Секретные бункеры Кёнигсберга
Шрифт:
Далее следовала какая-то даже немного жуткая история с элементами мистики. Судите сами.
В августе 1946 года Раиса Ивановна с дочерью Леной приехали в Кёнигсберг, с 4 июля называвшийся уже именем «всесоюзного старосты» [217] , чтобы немного отдохнуть. Приехали из превращенного в руины Минска, куда возвратились после четырехлетней эвакуации. Их дом на улице Карла Маркса чудом оказался цел, и они с дочерью постепенно начали налаживать нелегкий послевоенный быт. На лето их пригласил к себе брат Раисы Ивановны, направленный в начале 1946 года на восстановление кёнигсбергского мельничного комбината. Брат писал, что хотя город весь разрушен и находится в страшном запустении,
217
Так называли в СССР М. И. Калинина (1875–1946), Председателя Президиума Верховного Совета СССР, в честь которого в 1946 году и был назван город.
Устроились мать и дочь в пустующей пока комнате двухэтажного дома на Текстильной улице. Квартиры здесь занимали сотрудники комиссии по приему, размещению и хозяйственному устройству переселенцев отдела областного управления по гражданским делам, а также специалисты различного профиля, прибывшие вместе с семьями восстанавливать объекты целлюлозно-бумажной, лесной и пищевой промышленности.
Дом был добротный, с большим садом, огороженный невысокой резной железной оградой, двумя подземными гаражами, детской площадкой с качелями и чудом уцелевшей гипсовой фигуркой смешного гномика. Но особенно интересны были рельефные орнаменты на межоконных проемах. На коричневой керамической плитке выделялись миниатюрные изображения всевозможных животных и рыб, маленьких амурчиков с луками и стрелами, каких-то причудливых фигурок. Часто повторялись изображения весов и раков с растопыренными клешнями. На металлической решетке у калитки со сломанным электрическим замком висела еще табличка с немецким названием улицы — «Брюннэкаллее».
Весь июль лили проливные дожди. В августе немного распогодилось, но дни были хмурыми. До отъезда оставалось совсем немного времени, когда погода вдруг резко переменилась, наступили теплые солнечные дни.
Раиса Ивановна узнала от женщины из квартиры напротив, жены начальника какой-то строительной конторы, что неподалеку отсюда есть несколько озер, куда все ходят купаться. Вода в этих озерах была чистая, не в пример запущенным городским каналам и прудам, которые еще весной сорок пятого года оказались забитыми трупами людей и животных, завалены всяким мусором и обломками рухнувших зданий.
Они несколько раз ходили на озеро мимо высокой полуразрушенной кирхи с остроконечным шпилем, мимо аккуратных одноэтажных домиков, каким-то чудом сохранившихся среди черных от копоти остовов зданий. За окружной дорогой, обсаженной липами, начиналась тропинка, вьющаяся между кустов, огибающая небольшие овраги и заросшие тростником болотца. Чуть дальше она выходила к каналу и шла уже вдоль него прямо до водоема, который все называли Филипповым озером. Народу здесь было мало, несмотря на жаркий день. Стайки ребят ныряли с возвышающегося над водой бетонного мола, несколько женщин, похоже немок, молча стирали белье, складывая его в высокие металлические баки.
Вдоволь накупавшись и полежав на горячем песке, Раиса Ивановна решила, что пора возвращаться домой. Лена еще немного поплавала недалеко от берега, затем тоже выбралась на песок. Хотя жара еще не спадала, чувствовалось, что день близится к вечеру. На тропинке между кустов акации показалась группа подростков, с громким смехом приближавшихся к месту, где сидели мать и дочь. Один из них, долговязый, что-то сказал, указывая на Лену. Шпана разразилась громким хохотом. Раиса Ивановна почувствовала, что нужно срочно уходить отсюда, дабы избежать столкновения с парнями. Подхватив узелки с полотенцами и мылом, они с Леной чуть не бегом бросились в спасительные заросли. Позади раздался озорной мальчишеский свист…
Этой дорогой
Раиса Ивановна, таща Лену за руку, почти уже бежала по дороге, однако очень скоро они выдохлись и, тяжело дыша, остановились у какой-то каменной стены, тянущейся вдоль дороги. В нескольких местах в стене были проломы и через них виднелась брусчатка мостовой. «Значит, мы добрались до города», — подумала Раиса Ивановна. И тут Лена до боли сжала ее руку. Мать посмотрела в испуганные глаза дочери и, обернувшись, увидела нечто странное… В стороне от дороги спиной к ним стоял высокий мужчина с мешком за спиной. На нем были грязно-серые брюки немецкого покроя и старый рваный пиджак, явно с чужого плеча. Мужчина что-то внимательно рассматривал в густой траве. В руке он держал какую-то бумажку, временами пристально поглядывая на нее, как бы сверяя нарисованное или написанное на ней с тем, что он видел в траве. Проследив за взглядом незнакомца, Раиса Ивановна заметила торчащую на полметра из земли металлическую трубу. Из ее чуть расширяющейся горловины… шел легкий дымок. Это было так неожиданно и необычно, что Лена даже вскрикнула: «Ой, мама!»
Мужчина, вздрогнув, резко обернулся, сунул бумагу во внутренний карман пиджака. Мгновение он с перекошенным от злобы лицом пристально смотрел на женщину с девочкой, потом, издав какой-то нечленораздельный звук, резко прыгнул в сторону и исчез в кустах. С минуту слышался его удаляющийся топот и хруст ломаемых веток. Затем наступила тишина.
Раиса Ивановна долго не могла опомниться. «Что же это было?» — думала она, крепко прижимая дочь к себе. Что так напугало их в поведении незнакомца? Когда они немного успокоились и подошли к пролому в каменной ограде, дочь неожиданно проговорила: «Мама, это был немец. Я слышала, как он выругался по-немецки. Я это точно знаю». У Лены по немецкому всегда было «отлично».
И не сговариваясь, мать и дочь посмотрели еще раз на то место, где несколько минут назад стоял незнакомец. Из трубы по-прежнему вился сизый дымок…
Через два дня Раиса Ивановна и Лена уехали домой, в Минск. Больше им никогда не довелось побывать в Калининграде. Сообщая о странной встрече в газету, Дорохова признавалась, что не имеет никакого представления о том, где точно находится место с торчащей из земли металлической трубой. Судя по описанию Раисы Ивановны, оно расположено как раз неподалеку от развалин дома Коха в Гросс Фридрихсберге.
Значит, какой-то неизвестный, возможно немец, спустя год и четыре месяца после окончания войны предпринимал попытку установить местонахождение подземного объекта, пользуясь для этого самым примитивным способом: бросая в попадающиеся среди кустов вентиляционные отверстия зажженные предметы и тем самым определяя наличие значительных полостей под землей. Кто это мог быть? Бывший житель Кёнигсберга, желающий поживиться каким-либо сохранившимся в подвалах скарбом, или специально оставшийся в городе агент, наблюдающий за сохранностью сокровищ, спрятанных в секретных бункерах гитлеровских спецслужб? Ответа на этот вопрос, естественно, нет.