Секреты и сокровища
Шрифт:
Я оторвал глаза от текста и бессильно уронил перед собой дневник. Это было уже слишком для меня. К тому же, последняя сцена показалась мне очень знакомой. Действительно, Холмс подобным образом показывал Ватсону сходство Хьюго Баскервиля и Стэплтона.
Я вернулся к тексту — оставалось уже очень немного.
«— Умение проникать взором за маскировку — основное качество сыщика, мой дорогой Ватсон, — произнес Моррис с замогильной улыбкой. Я же продолжал остолбенело глядеть на этот призрак, восставший из ада. В Африке местные жители рассказывали мне о зомби, ходящих по земле, и я не мог не вспомнить эти жутковатые легенды.
Моррис легко поднялся, подошел к буфету и налил мне и себе по полстакана бренди.
— Выпейте это, доктор, и успокойтесь — я вовсе не оживший мертвец, как вы, верно, подумали. Признаюсь, — продолжил он смущенно, — мне стыдно, что я заставил вас переживать и сочувствовать мне, но, увы, другого выхода у меня не было.
— Мне давно опротивел преступный путь. Поверьте, что чешуекрылые всегда интересовали меня гораздо больше, чем человеческие пороки и недостатки, которые я так хорошо научился использовать. К тому же Элен, моя невеста и родственная душа, не должна была узнать о моей второй жизни. В свое оправдание хочу сказать вам, что ни разу мои руки не обагрила кровь — я преуспел только в дерзких ограблениях. Профессор Мориарти — значительно более опасный злодей, чем ваш покорный слуга. За это я должен поблагодарить Холмса — планы убийств, которые я разрабатывал в некотором помрачении сознания, не выдержали его анализа.
— Итак, — продолжал Моррис, — я должен был исчезнуть. Зная, что вы разгадаете мою тайну, я постарался внушить вам, что молчание в ваших интересах. Мне до сих пор стыдно за то издевательское письмо, которое я написал вам перед моим бегством из Англии — если бы я мог повернуть время вспять, я первым делом уничтожил бы это письмо!
— Однако я не был совершенно уверен в вашем молчании — и вот я составил план, по которому вы должны были увериться в моей смерти. За день до ограбления нашего индийского псевдо-раджи (кстати, это совершенно бесчестный человек, добывший свое сокровище ценой жизни всей семьи своего друга) я нанес на скулы немного румянца, надел сорочку и сюртук на номер больше, и пришел к вам с визитом. Вы немедленно заметили моё болезненное состояние и решили, что я похудел.
Я хорошо помнил нашу последнюю встречу, и кивнул в подтверждение.
— На следующее утро, закончив дело с драгоценностями, я отбыл на континент, и оттуда через пару месяцев написал вам письмо, на которое вы немедленно клюнули. Над водопадом Райхенбах, в нескольких метрах над тропой, есть небольшой карниз, куда, при известной ловкости, можно забраться. Там-то я и расположился, наблюдая за вашим расследованием. После вашего ухода, выждав некоторое время, я спустился на тропу и через малоизвестный перевал добрался до другого городка, где сел на поезд в Берн, — закончил Моррис.
Я находился в полном смятении. Мне было, как ни странно, больше всего досадно за то неподдельное огорчение, которое я испытал, узнав о мнимой смерти Морриса, и я не преминул довольно резко высказать ему это. Моррис слегка поник, но затем отвечал мне так:
— Дорогой сэр Артур, эти чувства лишь делают вам честь. Когда я читал ваш рассказ "Последнее дело Холмса", вначале я был смущен тем ужасным портретом, который вы нарисовали. Но когда я дочитал до конца, мне подумалось, что, возможно, ваши слова о Холмсе — это немного и обо мне?
— Да, разумеется, — отвечал я. — Вы ведь узнали свой портсигар? — и мы оба рассмеялись.
Бренди, несомненно, оказало свое волшебное действие, и мне вдруг стало легко на душе, как ни разу за последние годы.
Мы спустились в гостиную к камину, пожелали Элен спокойной ночи, а сами разговаривали еще долго, как два товарища по войне или экспедиции. Моррис признался, что подсыпал немного снотворного Бертраму, чтобы поговорить со мной наедине, и все равно долго не мог решиться на признание. Я же поделился с ним нашим планом романа о чудовищной собаке. Моррис жадно слушал, и вдруг в глазах у него вспыхнул хорошо знакомый мне огонек.
— Мне кажется, — перебил он меня с воодушевлением, — что эта история могла и не закончиться смертью Хьюго Баскервиля! — и он сбивчиво начал излагать мне совершенно невероятный замысел, который, признаюсь, захватил вскоре и меня. Мы с жаром обсуждали новый план полночи, и наконец почувствовали, что силы нас оставляют.
— В наказание за причиненные мне душевные муки, дорогой Моррис, я выведу вас главным злодеем, — пообещал я.
Впрочем, Моррис, полный благостного раскаяния, не возражал. Напоследок он вручил мне конверт, запечатанный сургучом, с моим новым лондонским адресом.
— Сэр Артур, я не был уверен, наберусь ли я решимости признаться вам, кто я такой. На этот случай я приготовил письмо, которое собирался отправить вам в день отплытия в Африку.
Я подивился внушительному весу конверта.
— Неужели ваша история занимает так много места на бумаге?
— О нет! — воскликнул Моррис со смехом. — Там есть и еще кое-что. Не буду дразнить вашего любопытства… — и он принялся неторопливо набивать и раскуривать трубку.
— Ну, говорите же, черт вас побери! — воскликнул я, ничуть, впрочем, не сердясь. — Или хотите, я угадаю?
— Попробуйте.
— Я даже предскажу вашу следующую фразу: "Не пора ли вам воскресить Холмса?"
Я был прав. В бесценном пакете лежали очередные зловещие преступления, кровавые тайны, мистические происшествия — всё, что произвел неугомонный ум отставного профессора Мориарти. Теперь, правда, Холмсу предстоит работать над ними в одиночку.
На следующий день я вновь простился с моим обретенным из небытия товарищем, и мы отбыли в обратный путь. Кто знает, увижу ли я еще Морриса Артура?.."
Последняя запись в дневнике:
"11 апреля 1901 г. Как не отдать должное благородству моего друга Бертрама: узнав о новом замысле, он расстроился, поскольку криминальные истории — не его конёк, и вряд ли мы сможем работать над книгой вместе. Но он не стал винить меня в отступлении от наших планов: "Артур, да ведь этот сюжет много лучше того, что мы придумали, и я просто-таки требую, чтобы ты немедленно засел за работу!" — написал он мне третьего дня. Что ж, теперь я обязан уже двум людям, пора приниматься за дело".