Секретный пилигрим
Шрифт:
Я внимательно наблюдал за его руками, хотя у самого руки нервно дрожали. Его левая рука была расслаблена, но правая, казавшаяся сильнее, то двигалась по направлению к груди, то замирала, словно он набирался храбрости для завершающего действия.
Он правша, подумал я, оружие, по всей видимости, находится слева, под мышкой. Наши инструкторы по применению оружия разобрали с нами всякие комбинации.
А его глаза – темные, горящие неярким огнем глаза, в которых отражается душа фанатика, – даже в профиль, казалось, смотрели в загробную жизнь. Он поклялся отомстить ей? Ее домочадцам? Может, муллы-фанатики пообещали ему за это место в раю? Мои знания ислама были скудными и ограничивались несколькими общеобразовательными лекциями и романами П.Рена. Однако даже этого
А я, увы, вооружен не был. Это было моим слабым местом. Наблюдателям, которые находятся на обычном дежурстве, и мечтать не приходится о том, чтобы иметь при себе оружие, однако тайное наблюдение по охране – совсем иное дело, и Полю Скордено был выдан пистолет из сейфа Монти.
– Одного достаточно, студент, – сказал мне Монти, улыбаясь по-стариковски. – Нам ведь не надо, чтобы ты начинал третью мировую войну, правда?
Поэтому все, что мне оставалось делать, когда я встал и снова тихо последовал за ним, – это выбрать, какой применить прием из тех, которым нас обучали на занятиях по уничтожению противника без оружия. Может, лучше атаковать его сзади – так называемым ударом кролика – и уложить двумя одновременными ударами по ушам? Любым приемом можно было бы мгновенно его убить, тогда как живого человека можно ведь еще и допросить. Может, лучше сначала сломать ему правую руку, чтобы воспользоваться его собственным оружием? Однако, если позволить ему вытащить пистолет, не окажусь ли я сам под градом пуль других телохранителей в зале?
Она его увидела!
Панда посмотрела обезьяне прямо в глаза, и обезьяна ответила тем же.
Узнала ли она его? Я был уверен, что узнала. Но знала ли она, почему он оказался здесь? Может, она тоже была охвачена неким странным припадком восточного фатализма и готовилась к смерти? Мрачные мысли метались у меня в голове, пока я продолжал наблюдать, как они таинственно обменялись взглядами. Их глаза встретились, и Панда на мгновение замерла. Ее унизанные драгоценностями маленькие ручки-клешни, потащившие какую-то вещь с прилавка, застыли и теперь, словно по его команде, безвольно опустились. Она стояла, не двигаясь, не имея ни воли, ни силы, чтобы освободиться от власти пронизывающего взгляда.
И наконец с каким-то жалким и до странного робким видом она отвернулась от него, пробормотала что-то своей спутнице и, протянув руку к прилавку, выпустила какую-то отделанную оборками вещь, которую все еще сжимала в руках. В тот день она была в коричневом одеянии – будь она мужчиной, у меня бы так и чесался язык сказать, что на ней ряса францисканца – с широкими, длиннее, чем ее руки, рукавами, в коричневом платке, туго завязанном над бровями.
Я увидел, как она вздохнула, потом медленно и – я был в этом уверен – безропотно поплыла вместе со своей свитой к проходу под аркой. Следом шел ее личный телохранитель, за ним – сотрудник Скотленд-Ярда. Затем следовали дамы из ее свиты, а за ними дежурные администраторы. И наконец, Поль и Нэнси, которые, якобы в нерешительности, оторвались в конце концов от изучения нижнего белья и пристроились теперь, как обычные покупатели, в хвосте группы. Поль, до которого, конечно же, дошли мои разговоры с Монти, не удостоил меня ни единым взглядом. Нэнси, гордившаяся своими успехами в любительском театре, разыгрывала сценку супружеской ссоры. Я попытался разглядеть, расстегнул ли Поль пиджак, ведь и ему тоже пожаловали портупею. Но он повернулся ко мне своей широкой спиной.
– Давай, студент, показывай, – бодро произнес Монти мне в левое ухо, возникая рядом со мной словно по взмаху волшебной палочки. Сколько же времени он пробыл здесь? Не представляю.
Было уже больше двенадцати часов пополудни, наше дежурство кончилось, но о смене караула не могло быть и речи. Ступая легко, но решительно за Пандой, обезьяна уже находилась от нас в пяти ярдах.
