Секс-опекун по соседству
Шрифт:
— А какая из тебя жена, если ты даже пельмени приготовить не можешь…
Вот же сукин сын! Да, не могу и не вижу в этом ничего страшного, всегда можно заказать еду или нанять кухарку. А вот хоронить себя за плитой, как я считаю, женщинам не стоит.
— А какой из тебя муж, — ору я, уже не чувствуя берегов, стараясь заглушить внутреннюю бурю, но тщетно, — если ты меня до оргазма довести не можешь.
— Я могу, — поворачивается он и нависает, сразу погружая в омуты своих завораживающих глаз, где искрами сверкают воспоминания о лесном приключении. Так не вовремя! — Просто ты
Я ещё и виновата!? Ну что за мужики-то пошли. А гонора сколько. Повод ему подавай, это как? Что надо такого сделать, чтобы ему угодить, ума не приложу. Теперь понятно почему у него до сих пор нет жены. Да какая ненормальная согласится с ним жить? Он кроме как приказы отдавать ничего и делать-то не умеет. Ну, не считая готовки, в которой меня упрекнул. Но, тоже мне, великое достижение пожарить яичницу.
— Хочешь, чтобы я преклонялась перед тобой?! Серьезно? А член не поцеловать? — кидаю я ему баллон, чувствуя, как от гнева грудь скоро взорвется. — Напомнить тебе, где я провела месяц благодаря твоей рекомендации?! Напомнить тебе, как ты меня трахнул?! — наигранно хватаюсь за сердце, продолжая свою тираду. — А… Точно, я должна быть благодарна тебе за Карлу, которая за ручку водила меня даже в туалет?!
Разве я заслужила таких унижений! Никак нет. Он мне никто, чтобы жизни учить и воспитывать. Ни отец, ни муж и даже не парень.
— Алла... — рычит он, но теперь я поднимаю руку, заставляя его замолчать.
— Давай, ты просто признаешься, что все это делаешь, потому что не хочешь видеть меня с другими мужиками! Смиришься со своей любовью ко мне и просто отпустишь. Потому что я свою любовь к тебе давно убила! Ты самый настоящий тиран!
Хотелось ещё много чего ему наговорить, но достаточно и этого. Однако, он вновь ничего не понял, не смог осознать, как сильно меня этим выводит.
— Я в отличие от тебя не кидаюсь на любой кусок мяса.
Оглушает словами. Да так, что я делаю шаг назад, словно он дал увесистую пощечину. Мне должно быть все равно, но сердце от чего-то сжалось. Это я кусок мяса? Серьезно? Или это он про то, что я такая неразборчивая? Да у меня кроме него не было никого и никогда! А он? Сколько шлюх он поимел за эти годы! Чтобы я еще раз пустила слюни на эту свинью? И не важно, как смотрится его торс в этой белой пене! И не похожа она на взбитые сливки! Совсем нет! Черт, Алла, успокой своё женское либидо, он этого не достоин.
И как я могла подумать, что у нас может что-то наладиться? Никогда этому не бывать.
— Если я такая дрянь, тогда зачем ты меня здесь держишь. Появилась тяга собирать дерьмо вокруг себя? Так вот, ты самое пахучее! Скажи! Что происходит в твоей голове!? Да скажи хоть что-нибудь! — не выдерживаю, подскакиваю и бью его кулаками в грудь. Сильно так, со всей дури, но ему плевать. Он непробиваемая стена. — Давай, признайся уже, что жить без меня не можешь!
— Исключительно по просьбе твоего отца. Он устал тебя, идиотку, отмазывать, — Тамерлан хватает меня за руку, а когда я хочу еще раз врезать, и вовсе откидывает в сторону.
Дело не только в отце, это точно. Тогда в чем? Если бы все было так просто, то он уже должен был отправить меня домой,
— Значит, трахать ты меня не собираешься? — рвется наружу вопрос, больше я сдерживаться не намерена. Он отпустит меня в ближайшее время, иначе мы попросту убьем друг друга.
— Нет. Я не собираюсь подбирать объедки… — говорит так уверенно, с омерзением во взгляде, а я сжимаю кулаки, да так, что ногти впиваются в нежную кожу ладоней. Как же хочется сказать ему, что он был единственным. Но раз он такой разборчивый, то пусть пеняет на себя.
— Спорим?
— Я что, на мальчика похож? — приподнимает густую бровь, словно забавляясь ситуацией, только вот мне не весело.
— А что, боишься проиграть? Или стал настолько стар, что член не встанет? — поддеваю, прекрасно зная, что после таких слов он не сможет отказаться.
— Алла, если я не хочу бабу, то меня ничто не может заставить ее поиметь, — ласкает меня придирчивым взглядом, пытаясь доказать мне, а возможно самому себе, что я безразлична.
В том-то и проблема.
— Но ты ведь хочешь меня… Просто боишься испачкаться. Так давай поспорим. Проверь свою железную выдержку? Сможешь избежать секса со мной, я становлюсь шелковой и больше не порчу тебе жизнь, а если…
— Никаких если, у меня уже много раз была возможность тебя трахнуть, но, как видишь, проблем нет, и я держусь…
— А если твой сучок окажется во мне, — его губы дергаются на такое описание его болта. — То ты отпускаешь меня и больше никогда не появляешься в моей жизни.
— Даже если убивать будут? — делает шаг ко мне и смотрит пристально. А у меня от такого вопроса даже волосы на затылке шевелиться начинают, но я киваю.
— Даже если будут убивать.
Он согласен? Может, это мое спасение. Мой шанс на горячо желаемую свободу. Смотрю прямо в глаза Тамерлану, а сердце так и колотится в грудной клетке, словно взбесившийся пейнтбольный шарик.
Странно, но его взгляд горит чем-то очень опасным, азартным. Даже лицо его как будто становится моложе, озорней.
— Не вопрос, но у меня одно условие, — тоже кивает, принимая правила. — Держись от меня подальше.
— В смысле?
— Ну ты же профи? Соблазняй на расстоянии, но не подходи. Не прикасайся, — удивляет своими требованиями, делая задачу в разы сложнее. — Даю тебе три дня. Проиграешь и будешь шелковой как кошечка. Если прикажу, будешь тапочки мне в зубах приносить, — небольшая пауза, мерзкая ухмылка. — Голая с ошейником.
Какая невиданная наглость. Тапочки ему носить. Голой, да еще и в ошейнике. Алла, ты же не струсила? Нет, нет, Алла, возбуждаться от нарисовавшейся в голове грязной картины тоже нельзя, это делу мало поможет. Теперь ты солдат и твоя задача трахнуть врага и свалить с его территории. Забыть это чудовище и начать свою жизнь заново. Без мужчин!
— По рукам! — говорю, и он протягивает руку, и я вкладываю свою ладошку в его огромную лапу. Только вот вместо злости по телу ток пробегает, а его лицо наливается свинцом, губы призывно открываются, а в следующую секунду я чувствую, как мой рот стал заложником его горячего языка.