Секретные миссии (сборник)
Шрифт:
Гитлер решил сообщить своим генералам, что он начнет войну или 26 августа, или вскоре после этого. 22 августа Гитлер вызвал генералов в Берхтесгаден и обратился к ним с речью. Он сказал, что 26 августа начнет войну и что Германия полна решимости воевать с западными державами. Генералы должны понять это. Первой задачей будет ликвидация Польши и уничтожение ее живой силы, а не захват какой-то определенной географической линии.
«Я дам пропагандистский повод для начала войны. Неважно, будет он правдоподобным или нет. Победителя не будут потом спрашивать, говорил ли он правду. Мы не должны бояться блокады. Восток обеспечит нас хлебом, мясом, углем, свинцом и цинком. Это великая цель, и она требует огромных усилий... Я только боюсь, что какой-нибудь свинопас предложит себя в качестве посредника».
Речь Гитлера была очень напыщенной. Канарис, скромно стоявший позади него, все время делал заметки.
На
31 августа он отдал приказ. Банда уголовников, отобранных Гиммлером в немецких тюрьмах и переодетых в польскую военную форму, инсценировала «нападение» на радиостанцию в Глейвице. Все нападавшие оказались убитыми. Их тела были сфотографированы. Это и был «пропагандистский повод». Немецкие войска высадились с торговых судов в Данциге, где до этого целую неделю они скрывались под палубой и атаковали Вестерплатский форт. Танковые войска, над созданием которых так усердно работал Гудериан, ворвались в Польский коридор.
2 сентября Невилл Гендерсон вручил ультиматум Риббентропу. В нем говорилось, что Англия и Германия будут находиться в состоянии войны со следующего дня, если немцы немедленно не прекратят военных действий против Польши. Лицо Геринга омрачилось, когда он услышал эту новость. «Для нас, солдат первой мировой войны, это было подобно удару палкой по голове», — комментировал это событие генерал Иодль, заместитель начальника штаба верховного главнокомандования.
Тем временем Канарис послал Клейста в Стокгольм, где он надеялся установить тайную связь с англичанами. Но Клейст просидел несколько дней в гостинице «Парк Хоутел» и ничего не добился. Я получил от него письмо с просьбой помочь ему встретиться с кем-нибудь из англичан. В своем ответе я высказал ему ряд соображений на этот счет, но мне думается, что он оставил их без внимания. Он опять возвратился в свое поместье в Померании. Прежде чем оборвались последние нити, абвер попытался оказать еще одну любезность своему старому сопернику по разведке. 2 сентября по поручению Канариса один младший офицер предупредил английского военного атташе полковника Дениса Дейли, что на следующий день в 11 часов утра будет произведен воздушный налет на Лондон. Это сообщение в зашифрованном виде было немедленно передано в Лондон.
«Я убежден, что в данном случае у них не было намерения обмануть нас, — сказал мне после войны полковник Дейли. — Человек, принесший мне эту информацию, подвергался, конечно, большому риску».
Генералу Гальдеру вовремя удалось отговорить Гитлера от проведения этого изолированного налета, который не имел бы продолжительного военного эффекта. Но к тому времени уже невозможно было сообщить англичанам об этом. Сразу же после того как мистер Чемберлен закончил свою речь в палате общин, в 11 часов 15 минут в Лондоне загудели сирены. А через некоторое время было дано объяснение, что поводом для воздушной тревоги послужил замеченный в районе устья Темзы неопознанный самолет, оказавшийся французским. Правительственные учреждения переводились в специально подготовленные на случай войны помещения. Англичане чувствовали, что впереди их ждет беспощадная война. Теперь английская разведка уже не могла рассчитывать на помощь адмирала Канариса.
Начальник абвера, прочитав своим ближайшим помощникам выдержки из речи Гитлера, произнесенной 22 августа, заявил, что ужасно, если Германия потерпит поражение, но еще ужаснее, если Гитлер одержит победу!
Проходя в то утро по Тиргартенскому парку, Канарис увидел испанского военного атташе, проезжавшего мимо в машине. Канарис помахал ему рукой, чтобы тот остановился.
«Безусловно, Германия учла все, чтобы добиться победы?» — спросил испанец.
«Ничего она не учла!» — ответил Канарис.