– Можно взять его на лестнице, – пробормотал я.
– Говори громче, – как всегда, без тени смущения в голосе сказал мне Монти. – Говори нормально, никто тебя не слышит. А если будешь еле слышно
Поскольку мы находились на первом этаже, стало ясно, что Панда со свитой воспользуется лифтом – или вниз, или наверх. За лифтом находились двери, ведущие на каменную лестницу запасного хода, довольно темного и грязного. Мой план – сама простота – я выложил Монти отрывистыми предложениями, пока мы шли за обезьяной к проходу под аркой. Как только вся группа приблизится к лифту, мы с Монти зажмем его с двух сторон, схватим за руки и вытащим на лестницу. Дальше – удар в пах, отбираем оружие и мигом на Грин-стрит, где ему будет предложено сделать чистосердечное признание. На тренировках мы этим занимались не раз и не два. Однажды, к нашему смущению, мы применили этот прием к абсолютно безгрешному банковскому служащему, который спешил домой к жене и домочадцам и которого мы по ошибке приняли за одного из наших инструкторов.
Но если Монти и слышал меня, то, к моему сожалению, виду не подал. Он наблюдал, как дежурные администраторы прокладывают в толпе путь к лифту, чтобы Панда и ее эскорт могли воспользоваться им без посторонних. Он и улыбался, как любой простой смертный, который обалдевает, увидев членов королевской семьи.
– Она едет вниз, – с удовлетворением объявил он. – Даю голову на отсечение, ей нужен отдел бижутерии. Можно было бы подумать, что владыки государств Залива и смотреть не должны на искусственные побрякушки, но они их просто обожают; они считают, что это очень выгодная покупка. Давай, сынок. Вот смеху-то. Пошли взглянем.
Приятно думать, что, даже находясь в замешательстве, я отдаю должное блестящему профессионализму Монти. Экзотическая свита Панды – большинство было одето в арабские одежды – возбуждала среди покупателей активное любопытство. Монти был просто одним из толпы зевак, с удовольствием смотревших даровой спектакль. И конечно же, он снова оказался прав – они направлялись в отдел бижутерии, о чем также догадывалась и обезьяна, поскольку, когда мы вышли из лифта, обезьяна поспешила обогнать всех, чтобы занять удобное место рядом со сверкающим прилавком: левым плечом он встал ближе к стене – именно так и полагается стрелку-правше, у которого оружие слева.
Однако же Монти совсем не собирался занимать стратегическую позицию, чтобы вести оттуда ответный огонь: он просто-напросто пошел за обезьяной и, пристроившись рядом, кивнул, подзывая меня. Мне не оставалось ничего другого, как встать таким образом, чтоб посредине оказался Монти, а не обезьяна.
– Поэтому, сынок, я всегда хожу в Найтсбридж, – объяснял Монти так громко, что его могли услышать почти что на всем этаже, – никогда не знаешь, кого встретишь. В прошлый раз я был с твоей матерью. Помнишь, мы ездили в “Харродз Фуд Холл”? Я мог бы сказать тогда: “Привет, а я тебя знаю, ты Рекс Харрисон”. Я бы мог протянуть руку и дотронуться до него, только не сделал этого. Найтсбридж – это точка пересечения всех дорог в мире, правда, сэр? – приподняв шляпу, он обратился к обезьяне, которая в ответ выдавила из себя улыбку. – А вот интересно узнать, откуда может быть эта компания? Судя по виду, арабы со всеми сокровищами царя Соломона, нанизанными на пальцы. А они даже налоги не платят, осмелюсь сказать. Я не говорю о королевских особах, с них этого и не спрашивают. В мире нет ни одной королевской семьи, которая платила бы налоги сама себе, это было бы нелогично. Видишь вон там, сынок, громилу-полицейского? Он из спецотделения – посмотри, какой у него дурацкий грозный вид.
Тем временем сопровождающие Панды рассредоточились среди освещенных стеклянных прилавков, а Панда, еле сдерживая оживление, потребовала выложить перед собой лотки для более пристального изучения. Как и в отделе нижнего белья, она брала одну вещь за другой, критически разглядывала ее под яркой лампой, потом возвращала на место и брала другую. Она продолжала один за другим разглядывать и класть обратно каждый предмет, и я заметил, как по нам скользнул ее тревожный взгляд: сначала она посмотрела на обезьяну, потом на меня, словно увидела во мне единственную надежду на спасение.