Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе
Шрифт:
«Есть люди, к которым липнет удача», — говорит Аксель Мунте в «Легенде о Сан-Микеле» и свидетельствует о себе:
Мне везло — везло удивительно, почти жутко, во всем, что я предпринимал, с каждым больным, которого я лечил. […] Я не был хорошим врачом — я учился слишком торопливо, моя практика в больнице была слишком короткой, но я, без сомнения, был удачливым врачом.
И действительно, всем нам знаком такой тип людей — везунчиков, счастливчиков. Иногда их везение выражается в мелочах — например, в способности никогда не пачкаться, что безумно раздражает окружающих. Я, приготовив чашку кофе, должен затем самого себя отправлять в чистку. Но у меня есть приятель, который может провести
А иногда благосклонность фортуны выражается в более крупных вещах. В любви, в успехе, в физическом здоровье или в душевных силах. Слова Акселя Мунте напоминают известную привычку Наполеона — проверять, наделены ли его генералы, кроме обычных качеств храбрости и ума, также и щедрой долей удачливости. Говорят, что Наполеон даже повышал людей в чине в соответствии с этим критерием, — и это напоминает нам то, что люди говорили о молодом Давиде, когда рекомендовали его царю Саулу как «умеющего играть, человека храброго и воинственного, и разумного в речах, и видного собою, и Господь с ним» [78] . После пяти очевидных достоинств следует шестое, свидетельствующее о Давиде как о человеке удачи.
78
1 Цар. 16, 18.
Но общий подход Мунте к судьбе немного менее оптимистичен:
Мы знаем, что мы умрем, — в сущности, только это мы и знаем о своем будущем. Все остальное лишь догадки, которые в большинстве случаев не оправдываются. Как дети в дремучем лесу, мы бредем по жизни наугад, в счастливом неведении, что с нами будет на следующий день, какие невзгоды должны мы будем переносить и какие нам встретятся приключения перед самым главным из приключений — перед смертью. Время от времени в недоумении мы робко вопрошаем судьбу, но ответа не получаем, так как звезды слишком далеки.
Я позволю себе предположить, что это те самые звезды, на которые однажды, будучи в странном астрологическом состоянии духа, пожаловался Бялик, заявив, что они его обманули. Бялик заявляет, что звезды способны обманывать, Мунти утверждает, что они далеки, но вполне возможно, что звезды просто не знают, какую важную роль мы им отвели, и потому, очевидно, выполняют ее не вполне добросовестно.
Вторую часть этой беседы я хочу посвятить тем литературным героям, которые не довольствовались ожиданием судьбы или опознанием ее предупреждающих знаков, а сумели повернуть ее по своему желанию.
Первый такой герой, точнее, героиня — это Фамарь, жена Ира из Книги Бытие. Это совершенно особенная женщина — хладнокровная и безбоязненная. Она также одна из наших истинных праматерей, в той же мере, что и четыре официальные праматери, потому что она стала основательницей колена Иуды, к которому относится большинство сегодняшних израильтян.
У Иуды было три сына: Ир, Онан и Шела.
И взял Иуда жену Иру, первенцу своему; имя ей Фамарь.
Ир, первенец Иудин, был неугоден пред очами Господа, и умертвил его Господь.
И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему.
Онан знал, что семя будет не ему; и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему.
Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его [79] .
79
Быт. 38, 6-10.
Иными словами, Онан, зная, что по религиозному
И сказал Иуда Фамари, невестке своей: живи вдовою в доме отца твоего, пока подрастет Шела, сын мой. Ибо он сказал: не умер бы и он подобно братьям его. Фамарь пошла, и стала жить в доме отца своего [80] .
80
Быт. 38, 11.
Ситуация однозначна: после того, как Иуда потерял двух сыновей, он подозревал в Фамари нечто роковое и, опасаясь за жизнь своего третьего сына Шелы, вернул невестку в дом ее отца, сказав, что она должна ждать, пока мальчик подрастет.
Фамарь, будучи женщиной сильной и умной, не отчаялась, не стала молиться Господу, а также не стала ждать «ослепительных совпадений», которые изменили бы ее судьбу. Когда Шела вырос, а ей не позволили стать его женой, она поняла, что должна сама проявить инициативу.
И уведомили Фамарь, говоря: вот, свекор твой идет в Фамну, стричь скот свой. И сняла она с себя одежду вдовства своего, покрыла себя покрывалом, и, закрывшись, села у ворот Енаима, что по дороге в Фамну [81] .
Фамарь сидела там с покрытым лицом, как это делали проститутки, и ждала своего свекра Иуду который должен был пройти этой дорогой по пути к своему стаду. И действительно: «…увидел ее Иуда, и почел ее за блудницу, потому что она закрыла лице свое» [82] .
81
Быт. 38, 13–14.
82
Быт. 38, 15.
Фамарь, которая хорошо знала Иуду, знала, что он не упустит возможность нанести короткий визит к проститутке, если она встретится ему по пути на работу. Возможно, это было связано с тем, что в те дни у него умерла жена, а возможно — вообще с его характером. В любом случае она не ошиблась в своем предположении: «Он поворотил к ней и сказал: я войду к тебе. Ибо не знал, что это невестка его».
Почему он не знал? Потому что ее лицо было покрыто. И тот, кто решил ради нас снять это покрывало и описать черты ее лица, был все тот же Томас Манн. То, что он уже сделал с Сарой, Иосифом и Рахилью, он сделал для нас и с Фамарью. В исходном библейском рассказе красота Фамари не играет никакой роли, потому что она закрыла лицо, а поскольку эта красота скрыта, нет нужды даже упоминать о ней. Но Томас Манн думает иначе и потому описывает ее (в «Иосифе-кормильце») довольно детально. Он даже произносит по этому поводу интересную фразу: «Она была по-своему красива»! Что значит «по-своему»?
Не смазлива, а красива красотой строгой и неприступной, на которую, кажется, и сама досадовала, — досадовала по праву, ибо было в ее красоте волновавшее мужчин колдовство, и складки между бровями как раз и пытались унять такое волненье.
Описание довольно туманное. В сущности, пока воочию не увидишь такую женщину, которая чувствует неловкость от своей красоты и сердится на эту красоту, трудно понять, насколько правильны и точны слова Томаса Манна.
Возможно, нам следовало поговорить о красоте Фамари в предыдущей беседе, но если уж мы подняли покрывало, которым накрыла ее Библия, то продолжим: