Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»
Шрифт:
– Это точно, – ответила я. Я заметила, что Андерсон на меня засматривался, но считала, что он интересовался мной с профессиональной точки зрения. В этом плане у меня всегда была большая проблема с мужчинами. Если они находили меня привлекательной, я всегда узнавала об этом последней. Чтобы поверить, что я нравлюсь мужчине, он должен был сказать мне об этом прямым текстом, но даже в этом случае я верила ему лишь наполовину. Я не считала себя привлекательной. Мне казалось, что я – человек, которого не замечают на улице или когда сидят с ним рядом в общественном транспорте. Моя мать всегда говорила, что я принадлежу к тому типу женщин, которых нужно хорошенько рассмотреть,
Однако я испытала легкое разочарование, когда в шестнадцать лет поняла, что не стану такой красавицей, какой была моя мать в юности. У мамы были чудесные округлые формы, а я была довольно угловатой. Когда я была маленькой, мама носила бесформенное домашнее платье днем, когда работала, но по вечерам могла примерить платье, которое шила для богатых клиенток. Она кружилась, заставляя пышные юбки развеваться на нашей кухне, и я ей говорила, что на ней платье смотрится замечательно.
Я видела фотографию мамы в моем возрасте. На фото она была в зеленой фабричной форме с косынкой на голове. Я не была на нее похожа, я была больше похожа на отца. На самом дне нижнего выдвижного ящика комода мама хранила фотографию отца в военной форме. Также фото отца хранились в чемодане. Иногда, когда мамы не было дома, я вынимала чемодан и внимательно смотрела на его фотографии, повторяя про себя, что если забуду, как он выглядит, то в моей душе будет пустота, которая никогда больше ничем не заполнится.
Я рассталась с двумя соискательницами у входа в Агентство. Женщина в пиджаке, которая прошла тест лучше нас, махнула рукой и сказала на прощание: «Удачи!»
– Удача мне точно пригодится, – заметила Беки и закурила.
Конечно, удача – штука совершенно не лишняя, но лично я в нее не верила.
Спустя две недели я сидела за кухонным столом, пила чай и обводила в газете заинтересовавшие меня объявления о работе.
За столом для игры в настольный теннис мама шила платье дочери хозяина квартиры для церемонии Кинсеаньера, которая празднуется в день пятнадцатилетия девочки и символизирует переход от подросткового возраста к взрослой жизни. Мама надеялась, что после такого подарка хозяин смилостивится и не станет поднимать квартплату. Вот уже второй раз за день она пересказывала мне вычитанную в газете Post историю о женщине, которая родила девочку на Ки-Бридж.
– Они не успевали в роддом, поэтому остановили машину, и она родила прямо в машине! Ты представляешь? – говорила она мне из соседней комнаты. Когда я не ответила, мама еще раз, гораздо громче, чем до этого, пересказала эту историю.
– Ты мне это уже рассказывала!
– Нет, ну ты можешь себе это представить?
– Нет, не могу.
– Что?
– Я сказала, что не могу!
Я почувствовала, что мне надо выйти из дома – куда угодно, просто для того, чтобы пройтись. Мама посылала меня по разным делам, но кроме этого мне нечем было заняться. Я откликнулась на десяток вакансий, но пока у меня было назначено всего одно интервью на следующей неделе. Я уже надевала пальто, когда зазвонил телефон. Я вошла в гостиную и увидела, что мама снимает трубку.
– Что вы говорите? – произнесла мама в трубку очень громким голосом, которым обычно говорила по телефону.
– Кто это? – спросила я.
– Айрин? Здесь таких нет. Почему вы сюда звоните?
Я выхватила у нее трубку.
– Да?
Мама пожала плечами и вернулась к столу для игры в настольный теннис.
– Это мисс Ирина Дроз-до-ва? – произнес женский голос.
– Да, это я. Простите, у меня мама…
– С вами будет говорить Уолтер Андерсон.
На том конце провода заиграла классическая музыка. Мышцы живота напряглись. Через некоторое время музыка прекратилась, и я услышала голос мистера Андерсона.
– Мы хотим, чтобы вы еще раз зашли к нам.
– Но я же вроде была второй по результатам теста? – спросила я, но тут же пожалела о том, что сказала это. Зачем надо было напоминать об этих посредственных результатах.
– Совершенно верно.
– Мне казалось, что у вас всего одна открытая вакансия? – я и сама не понимала, зачем занимаюсь самосаботажем.
– Нам понравилось то, что мы увидели.
– Вы предлагаете мне работу?
– Не надо бежать впереди паровоза, Торопыжка, – ответил он. – Или мне надо придумать какое-нибудь другое имя, учитывая скорость, с которой вы печатаете? Сможете подойти к двум часам?
– Сегодня? – удивилась я. Сегодня я должна была поехать с мамой в магазин «Все для шитья» во Френдшип-Хайтс, чтобы помочь ей выбрать блестки для платья Кинсеаньеры.
Мама не любила ходить в этот магазин одна, потому что считала, что владелица магазина плохо относится к русским.
– Она смотрит на меня так, как будто я собираюсь сбросить на магазин бомбу. И так каждый раз!
– Да, сегодня, – ответил он.
– В два?
– В два.
– В два? – в дверном проеме появилась мама. – Так мы же в два часа едем во Френдшип-Хайтс!
Я отмахнулась от нее рукой.
– Я приеду, – сказала я, но на том конце провода уже звучали короткие гудки. Андерсон повесил трубку. У меня оставался час для того, чтобы одеться и доехать до центра.
– Что происходит? – поинтересовалась мама.
– У меня сегодня второе собеседование.
– Ты уже прошла тест на скорость на печатной машинке. Что они еще от тебя хотят? Чтобы ты испекла им торт? Продемонстрировала гимнастические упражнения? Что им от тебя надо?
– Я не знаю.
Она критично посмотрела на домашнее платье в цветочек, в которое я была одета.
– Что бы они там от тебя ни хотели, но в таком виде ты там появиться не можешь.
На этот раз я оделась в одежду из льняной ткани.
Я приехала раньше назначенного времени, но меня тут же провели в кабинет Уолтера Андерсона. Его первый вопрос показался мне неожиданным. Он не стал спрашивать меня, как я представляла свое будущее через пять лет, каким, по моему мнению, был мой самый большой недостаток и почему я хотела получить именно эту работу. Он даже не спросил меня, симпатизирую ли я коммунистам и насколько предана идеалам страны, в которой родилась.
– Расскажите мне про вашего отца, – попросил он, как только я села. Открыл толстую папку, на которой были написаны мои имя и фамилия, и прочитал: – О Михаиле Абрамовиче Дроздове.
У меня сдавило в груди. Я уже много лет не слышала имени моего отца.
Несмотря на льняную ткань, я почувствовала, что мой затылок становится мокрым от пота.
– Я никогда не видела моего отца.
– Секунду, – сказал Андерсон и вынул из ящика стола магнитофон. – Все время о нем забываю. Вы не возражаете? – не дожидаясь моего ответа, он нажал кнопку. – Здесь написано, что он был приговорен к десяти годам лагерей за то, что незаконным способом приобрел разрешение на выезд.