допросов вы упорно скрываете свою вину и отказываетесь давать следствию показания о своей антисоветской и шпионской деятельности. Вам в последний раз предлагается сознаться в совершенных вами преступлениях и дать о них развернутые и правдивые показания, — многообещающе начал следователь.
Судите сами, как должны были поработать лефортовские костоломы, чтобы Артузов, человек, до мозга костей преданный родине и, как никто, много сделавший для погибели ее врагов, произнес столь ошеломляющую фразу:
— Тяжесть совершенных мною в течение многих лет преступлений и глубокий позор предательства побуждал меня сопротивляться следствию. Но теперь я вижу, что дальнейшее сопротивление бесполезно, поэтому решил стать на путь полного признания совершенных мною преступлений. Я признаю свою вину перед государством и партией в том, что являюсь германским шпионом. Завербовал меня бывший работник НКВД и Разведупра Штейнбрюк.
Раньше, чем давать показания о своей шпионской деятельности, прошу разрешить мне сделать заявление о том, что привело меня к тягчайшей измене Родине и партии. После страшных усилий удержать
Я решился поделиться этими мыслями с окружающими товарищами. Штейнбрюк показался мне подходящим для этого лицом. С легкостью человека, принадлежащего к другому лагерю, он сказал мне, что опыт социализма в России обязательно провалится. А потом заявил, что надо принять другую ориентацию, идти вперед и ни в коем случае не держаться за тонущий корабль. Через некоторое время у нас состоялся еще более откровенный разговор, в ходе которого Штейнбрюк упомянул о своих встречах с влиятельными друзьями в Германии, об успехах в использовании СССР в подготовке и сохранении кадров немецких летчиков и танкистов, о блестящих результатах начинающегося вооружения Германии. А в конце беседы он прямо сказал, что является немецким разведчиком и связан с начальником германского абвера фон Бредовым и генералом Людендорфом.
Далее Штейнбрюк сказал, что эти высокопоставленные особы предложили ему создать в России крупную службу германской разведки. После столь откровенного заявления я дал свое согласие сотрудничать с германской разведкой, так как считал, что, помогая европейскому фашизму, буду содействовать ускорению процесса ликвидации советской власти и установлению в России фашистского государственного строя. Так что моя работа в пользу Германии началась еще в 1925 году.
— Штейнбрюк сказал вам, с кем связан по шпионской деятельности в СССР?
— Да. Он признался, что у него есть контакты с негласным немецким военным атташе в Советском Союзе Нидермайером, через которого он поддерживает связь с Германией.
— С чего началось ваше сотрудничество с немцами?
— Моя вербовка совпала с вызовом Штейнбрюка из Стокгольма. Ему было поручено подготовить процесс арестованных к тому времени трех германских студентов: Киндермана, Воль-пгга и Дитмара, пойманных при довольно неумелых попытках организовать покушение на Троцкого. К моему удивлению, Штейнбрюк передал мне установку фон Бредова проводить линию на популяризацию Троцкого, в том числе и на процессе. К слову говоря, этот процесс закончился ничем: Дитмар умер в тюрьме, а Киндермана и Волыпта обменяли на арестованного в Германии нашего резидента.
Что касается меня, то я должен был стать особо законспирированным политическим руководителем резидентуры. И еще он сказал, что в Берлине было особенно высоко оценено мое желание работать идейно, то есть без денежной компенсации. Основная директива сводилась к тому, чтобы не уничтожать, а беречь остатки старых опорных организаций Германии в России. Была даже указана как одна из форм сохранения разведывательной сети на Кавказе германская винодельческая фирма «Конкордия».
— Как вы проводили в жизнь задание на глушение анти-немецкой работы?