Секреты утра
Шрифт:
– Я хочу попытаться закончить школу, – сказала я. – Это очень важно.
Триша кивнула и рассказала о человеке, заменившем Михаэля.
– Он очень тонкий и носит очки, потому что не видит дальше своего носа, девушки рассказывали, что он очень неестественен. Выйдя из школы, они передразнивают его: «И раз, и два… И раз, и два…»
Я рассмеялась.
– Весьма отличается от Михаэля Саттона, не правда ли? – спросила я.
– Он обаятелен. Но я бы предпочла заниматься танцами, чем ходить к нему. Чуть не забыла, – Триша достала из кармана пальто письмо, – оно пришло вчера, и я успела его взять прежде, чем заметила Агнесса.
– Почему?
Триша пожала плечами.
– Кто сможет объяснить поступки Агнессы? Я думаю, тебе захочется его прочитать, это от Джимми.
– Джимми! – Я быстро выхватила письмо. – Спасибо!
– Не стоит благодарности. Я надеюсь, что тебя завтра выпустят, а если нет – жди меня в полдень, – она нагнулась и поцеловала меня в щеку.
– Спасибо, Триша. Спасибо за то, что стала мне лучшим другом. – Глаза мои снова наполнились слезами.
– Не волнуйся, – ответила Триша. – Я буду им так или иначе. Но ты будешь прощать мне маленькие недостатки.
– С удовольствием.
– Смотри же, – уже в дверях пригрозила Триша.
После ее ухода я села в кровати. Как это замечательно иметь друга, особенно в такие трудные времена. Правильно сказал поэт, друг познается в беде.
Я не вспоминала обо всем хорошем, что произошло в Нью-Йорке, своей работе с мадам Стейчен, удачное прослушивание у Михаэля, комплименты других преподавателей, выступления, волнения, поездки – все было мельче дружбы с Тришей. Я размазала слезы кулаками по лицу и посмотрела на письмо Джимми. Сколько у меня хорошего, которого я не заслуживаю. Я предала его любовь, я предала его. Я должна буду сообщить ему обо всем, а это будет очень сложно, одно из самых трудных дел. Я открыла конверт и достала письмо:
«Дорогая Дон,
Зима выдалась очень трудной, одна снежная буря следовала за другой, но в армии не очень-то обращают внимание на погоду: мы должны всегда делать то, что приказано.
Ты, наверное, обрадуешься, узнав, что меня повысили в звании. Я – часть одного большого механизма, бригады механиков, обслуживающих полигон. Довольно внушительно, да?
Мне кажется, что твои письма где-то задерживаются. А может быть, ты просто очень занята своей карьерой, тогда я рад за тебя. Я всем говорю, что моя невеста – звезда сцены.
У меня куча новостей из дому. Новая жена папы беременна. Мне не очень приятно, что у меня появится новый брат или сестра, после смерти мамы, по крайней мере, странно. Но папа счастлив, он думает, что взамен тебя получит новую дочь.
Я не говорю ему, что ты – это только ты.
С любовью, Джимми.»
Я убрала письмо и закрыла глаза. Мое сердце сжалось. Бедный Джимми, подумала я, как безграничны твоя любовь и доверие. Как я могу ему рассказать обо всем происшедшем?
Когда медсестра заглянула ко мне в палату, я попросила ручку и бумагу, но так и не собралась писать ответ.
Потому что я услышала в коридоре тяжелые шаги, шаги, которые всегда предупреждали меня о надвигающейся опасности. Я испуганно посмотрела на дверь, и через мгновение она открылась, на пороге появилась бабушка Катлер.
Мое сердце сжалось. Некоторое время бабушка стояла на месте и изучала меня своими серыми каменными глазами. Она выглядела еще старше и еще тоньше. Сталь ее волос стала еще заметней. Как всегда, она была одета элегантно, почти до неприличия. На ней была темно-синяя безрукавка, белая блузка и темно-синяя юбка. В ушах были массивные золотые с гранеными алмазами серьги. Губы были ярко накрашены, макияж вообще был сильнее чем когда-либо. Я подумала, что она пытается обмануть годы.
Тонко сжатые губы выдавали ее волнение и гнев, но гордость не позволяла более открыто проявить свои чувства. Несмотря на возраст, бабушка выглядела внушительно.
Находясь далеко от дома, я забыла, как взгляд ее заставлял останавливаться мою кровь в жилах. Мое сердце в предчувствии скандала забилось. Она медленно наклонила голову и подчеркнуто улыбнулась. Я хотела вскочить и закричать, но не двигалась, не издавала никаких звуков, я боялась, что голос мой задрожит.
– Меня ничто ни на йоту не удивляет, – сказала она, закрывая дверь и проходя в комнату. – Именно в таком месте и при таких обстоятельствах… Тебе было всего несколько месяцев, а я уже сказала твоей матери, что вы замешаны из одного теста. Какие бы дорогие подарки тебе ни делали, сколько бы тебе ни помогали, ты всегда будешь обузой для семьи.
Ее улыбка ожесточилась.
– Агнесса Моррис сообщала весьма интересные вещи о твоем поведении. Ты становилась все хуже и хуже, и я ожидала, что подобное случится. Так что для меня это не было откровением, – закончила она, не скрывая удовлетворения.
– Меня не волнует, что вы думаете, – ответила я, так и не сумев твердо посмотреть в ее пылающие ненавистью глаза.
Она рассмеялась и осмотрела палату.
– Ну и берлога у тебя. – Бабушка, опираясь на трость, подошла и резко села на кровать. – Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, – вспыхнула она.
Я подняла голову, но выдержать ее жестокого, ошеломляюще жестокого взгляда я так и не смогла. Еле заметная улыбка продолжала гулять на ее губах, губах, которые, кажется, забыли как улыбаться.
– Не волнуйся, я не ожидала, что ты исправишься, несмотря на частые сообщения, получаемые нами о твоих предполагаемых успехах в музыке и пении. Рожденные в грязи никогда не достигнут облаков. Я ожидала, честно говоря, еще больше проблем. Только не так быстро. Тут ты даже меня удивила.
Я закрыла лицо руками. Мне казалось, что судьба меня пыталась безуспешно продеть сквозь игольное ушко. Я дрожала, ужас овладел моими мыслями. Казалось, я потеряла голос, и все оборвалось у меня внутри, даже слезы пропали.
– Не было никакого смысла пробовать скрыть свой грех. Все тайное становится явным. Сейчас, – улыбнулась бабушка, – нужно благодарить несчастный случай.
– Что?! – Я открыла лицо. – Как можно благодарить несчастный случай?
Маленькая, напряженная, холодная улыбка была ответом на мой вопрос. Нет, это была не улыбка, а гримаса.
– Несчастный случай даст нам приличный повод убрать тебя из школы, – ее улыбка стала победоносной. Каждый раз, когда она смотрела на меня теперь, выражение ее лица менялось. Она не видела меня в целом, а разглядывала по частям, наверное, для того, чтобы не выплеснуть сразу весь свой уничтожающий гнев.