Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе
Шрифт:
Как известно, существует вера в некую мистическую связь между человеком и волком — вера, навеянная сходным общественным образом жизни обоих этих существ, сходством волка с собакой, с одной стороны, и его дикостью — с другой, богатым выражением черт волчьей морды и леденящей кровь таинственностью его воя. И явно существует некая бессознательная тяга человека к дружбе с волком — вспомним хотя бы «Книгу джунглей» Киплинга, где волки выращивают Маугли, а также этологические рассуждения Конрада Лоренца, который много писал о характере волков, шакалов и собак. О том же говорит прекрасный рассказ «Волк из Виннипега» Эрнста Сетона-Томпсона, канадского натуралиста, в котором описывается глубокая дружба между преследуемым волком и мальчиком-сиротой. Хотя, с другой стороны, «Красная Шапочка» или лживое выражение: «Человек человеку волк», —
Так вот, возвращаясь к Акселю Мунте. Став взрослым, он по-прежнему чувствовал тесную связь с животными. В «Легенде о Сан-Микеле» он с гордостью рассказывает, что ему не раз доводилось спасать животных и они отвечали ему благодарностью и любовью. У него есть исполненный самоуважения, но от этого не менее увлекательный и волнующий рассказ о том, как он купил у итальянского мясника гору вблизи своего дома в Сан-Микеле. На этой горе обычно ночевали уставшие певчие птицы, когда возвращались весной из Африки в Европу, и мясник повадился охотиться на них, причем самым жестоким образом: он выкалывал глаза самцам, чтобы те не переставали петь свою брачную песню и этим привлекали в ловушку других птиц. Можно, конечно, видеть в этом глубокую символику, потому что все мы знаем, что в любви есть изрядная доля слепоты, и порой даже надеемся, что любовь в той или иной степени ослепит и нас самих, да и вообще — тот факт, что слепая птица не перестает петь свою брачную песню, весьма привлекателен с точки зрения заключенного в нем литературного потенциала.
Как бы то ни было, в конце своей «Легенды о Сан-Микеле» Аксель Мунте, несомый на крыльях романтического воображения, рассказывает читателям, как его любовное отношение к природе и к ее творениям обеспечило ему входной билет в рай. Он описывает свою смерть и вознесение на небо, на высший суд, судьями которого являются святые, монахи, апостолы и пророки. Все они видят в нем грешника и хотят запретить ему вход. Святой Петр негодует: «У него хватило дерзости привести сюда свою собаку. Она сидит и ждет своего хозяина у небесных врат». И пророк Моисей — «громадный, разгневанный, со скрижалями завета с жилистых рука, глаза мечут молнии» — тоже возражает против его допущения в рай. Только святой Рох, покровитель собак, поддерживает Акселя Мунте. Однако Рох — «маленький святой», не очень важный, и его никто не слушает.
В ад, в ад! — раздавалось, как эхо, по просторам зала.
И тут к Акселю Мунте явилось спасение. Совсем как в сказке о царе Соломоне и пчеле, в зал вдруг влетела птичка.
И вдруг в грозной тишине я услышал птичий щебет. На мое плечо бесстрашно опустилась малиновка и запела:
— Ты спас мою бабушку, мою тетку, мою невестку и трех моих братьев и сестер от мучений и смерти на скалистом острове! Привет тебе, привет!
Тут жаворонок клюнул меня в палец и прощебетал:
— Я встретил в Лапландии птичку мухоловку, и она рассказала мне, что мальчиком ты вылечил крыло кому-то из ее предков и отогрел птичку у своего сердца. А когда ты потом раскрыл руку, чтобы выпустить ее на волю, ты ее поцеловал и сказал: «В добрый путь, маленькая сестрица, в добрый путь! Привет тебе, привет!»
А вслед за этими двумя крылатыми свидетелями в зал вошел святой покровитель крылатых — Франциск Ассизский собственной персоной — и склонил чашу весов в пользу обвиняемого. И Аксель Мунте положил голову на плечо святого Франциска.
«Я был мертв и не знал этого» — такова последняя фраза «Легенды о Сан-Микеле». В этой заключительной картине, когда человек, любящий животных, получает воздаяние на том свете, идеализация природы, пронизывающая всю книгу, достигает своего апогея.
