Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе
Шрифт:
В главе под названием «Беатриче опасается беды» маленькая собачка сидит, вжавшись в угол, и со страхом смотрит на своего приемного сына:
Было ясно, как полуденное солнце, — ее сын выше ее почти втрое, его лапа толще, чем ее, всемеро. От такого сына ничего хорошего ждать нельзя.
Когда львенок зевает, она видит его клыки, и они ее ужасают. В этом месте Нахум Гутман многозначительно говорит:
Если бы мы могли предвидеть будущее, мы бы не совершили многие свои поступки и предотвратили бы многие свои несчастья.
Впрочем, до поры до времени судьба как будто была по-прежнему доброжелательна. Люди, которым Беатриче доставляла радость, не различали, а может быть, не хотели различить надвигающуюся беду. И когда исполнился год со времени усыновления львенка маленькой собачкой,
Друг мой, я нахожусь в круговороте счастья.
Я убедился, что есть разумность, смысл и порядок во всем, что случится с нами в жизни.
Девять лет назад, когда я жил в одном из кибуцев Страны Израиля, мне показалось однажды, что у моего осла болит зуб. В конечном счете это происшествие самым причудливым образом привело к тому, что мне подвернулся случай помочь несчастной собачке, которую жестоко обидела жизнь. Эта собачка стала примером и образцом преданности и милосердия для всех жителей Парижа, этого самого большого в мире города. […] Сейчас я стою в черном парадном костюме вблизи президента Франции, который тоже пришел на праздник Беатриче, стою среди добрых друзей, и идея помощи ближнему овладевает нашими сердцами.
Воистину, есть смысл во всех мелочах жизни.
Обратите внимание на оборот: «Происшествие привело меня к тому, что мне подвернулся случай». Этот оборот выражает интересное понимание судьбы. Согласно такому пониманию, случай не случаен. Похожее выражение встречается и у других авторов, когда то, что кажется случайностью, тоже оказывается имеющим умысел. Помните ли вы Актеона из Овидиевых «Метаморфоз» — того несчастного греческого героя, о котором мы говорили в одной из наших предыдущих бесед? Актеон случайно оказался около источника, в котором купалась богиня Артемида, увидел ее наготу и в результате лишился жизни. Овидий говорит: «Шагом бесцельным бредя по ему незнакомой дубраве, в кущу богини пришел: так судьба его направляла». Обе эти формулировки («судьба направляла» и «происшествие привело») вызывают в памяти известный библейский стих, в котором говорится о невольном убийце: «Если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его…» [75] Иными словами, даже если с точки зрения суда убийство не было преднамеренным и представляется случайным и в силу этого случайного характера убийства убийцу следует оправдать, то с точки зрения Божественного провидения за этой смертью есть намерение. И потому следует понимать, что это Бог «привел» или «попустил» жертву попасть под руку убийцы, даже если Его побуждения неведомы человеческому разуму.
75
Иcx. 21, 13.
Некоторые религиозные комментаторы разъясняют это так, что человек, убитый по оплошности, на самом деле «заслуживал» смерти. Помимо само собой разумеющейся потребности религии в таком объяснении, здесь ощущается человеческое стремление к той успокоительной логике, которая, как мы хотели бы думать, должна управлять раздачей индивидуальных судеб. Аналогичный подход, кстати, мы видим в изощренной фразе, описывающей приход Руфи-моавитянки на поле Вооза: «Она пошла, и пришла… […] И случилось, что та часть поля принадлежала Воозу» [76] . Иными словами, с точки зрения Вооза, Руфи и всех прочих жителей Бейт-Лехема (Вифлеема), это был случай и Руфь не имела намерения прийти именно на участок Вооза, но, с точки зрения Бога, очевидно, что Он направил ее стопы туда, ибо в Библии нет случайности и за каждым событием стоит какое-то Божественное намерение. В случае Руфи это намерение состоит в том, чтобы привести ее к браку с Воозом, что, в свою очередь, привело к рождению царя Давида всего три поколения спустя.
76
Руф. 2, 3.
Что касается Беатриче, то именно сейчас, после того как судьба доказала всем нам, насколько она добра и милосердна, произошло несчастье. В самый разгар праздника, на вершине «круговорота счастья», судьба нанесла удар:
Когда духовой оркестр громко заиграл приветственный гимн, лежавший
В тот момент Беатриче стояла, опираясь двумя передними ногами на своего лежащего сына.
Неожиданное движение поднявшегося льва отбросило мать, и она отлетела к стене. Она сильно ударилась затылком и упала на спину, ее ноги еще дернулись несколько раз — и затихли. Она была мертва.
Львенок убил свою мать по ошибке. И о нем тоже можно сказать, что он «не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его». Можно также понять, что судьба куда более хитра и иронична, чем мы думали, и нам ясно слышится теперь ее смех, эта «насмешка судьбы». Оказывается, что все угрожающие намеки, которые звучали прежде: крепнущие когти львенка, его жутковатые клыки, огромная пасть — служили только для отвода глаз. Смерть Беатриче не была связана с ними. Лев не растерзал свою мать и не загрыз ее. Он убил ее нечаянно, непреднамеренным движением. Как тот убийца, который «не злоумышлял», этот лев тоже был орудием в руках судьбы.
Так пришла беда. Она пришла в тот момент, когда мы воображали, что достигли вершины успеха. Беда подошла медленно, шаг за шагом, а обнаружилась, как всегда: сразу и неожиданно.
Беда подкрадывается, как хищное животное. Не приближается по открытому пространству, где мы могли бы увидеть ее еще издали, а как пригнувшийся, ползущий лев, скрытый в высокой траве.
Кто из нас не видел предупреждающее шевеление этой травы, но понял его только после того, как произошла беда? Накануне отплытия корабля «Пекод» в «Моби Дике» в порт пришел безумный человек и предсказал смерть капитана Ахава. Человека звали Илия. Нужен ли более явный намек? Ведь мы уже сталкивались с этими именами, Илия и Ахав. Люди с такими именами уже встречались нам однажды — и тоже в истории о предсказании смерти и несчастий [77] . И этот намек не единичен — накануне погони за белым китом над кораблем появилась хищная птица и сорвала с головы капитана Ахава его шляпу; это тоже знак судьбы, вызывающий немедленные ассоциации.
77
Имеется в виду конфликт между «нечестивым» царем Ахавом и пророком Илией, описанный в 3-й Книге Царств (глава 21); Илия там предрекает царю несчастья за то, что тот обманом отнял виноградник у своего подданного.
Если первый знак судьбы в «Моби Дике» — библейский, то второй имеет явный греческий аромат. Мелвилл использовал два великих культурных источника, чтобы охарактеризовать судьбу. Но капитан Ахав, ослепленный мстительным безумием, игнорирует эти знаки и отправляется в дорогу, которая должна привести его и его матросов к смерти.
И кто из нас, подобно писателю Густаву Ашенбаху в «Смерти в Венеции», не видел приближающегося несчастья, осознавал его приближение и тем не менее предпочел игнорировать это ощущение? Подобно маленькой собачке Беатриче, предчувствовавшей гибель, ожидавшую ее в конце пути, Густав Ашенбах тоже предчувствовал свою гибель. Но Беатриче была заперта в клетке вместе с сыном, которому предстояло ее убить, в то время как Ашенбах был свободен и мог бежать, однако позволил себе потянуться навстречу своей судьбе.
В «Смерти в Венеции» нет недостатка в угрожающих знаках судьбы. Укажу здесь лишь на некоторые из них. О гондоле, которая везет Ашенбаха с корабля в город, Томас Манн говорит:
Удивительное суденышко, без малейших изменений перешедшее к нам из баснословных времен, и такое черное, каким из всех вещей на свете бывают только гробы, — оно напоминает нам о неслышных и преступных похождениях в тихо плещущей ночи, но еще больше о смерти, о дрогах, заупокойной службе и последнем безмолвном странствии.
Обратите внимание, насколько прост и ясен здесь язык Томаса Манна. Многие читатели узнали бы мифологическую лодку смерти и без этих указующих слов, но Манн, как и в «Иосифе и его братьях», не позволяет себе положиться на образованность своего читателя.
Но судьбоносные знаки этим не исчерпываются. В Венеции Ашенбаху «почудилось, что он слышит гнилостный запах лагуны», и «на душе у него стало тяжко». Его охватывает ощущение болезни:
Липкий пот выступил у него на теле, глаза отказывались видеть, грудь стеснило, его бросало то в жар, то в холод, кровь стучала в висках. Он […] присел на край фонтана, отер пот со лба и понял: надо уезжать.