Секретные бункеры Кёнигсберга
Шрифт:
Когда из дома около дороги вышел высокий парень в штормовке и стал седлать пегого жеребца, привязанного за уздечку к перилам крыльца, я обратился к нему с вопросом, не видел ли он в округе каких-либо бункеров или других подземных сооружений. Парень внимательно выслушал, ухмыльнулся, легко вскочил в седло, а потом, как будто нехотя, согласился показать «доты» [220] , расположенные поблизости.
Через четверть часа наш импровизированный отряд искателей с конным проводником во главе, продираясь через густые заросли кустов, вышел в редкий березняк. Среди деревьев то тут, то там валялись сгнившие стволы, покрытые мхом и плесенью, видимо, очень давно упавшие или спиленные человеческой рукой. Пахло сыростью, кое-где виднелись небольшие канавы и ямы, на дне которых стояла вода. Парень показал нам на остов какого-то сооружения, окруженного высоченной крапивой, и, не попрощавшись, повернул обратно. Еще пару минут было слышно, как конь продирался сквозь кусты, потом цоканье копыт стихло и наступила тишина.
220
ДОТ (сокр.) —
Мы стали осматривать торчащие из-под земли обломки здания. Собственно, никакого здания, видимо, здесь и не было. Бетонная плита торцом уходила куда-то вниз. Рядом с ней в образовавшийся проем спускалась лестница. Ступени были бетонные с ребрами из ржавого металла. Дверь отсутствовала, но у самого входа в бункер из стены торчали массивные петли, способные выдержать многопудовую тяжесть. Достав фонарик, Виктор посветил вниз: примерно на трехметровой глубине в стороне от входа виднелся провал дверного проема. Однако помещения или хода обнаружить не удалось — в полутора метрах от двери все было завалено рухнувшими откуда-то сверху бетонными плитами и землей. Единственное, что привлекало внимание, — это труба, торчащая из стены и напоминающая водопроводную. На сохранившейся части потолка бункера торчали ржавые крючья, — наверное, следы существовавшей здесь когда-то электрической проводки или телефонного кабеля. Мы тщательнейшим образом осмотрели остатки бункера, а я зарисовал его в блокнот и отметил место на кальке с планом.
По самым приблизительным оценкам величина всего бункера, включая подземную его часть, была весьма значительной — не менее пятидесяти метров в длину и десятка метров в ширину. Такое предположение мы сделали потому, что именно в указанных пределах из земли торчало несколько широких металлических труб, почти до самого верха забитых землей и прелыми листьями…
Из дневниковых записей А. С. Пржездомского.
19 июля 1969 года
«…Закончив с первым бункером, записав его координаты и оставив отметки у дороги, мы прошли еще по лесу и наткнулись на второй бункер… Остатков бетона здесь было меньше, зато в нескольких местах из земли торчали трубы (большие и маленькие). Ясно, что трубы — привод к какому-то помещению.
Один, ближайший (бункер. — Авт.), находился тут же у виллы, где стояли сельскохозяйственные машины. Мы прошли к нему. Спустились вниз. Он был поразительно похож на тот, который находился в доме Коха в Konigsberg'e.
…Мы пошли налево и, пройдя с километр, вышли к железной дороге… Еще через километра полтора… мы увидели колоссальные глыбы — остатки какого-то громадного железобетонного сооружения. Во многих местах среди глыб виднелись остатки узкоколейных линий. Все глыбы, поросшие бурьяном, располагались на площади примерно 200 x 300 метров… Через километр справа мы увидели еще груду железобетонных плит, покрытых внутри толстыми гофрированными листами железа… колоссальный железобетонный куб (метров 10x5x5) представлялся подводной лодкой, разделенной на узкие круглые помещения с десятками труб, выходящими в различные стороны. Вся внешняя часть железобетонных плит была испещрена тысячами выбоин от пуль, снарядов, осколков…»
За два с половиной часа, проведенных в лесу, нам удалось обнаружить остатки по меньшей мере десятка бункеров. Во всех случаях входы в них были засыпаны землей или завалены рухнувшими плитами, а сверху на земле кое-где зияли провалы, торчали ржавые трубы разного диаметра и куски колючей проволоки. Все увиденное я аккуратно зарисовал в тетрадь и отметил на плане, а затем, вернувшись в город, передал начальнику экспедиции. Однако последующие события показали, что наши данные никого особенно не заинтересовали, так как на этой территории серьезных работ производить не планировалось. А зря. Ведь почти все исследователи, которые соприкоснулись с проблемой поиска Янтарной комнаты, считают имение Коха крайне перспективным объектом, так до конца и не проверенным, хотя оснований для обследования было более чем достаточно: и конкретные версии, и свидетельства очевидцев, и наличие на этой территории многочисленных подземных сооружений.
Глава шестнадцатая
Поиски тайника: надежды и разочарования
Trahit sua quemque voluptas [221]
Пишущая машинка была уже старая. Буквы ложились неровно, иногда вдруг неожиданно в результате сбоя появлялся пробел там, где он совсем был не нужен. Получалось как-то неаккуратно и несолидно, словно это был совсем ничего не значащий документ, какая-нибудь внутренняя опись или выписка из архивных материалов. А документ был довольно примечательным. На титульном листе стояло: «Калининградская геолого-археологическая экспедиция. Отчет по объекту „Бывшее имение Э. Коха“ (св. сп. № 3). г. Калининград. 1983 год». И дальше на семи листах шло достаточно подробное описание работы экспедиции по проверке версий о захоронении Янтарной комнаты в районе совхоза «Майский».
221
«Каждого влечет его страсть» (лат.)
Отчет начинался оптимистической фразой:
«Объект „Бывшее имение Э. Коха“ включен в сводный список… в 1969 году в связи с многочисленными заявлениями, на основании которых рабочая группа Министерства культуры РСФСР
Далее следовало краткое перечисление поисковых работ, проведенных в конце шестидесятых — начале семидесятых годов в этом районе, заявления советских и иностранных граждан, дающие основание считать его перспективным объектом поиска, а также все, что было сделано здесь экспедицией. Конец же отчета был отмечен печатью разочарования:
«Проведенные работы показали, что на проверенных участках ценностей нет. Объект очень насыщен взрывоопасными предметами, которые периодически вывозились вплоть до 1981 года. Считаем заявления граждан о возможном захоронении на объекте проверенными, поисковую работу законченной, а материалы передаем в Комиссию на закрытие».
Это означало, что на территории бывшего имения гаулейтера Эриха Коха не удалось обнаружить ровным счетом ничего. Ничего, несмотря на то, что экспедицией была проведена большая работа. Какая?
Прежде чем приступить к поисковым работам в бывшем Гросс Фридрихсберге, Елена Евгеньевна Стороженко, назначенная начальником экспедиции в 1974 году, внимательно изучила все заявления, поступившие ранее, и материалы предшествующих поисков. Картина оказалась достаточно противоречивой.
Особый интерес представляли сведения, полученные от иностранных граждан, бывших жителей Кёнигсберга, которые имели какое-либо отношение к событиям, происходившим в имении Коха.