Хорошим противоядием от чрезмерной романтичности Акселя Мунте служит творчество Владимира Набокова. Сейчас оно вернет нам подобающее эмоциональное равновесие.
Набоков, как многие, наверно, знают, был не только большим писателем, но также известным энтомологом, серьезным исследователем бабочек. Природоведческая эрудиция нередко сквозит в его книгах, но сейчас я хочу процитировать принадлежащее ему насмешливое описание любви на лоне природы.
Вообще-то писатели очень любят описывать соитие
Бесчисленные любовники лежали в обнимку, целуясь, на ровном газоне горных склонов Старого Света, на пружинистом, как дорогой матрац, мху, около удобного для пользования, гигиенического ручейка, на грубых скамьях под украшенными вензелями дубами и в столь многих лачугах под сенью столь многих буковых лесов. Но в американской глуши любитель вольного воздуха не найдет таких удобных возможностей предаться самому древнему из преступлений и забав. Ядовитые растения ожгут ягодицы его возлюбленной, безыменные насекомые в зад ужалят его; острые частицы лесного ковра уколют его в коленища, насекомые ужалят ее в коленки; и всюду кругом будет стоять непрерывный шорох потенциальных змей — что говорю, полувымерших драконов! — между тем как похожие на крохотных крабов семена хищных цветов прилепляются, в виде мерзкой изумрудной корки, равно и к черному носку на подвязке, и к белому неподтянутому носочку.
Впрочем, Набоков, будучи одновременно и одаренным писателем, и серьезным естествоиспытателем, составляет исключение из общего ряда. Обычно мы должны выбирать между естествоиспытателями с литературными наклонностями и писателями со склонностью к природоведению, и, оказываясь перед таким выбором, я предпочитаю естествоиспытателей. Я уже упоминал ранее Амоца Коэна, который учил меня следить за шершнями. Так вот, когда-то он написал замечательную, глубоко эрудированную и полную любви книгу о сменах сезонов в ландшафте Страны Израиля. Эта книга под названием «Времена года» вышла много лет назад и, к сожалению, уже забыта. Амоц Коэн, кстати, написал еще две книги, но увы — одни лишь их названия уже способны оттолкнуть значительную часть читателей: одна называется «Насекомые», а вторая «Секрет пауков». Тем не менее, как мне кажется, многие наши ивритские писатели могли бы поучиться у него не только знанию природы, но и знанию иврита.
Очень хорошо писал о животных зоолог Джеральд Даррелл, как это показывают его книги «Гончие Бафута», «Под пологом пьяного леса», «Моя семья и другие звери» и другие. Я до сих пор помню его описание богомола, который смотрит вокруг, «как костлявая старая дева в картинной галерее». С большим литературным талантом написаны и книги этолога Конрада Лоренца «Кольцо царя Соломона», «Агрессия» и «Человек находит друга». И как не упомянуть о канадском естествоиспытателе Эрнесте Сетон-Томпсоне, который написал и проиллюстрировал «Дикие животные, как я их знал», «Дикие животные у себя дома», «Животные-герои». Эти книги я читал и перечитывал в детстве, а книги, как и пейзажи, впечатываются в память с большей силой и глубиной, когда их читают в подходящем возрасте. Я слышал, что один из американских комиков как-то сказал: «Природа — это то, что находится между выходной дверью гостиницы и дверцей такси». В отношении многих из нас это верно, но в сердцах многих других природа пробуждает подлинную любовь и томление. Конечно, писателю лучше не полагаться только на это. Писателю стоит также уметь писать, но читателю я попытаюсь сейчас показать, в каком разнообразии обличий природа является нам в литературе.
Есть произведения, вроде греческих мифов, в которых силы природы, олицетворенные в виде богов, нимф, фавнов и так далее, активно участвуют в происходящем и вступают в тесное взаимодействие с людьми. Тут природа является, по сути, центральным героем повествования — наряду с героями-людьми или даже помимо них. Таков же, скажем, и роман Мелвилла «Моби Дик», где один из главных героев — животное, кит, который, хоть и не умеет говорить, наделен собственным характером и действует как подлинный герой книги наравне с капитаном Ахавом.