Секретный узник
Шрифт:
– В Нойкёльне. Ему нужна непосредственная связь с ЦК. Ты поможешь ему установить более регулярные контакты с зарубежным руководством.
– Понятно, - кивнул Эдвин.
– Товарищ Вильгельм знает Иона. Он говорил со мной о нем после партийной конференции в Брюсселе.
– Как Макс?
– Поправляется. Медленно, но поправляется. Врач сказал, что пулю, которая застряла в легком, трогать пока не следует. Он просил передать тебе привет.
– Спасибо. Что еще?
– Наши решили, что теперь ты один будешь работать со Стариком. Меня переводят на другое...
– Понятно. А как же Мария?
– Я тебя с ней познакомлю. Встретимся завтра в семь вечера на побережье. Знаешь кафе "Чайка" в Куксхафене?
– Найду.
– Тогда до завтра.
– Герберт достал сигарету и, словно по рассеянности, оставил пачку на скамейке.
– Столик второй справа, - бросил он уходя.
Когда он ушел, Эдвин взял пачку и, закурив, сунул ее в карман.
И вот теперь он на окраине Куксхафена. Любуется морем. Следит, как бухает и шипя разбивается в пену волна. Оглушительно кричат чайки черноголовки, моёвки, сизокрылки. В детстве он любил собирать чаичьи яйца. Право, это дело требовало храбрости и выдержки. Разгневанные чайки самоотверженно атаковали грабителей. И не каждый мог устоять перед неистовой их атакой.
Разворотил носком ботинка штормовую кучу. Запрыгали блохи. Среди черных подсохших водорослей валялись выбеленные, как кость, куски плавника, мелкие ракушки, сорванный с сетей поплавок.
Время близилось к шести. Пора было идти.
Он неторопливо поднялся вверх по откосу и, миновав лесопилку, напрямик пошел к трамвайному кругу. Решетчатые столбы одиноко чернели в мутноватом бело-зеленом сумраке. В сплетении проводов выплыла маленькая и белая, как огуречное семя, луна. Пока вагон тащился до Баренфельда, луна успела вырасти и стать латунной.
Эдвин легко нашел "Чайку". Нужный столик оказался свободным. Избалованный "праздроем" и "пльзенским", он попросил бутылку датского "старого Карлсона" и бутерброд с кильками. Герберт и Роза пришли минут через десять. Заняли соседний столик, заказали кофе.
Краем глаза Эдвин следил за Розой. Он почему-то представлял себе ее совсем не такой, во всяком случае более молодой. Она оживленно беседовала с Гербертом.
Вот глаза у нее действительно молодые. И взгляд: прямой, уверенный. Но лицо усталое, и у глаз безжалостные гусиные лапки. Стареющая, довольно полная женщина. Да, ей в жизни досталось... Морщины на шее, красные пятна на локтях.
Они допили свой кофе и, даже не взглянув на Эдвина, ушли. Он неторопливо вылил остатки пива в стакан. Дал немного осесть пене и выпил. Потом закурил сигарету, расплатился и вышел на улицу. Постоял немного, огляделся и вразвалочку пошел к спортивному магазину с эмблемой общества "Фихте".
Возле аптеки он перешел на другую сторону и свернул за угол. В крохотном скверике увидел Розу и Герберта. Медленно прошел мимо. В следующем переулке, где был колбасный магазин, они догнали его.
– Здравствуй, Эдвин, - сказала Роза.
– Привет, Мария.
– В среду я была у Старика.
– Как тебе удалось?
– Добилась.
– Как он там?
– Жалуется на рези в животе.
– Надо посоветоваться с врачом.
– Я уже была. Он назначил лекарство, но его не разрешили передать.
– Хорошо. Я попробую через надзирателя Эмиля. Лекарство у тебя с собой?
– Конечно.
– Она раскрыла потертую лаковую сумочку и достала пробирку с таблетками.
– Он просил сказать вашим, что одобряет избрание Пика председателем партии. Считает решение очень правильным.
– Он знает, что мы готовим новую попытку?
– Он понимает, насколько это все трудно.
– Теперь особенно.
– Да, он все знает. И считает, что следует выждать. Просит не идти на бессмысленный риск.
– А каково общее положение?
– Некоторые обстоятельства наводят на размышления.
– Что-нибудь угрожающее?
– Не знаю, но на свиданиях каждый раз присутствует новый надзиратель. По-моему, это становится системой. В среду тоже был другой. Его фамилия Каснер или Кестнер. Мне он очень не понравился. Он задавал Старику чудовищно провокационные вопросы. В моем присутствии! "Предлагаю вам созвать здесь, в тюрьме, собрание, - сказал он, - и выступить по вопросу о национал-социализме. Вы скажете, что отказались от своего мировоззрения, что марксизм - лжеучение, и призовете собравшихся осознать это и отречься от коммунизма".
– Дурак, - сказал Эдвин.
– Нет, - покачала головой Роза.
– Не дурак. Они знают, как Старик реагирует на такие вещи, и сознательно изводят его.
– Конечно, - сказал Герберт, шедший чуть позади, - они меньше всего надеются, что он их послушает. Они просто травят его. Мария права.
– Старик прямо уничтожил его взглядом.
– Роза быстро огляделась, но они были одни.
– "Я никогда не пойду на это, - ответил он, - что бы вы со мной ни сделали". Это, как ты понимаешь, он сказал уже для меня. Значит, его положение ухудшилось.
– Скорее всего, - сказал Эдвин.
– Как он выглядит?
– Похудел. С прошлого раза - похудел.
– Последний раз Эмиль видел его месяц назад, - сказал Эдвин.
– Его как раз вели мыться. Он выглядел хорошо. Он ведь много занимается гимнастикой, и это поддерживает в нем бодрость. Надзиратель восхищен, что Старик так твердо держится и ни на что не поддается. "Я, - сказал он, - на его месте, безусловно, не выдержал бы".
– Не только он, - сказал Герберт.
– И все-таки Эмиль молодец, - сказала Роза.
– Еще бы!
– Эдвин показал большой палец.
– Он нам здорово помогает. Не унывай, Мария.
– Я не унываю. Но положение ухудшилось.
– Понимаю. Пожалуй, мне следует повидаться с адвокатом Вандшнейдером. Его все еще допускают к Старику.
– Да, - сказала Роза.
– Ведь официально считают, что следствие продолжается, хотя совершенно ясно, что никакого процесса не будет.
– Конечно, - сказал Эдвин.
– Теперь не тридцать четвертый год.
Из письма Эрнста Тельмана жене