Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе
Шрифт:
Итак, Иаков лежит на земле, данной ему и его сыновьям после него, и касается ее всем телом. Кстати, если кого-нибудь беспокоит ограниченная площадь этого владения, то я могу успокоить вас комментарием одного из наших мудрецов, который разъяснил, что Господь Бог, благословен будь Он, свернул под Иаковом всю Страну Израиля [105] . Аутром, надо полагать, наш праотец поднялся веселый и умиротворенный, развернул свою складную землю и продолжил свой путь.
Все длинное путешествие от Ханаана до Харрана, путь в многие сотни километров, Библия удостаивает всего одной фразой: «И встал Иаков, и пошел в страну сынов востока» [106] . Любители
105
Мидраш Берешит Раба, 69.
106
Быт. 29, 1.
Когда я снова просматривал «Иосифа и его братьев» для этих наших бесед, я удивился той остроте восприятия, с которой Томас Манн увидел ландшафт нашей земли, и припомнил, что зимой 1991 года здесь гостил еще один немецкий автор, имени которого я не назову и которого я повез тогда в Иудейскую пустыню.
Зима того года выдалась особенной — вся Иудейская пустыня была покрыта поразительно большими участками травы и цветов, подобных которым давно не бывало. Я объяснил немецкому гостю, что он видит чудо, потому что пустыня цветет так интенсивно лишь раз в пятьдесят лет, что здешние растения научились долгие годы ждать в земле такого редкого часа, как нынешний, и тому подобные ботанические изыски. Я был очень взволнован, но мой гость сидел в джипе с довольно скучным видом, а в конце обвел пухлой белой рукой зеленеющие и цветущие холмы и вынес вердикт: «Just like in Bavaria».
Томас Манн был наделен намного более любопытствующим взглядом и более глубоким умом. Он произвел серьезное исследование здешнего ландшафта, и книга «Иосиф и его братья» свидетельствует об осведомленности автора в мельчайших деталях. Так, например, Манн описывает, как Иаков сошел с верблюда и пошел рядом с ним: «Он вел его в поводу, и тогда верблюд шагал по одной из параллельных тропинок, из которых состояли дороги, а сам он шел по соседней, меся ногами каменистую пыль». И действительно, тесная сеть тропинок, покрывающая склоны, характерна для пустыни — это вечные тропы, которые копыта пасущихся коз и овец протаптывают здесь каждую весну.
Так двигался он вперед, против течения Иордана, во впалую Сирию, к теснине Оронта и к подножию Белых гор, но продвиженье было медленным, ибо способ, каким он добывал себе хлеб, требовал много времени… На своем пути он видел много прекрасного и священного, видел, как сверкает словно бы огненными каменьями царственная гора крайнего севера, и молитвенно восхитился ею, видел земли, превосходно орошенные горными снегами, где высокие, тонкие стволы пальм подражали чешуйчатым драконьим хвостам, где темнели кедровые и смоковные рощи, а иные деревья угощали его гроздьями сладких, мучнистых плодов.
В этих описаниях природы воссозданы не только библейские пейзажи и библейские стихи — мы видим перед собой также древние рельефные изображения Месопотамии и слышим забытые стихи из «Эпоса о Гильгамеше».
Потом Иаков со страхом и отвращеньем увидел пустыню. Она была красная, как и полагалось. Одетая багровой дымкой, она уходила на восток, море порока, обиталище злых духов, преисподняя. Да, преисподняя была теперь уделом Иакова. Бог посылал его в пустыню за то, что он исторг у Исава громкий и горький вопль, как того пожелал Бог.
Итак, путь, в который отправляется Иаков, — это наказание. Возможно, это также искупление и очищение от грехов, но в любом случае это навязанное ему путешествие. То же самое можно, кстати, сказать и об Одиссее. Но Одиссей влеком к Пенелопе и стремится к ней, тогда как Иаков, напротив, хочет бежать от Исава и удалиться от него. И он до последнего
Встреча Иакова с Рахилью — это особенная встреча, и стоит перечесть ее описание и в Книге Бытие, и в книге Томаса Манна «Иосиф и его братья», чтобы увидеть, как по-разному описывают ее два великих писателя — безвестный библейский автор и Томас Манн, стоящий на его плечах.
Библия, как всегда, очень лаконична. Иаков подошел к колодцу и увидел пастухов с их стадами.
Иаков сказал им: братья мои! откуда вы? Они сказали: мы из Харрана.
Он сказал им: знаете ли вы Лавана, сына Нахорова? Они сказали: знаем.
Он еще сказал им: здравствует ли он? Они сказали: здравствует; и вот, Рахиль, дочь его, идет с овцами [107] .
107
Быт. 29, 4–6.
Так начинается цепочка действий, начало которой интересно, а конец неожидан: Иаков видит Рахиль и отваливает тяжелый камень от устья колодца. Могучие силы, которые неожиданно в нем обнаруживаются, способны удивить читателя. Откуда взялись у него эти силы? Что, это вид Рахили их породил? Или облегчение конца пути? Или волнение? Обретение безопасности?
И тут он производит следующее действие: «И напоил овец Лавана, брата матери своей».
Затем наступает черед действия третьего: «И поцеловал Иаков Рахиль».
И четвертого: «И возвысил голос свой и заплакал».
И последнего: «И сказал Иаков Рахили, что он родственник отцу ее, и что он сын Ревекки» [108] .
Это любопытный и даже дерзкий порядок действий. Почему Иаков поцеловал Рахиль до того, как сказал, что он ее родственник? Почему заплакал?
Томас Манн, как будто в знак протеста против жестокой библейской краткости, а также из удовольствия, которое мы явственно ощущаем во время чтения его рассказа, дарит нам куда более подробное описание этой встречи. Но он, как ни странно, меняет порядок действий, приведенный в Библии.
108
Быт. 29, 10–12.
Начало похоже. Иаков приходит к колодцу, беседует с пастухами, те упоминают Лавана и говорят, что «ждут Рахиль, его дочь».
Иаков спрашивает: «Как, сказали вы, зовут эту девицу? Рахиль?.. Разве она и впрямь уже объягнилась, эта овечка [109] которая заставляет нас ждать?»
Мы уже подметили в Библии эти стороны личности Иакова: его осторожность, предусмотрительность и расчетливость — и вот они снова обнаруживаются в рассказе Томаса Манна.
«О нет, — сказали они, — она чиста, как лилия в поле весной, как лепесток розы в росе, и мужские руки ей еще незнакомы. Ей двенадцать лет».
Видно было, что они относятся к ней почтительно, и невольно Иаков тоже проникся почтеньем к ней. Он, улыбаясь, вздохнул, ибо сердце его слегка екнуло от радостного любопытства при мысли о предстоявшем знакомстве с дочерью дяди. […] …он еще немного поболтал с ними […] покуда один из них не сказал: «Вот и она». […] Тут он и увидел ее впервые, судьбу своего сердца, невесту своей души, ту, ради глаз которой ему пришлось служить четырнадцать лет, овцу, мать агнца.
109
В оригинале Рахиль именуется Рахелью, а Рахель на иврите — это взрослая, то есть уже объягнившаяся, овца.