Глава 9
АДМИРАЛ ПОМОГАЕТ ДАМЕ
Фюрер радовался быстрому продвижению своих войск. Вдоль всего фронта от Балтийского моря до Галиции 56 пехотных и 9 танковых дивизий прорвали польскую оборону, удерживаемую 30 дивизиями польской армии. Немецкая авиация наносила бомбовые удары по коммуникациям польских войск, а немецкое население Польши, руководимое агентами Канариса и гестапо, поддерживало наступление, совершая акты саботажа и диверсий.
Уцелевшие польские дивизии, не уничтоженные или не окруженные возле границы, отступали по направлению к Варшаве. Однако севернее Лодзи и у Радома некоторые из них были окружены, а остальные начали поспешно отходить через реку Сан к Львову и к румынской границе.
Теперь перед немцами встал вопрос, подвергнуть ли столицу Польши бомбардировке или длительной осаде. Фюрер в своем стремлении уничтожать все, что только можно, приказал разрушить Варшаву.
Адмирал Канарис встретился с Гитлером 12 сентября, когда специальный поезд фюрера остановился в Ильнау, в Силезии. Вместе с Гитлером были Риббентроп, генералы Кейтель и Иодль.
Канарис прибыл в Ильнау, чтобы доложить Гитлеру о передвижениях французской армии, которая вела разведку немецкой обороны в Саарском бассейне. Если бы в тот момент Германия встретила сильное сопротивление на востоке, а Франция захватила бы Саар, немецкому военному потенциалу был бы нанесен значительный удар.
В поезде Гитлера имелась оперативная комната, увешанная картами. Там Канарису и. Лахузену пришлось выслушать Риббентропа.
Только мы вошли в оперативную комнату(писал адмирал в своем дневнике), как министр иностранных дел Риббентроп высказался о том, как может быть завершена политически германо-польская война.
Потом заговорили о роли пропагандистских рот. В то время как эти роты будут «перевоспитывать» польский пролетариат, гестапо займется уничтожением польской интеллигенции, государственных деятелей и аристократии.
Я выразил Кейтелю свое беспокойство по поводу запланированного массового уничтожения поляков, особенно духовенства и аристократии. В час расплаты мировая общественность привлечет вермахт к ответственности за эти злодеяния.
Кейтель ответил, что фюрер уже принял определенное решение. Гитлер со всей ясностью сказал, что если армия не будет готова к подобным действиям, то этим займутся эсэсовцы и гестаповцы. В каждом воеводстве Польши кроме военного губернатора будет и гражданский губернатор, перед которым будет стоять задача уничтожения людей.
Затем я заявил, что бомбардировка Варшавы нанесет чувствительный удар германскому престижу во всем мире.
«Такие действия, — ответил Кейтель, — решаются фюрером и фельдмаршалом Герингом. Они часто говорят друг с другом по телефону. Иногда они меня информируют о своих беседах, но не всегда».
Внезапно во время разговора в вагоне появился Гитлер и,спросил, какие новости о действиях на Западном фронте привез Канарис.
Я ответил, что, согласно последним разведывательным данным, французы сосредоточивают войска и артиллерию и готовятся к методическому наступлению в районе Саарбрюккена, и коротко доложил также о направлении этого наступления.
«Я не могу себе представить, что французы будут наступать в районе Саарбрюккена, — заметил Гитлер. — У нас там самая мощная оборона, и они на своем пути встретят вторую и третью линии обороны, которые намного сильнее первой. Я, напротив, считаю лесные массивы в районе Бьена и Палатината самыми слабыми местами нашей обороны. Хотя противник и полагает, что наступать в лесных районах бесполезно, я придерживаюсь другой точки зрения.
Французы могут пойти на риск и форсировать Рейн, но мы и там готовы к этому. Вряд ли они предпримут наступление через Бельгию и Голландию. Это будет нарушением нейтралитета этих стран. Во всяком случае, французам потребуется значительное время для подготовки большого наступления».
Кейтель и Иодль согласились с фюрером. Иодль добавил, что Франции нужно будет по крайней мере три или четыре недели на сосредоточение артиллерии, прежде чем она сможет вести наступление в большом масштабе. Поэтому французы не выступят до октября.
«А в октябре уже холодно, и это хорошо, — продолжал Гитлер. — Наши войска будут находиться в железобетонных сооружениях, в то время как французам придется действовать на открытой местности. Но даже если французы прорвут в каком-нибудь слабом месте нашу оборону, мы используем такие средства, которые лишат их и зрения, и слуха. Им остается поэтому только путь через Голландию и Бельгию. Хотя я и не верю в возможность этого, однако мы должны быть готовы, ко всему».