В начале семидесятых годов гражданин ГДР Вернер Граам, проживавший до 1945 года в Кёнигсберге, сообщил, что в связи с публикацией в газете «Фрайе Вельт» статьи о Янтарной комнате вспомнил один эпизод периода войны. Будучи пятнадцатилетним юношей, он обучался слесарному делу у владельца мастерской на Кайзерштрассе Иоганна Альберта, который, являясь старейшим членом НСДАП, был хорошо знаком с гаулейтером. Во всяком случае, Кох не раз присылал за ним машину и приглашал на товарищеский ужин «старых бойцов» в кёнигсбергскую пивную «Альтер Хирш» на улице Альтштедтише Лаштассе, где 1 марта 1925 года состоялось учредительное собрание первой ячейки гитлеровской партии. Однажды Альберт пригласил парня совершить загородную прогулку на автомобиле. Вернер помнит, что они ехали мимо католической кирхи Святого Адальберта, через Йудиттен, пересекли окружную дорогу и вскоре оказались за городом. Здесь Иоганн Альберт остановил машину и, указав на высокую каменную стену, сказал юноше, что за оградой располагается резиденция гаулейтера. Вернер обратил внимание на шум моторов, рокот каких-то механизмов, увидел небольшую группу военнопленных, перетаскивающих металлические конструкции непонятного назначения. На каждом шагу попадались солдаты в эсэсовской форме, пару раз сотрудники полевой жандармерии проверяли у Альберта и Граама документы. Какие работы проводились в районе Гросс Фридрихсберга, Рудольф Граам так и не узнал, но, прочитав в «Фрайе Вельт» о поисках Янтарной комнаты, решил поделиться своими воспоминаниями.
С Граамом состоялось несколько бесед. Он достаточно подробно описывал тот памятный день, когда оказался вместе с Альбертом в непосредственной близости от имения гаулейтера. Вернер вспоминал разные несущественные детали: во что был одет Иоганн Альберт, какого цвета был тент на автомобиле, какая погода стояла в тот день. Но все это, естественно, не помогало поискам, так как не позволяло точно определить смысл увиденного Граамом. Впрочем, один раз немец упомянул важнейшую деталь разговора с Альбертом. Когда они уже садились в автомобиль, Иоганн Альберт, раздосадованный назойливым вниманием военной полиции, процедил сквозь зубы что-то вроде: «Ну да, эти тыловые крысы до смерти рады, что их поставили на охрану подземной виллы Эриха, вместо того, чтобы на фронте проливать кровь за фюрера». Что подразумевал близкий друг Коха, упоминая «подземную виллу», Граам объяснить, конечно, не мог, так как не придал никакого значения словам Альберта. Трудно сказать что-либо определенное, опираясь лишь на эту случайно оброненную фразу. Во всяком случае, вполне можно предположить, что Альберт с досады на жандармов проговорился о чрезвычайно важном секрете своего партийного патрона. Да, собственно говоря, «старый боец» НСДАП вряд ли принимал пятнадцатилетнего Граама всерьез, и фраза предназначалась совсем не ему, а вырвалась просто как проявление крайнего недовольства и раздражения.
Не менее интересным было заявление жительницы польского города Познань Стефании Рогатской, которая сразу после немецкой оккупации Польши в 1939 году в течение нескольких лет проработала служанкой в доме Коха. Она рассказала, что в 1944 году супруга Коха неожиданно сообщила ей о предстоящем отъезде в центральную Германию, так как фронт с каждым днем приближался к Восточной Пруссии. Рогатская должна была поехать вместе с женой Коха. Накануне отъезда та распорядилась, чтобы Стефания сходила в примыкающий к «паласту» [222] (так они звали дом Коха) бункер и принесла из первой комнаты чемоданы с ручными часами. Стефания спустилась в подземелье, взяла два тяжеленных кожаных саквояжа из груды разных вещей и собралась было подниматься наверх. Но в этот момент она обратила внимание на свет, проникающий через неприкрытую дверь из четвертой комнаты. Оттуда раздавался знакомый приглушенный голос. Стефания подумала, что там находится личный шофер гаулейтера — Корнблюм, крепкий блондин с громадными кулачищами, который всегда подтрунивал над ней, но относился в целом доброжелательно. Рассчитывая попросить Корнблюма донести тяжелые чемоданы, она вошла в комнату. То, что она увидела, было настолько неожиданным, что Стефания не смогла сдержать возгласа удивления.
222
«Паласт» — Palast (нем.) — дворец.