Секретный узник
Шрифт:
– Да, Вальтер, спасибо... Я решил прощупать с этой стороны. По крайней мере, рейхсфюрер будет знать, как себя вести, если разговор опять зайдет о Тельмане.
– Он выставил Гиммлера как щит, словно и впрямь выполнял задание рейхсфюрера.
– Что навело вас на мысль о Графе?
– Одно совпадение, Вальтер, всего лишь одно совпадение. Случайное и, возможно, странное совпадение: Адольф Гитлер родился двадцатого апреля, а Эрнст Тельман - шестнадцатого. Они родились под одними звездами, Вальтер. Вы же знаете, какое значение фюрер придает этой...
– он хотел сказать "чепухе", но быстро нашел более подходящее слово, - материи, Вальтер, этой тонкой материи... Не тут ли таится ответ на загадку?
– Что ж, очень возможно... Надо проверить, Рейнгард, только и всего. Надо проверить. Я просмотрю досье Графа и что-нибудь придумаю.
– Оно не слишком обширно, Вальтер.
– Но известно, по крайней мере, какой тип женщин он предпочитает?
– Беда в том, что астролог Граф импотент.
– Это значительно осложняет дело. Бедный человек!
– И все равно нужно что-то придумать.
– Конечно, Рейнгард, мы ему что-нибудь подберем. Мы дадим ему надежду.
В тот день Гейдрих лишний раз убедился, что Шелленберг в своем деле незаменим.
И вот сейчас, сидя в автобусе, он понял, почему решил пообедать сегодня именно в "Урании": он шел по следу своей удачи. Чисто профессионально... А еще он подумал, что Дениза будет очень на месте в "Салоне Китти". Не сейчас, разумеется, а после, потом...
Глава 46
ДОЖДЬ В ГАМБУРГЕ
Когда Роза добралась на трамвае до Поппенбютеля, пошел дождь. Угольно-серые, словно закопченные стены гамбургского пригорода растворились в пронизанном шипящими струями тумане. По мостовой, смывая желтые пятна опавших листьев, побежали мутные стремительные ручьи.
Роза быстро раскрыла зонт и поспешила к афишной тумбе, где за волнистой завесой дождя мерещилась чья-то темная искаженная тень.
– Давно ждешь?
– спросила она съежившегося мокрого Эдвина, накрывая его зонтом.
– Нет!
– Он тряхнул головой, и во все стороны полетели холодные брызги.
– Только что пришел, но уже промок совершенно и даже озяб.
– Еще бы. Конец октября. Ты, как всегда, налегке?
– Как всегда.
– Он оглушительно чихнул и вытер лицо мокрой рукой. Ну, как здоровье?
– Спасибо, недурно.
– Роза едва заметно улыбнулась.
– Старик передал мне записку о Мюнхенском соглашении. Я, конечно, поняла, что она должна вас заинтересовать, но сомневалась, писать вам или нет. Ну и все же написала... Письмо опустила со всеми предосторожностями. Не знаю, верно ли я сделала, но мне было так одиноко, Эдвин, так одиноко!
– Ты поступила совершенно правильно. Надо было написать сразу. Как видишь, мы перехитрили их и смогли встретиться... Лучше скажи, как тебе удалось получить эту записку? Как он сумел ее передать? Свидание же было отсрочено.
– Да. Из-за близости войны. Но оно состоялось, хоть и значительно позже. Прокурор и тюремный инспектор сидели, как обычно, за столом, а Тельман напротив меня. Он толкнул меня ногой, и я заметила, что он протянул под столом руку. В этот момент инспектор спросил меня, получила ли я курительную трубку. "Ну конечно", - сказала я и раскрыла сумочку, чтобы показать эту самую трубку, которую они отобрали у Эрнста. Тогда-то я бросила в сумку записку. Никто ничего не заметил.
– Счастливый случай, - хмыкнул Эдвин.
– Вы шли на большой риск.
– Конечно. Пойдем куда-нибудь?
– Зачем?
– удивился Эдвин.
– Здесь никого нет и за шумом дождя нельзя услышать, о чем мы с тобой говорим.
– Но на нас могут обратить внимание. Согласись, что это выглядит странно, когда двое стоят под дождем на трамвайной остановке.
– Мало ли что...
– Нет, на влюбленную пару мы не похожи. Дама уж слишком пожилая... Здесь недалеко тихий ресторанчик, пойдем лучше туда.
– Ладно. Записка у тебя?
– Я передам тебе ее, когда ты немного обсохнешь, - улыбнулась Роза. А то, боюсь, размокнет бумага.
– У меня есть непромокаемый карман. Записка большая?
– Двенадцать страниц на машинке. Ее нужно как можно скорее доставить товарищу Вальтеру.
– Он теперь в Москве, Роза, в Исполкоме Коминтерна. "Мостом жизни" руководит сейчас Франц Далем, но, конечно же, о записке Старика будут знать и в Москве.
Напор дождя ослабел, но холодный белый туман стал плотнее. Тусклым ленивым серебром отсвечивали улицы и жестяной навес керосиновой лавки.
В маленьком скверике, где находился ресторанчик "Морская раковина", уныло мокли голые кусты жасмина и старая облетевшая липа. Эдвин помог Розе снять пальто, затем осторожно стянул с себя мокрый плащ.
Роза раскрыла сумочку, достала сложенную в несколько раз газету и бережно разгладила ее. Так она и вошла в зал с "Гамбургер цайтунг" в руке.
В ресторане было пусто. Эдвин придвинул газету к себе и небрежно раскрыл ее.
"Идея, объединившая нас до самой смерти, идея, которая увлекла и сделала счастливыми миллионы людей, идея, которая сидит у каждого из нас в костях и в крови, - эту великую, живую и могучую идею нельзя загасить даже в эти тяжелейшие годы"...
– успел он прочесть бросившиеся в глаза строки на вложенном в газету листке. "При использовании этого документа следует соблюдать величайшую осторожность", - прочел он начальную строчку записки и неторопливо сложил газету.
– Миноги в горчичном соусе, - сказал он кельнеру, - и сосиски с капустой.
– Пиво?
– спросил кельнер.
– Да, - кивнул Эдвин, - "старый Карлсон".
В ресторан вошел высокий мужчина в мешковатом костюме и, оставляя за собой мокрые следы, направился к соседнему столику. Кельнер обернулся, внимательно оглядел нового посетителя и быстро прошел за стойку, где всаживал кран в свежую пивную бочку лысый хозяин в белом переднике. Кельнер бросил быстрый взгляд на столик Розы и Эдвина и, наклонившись к хозяину, что-то шепнул.