Секс, трава, виагра
Шрифт:
– Зачем вскрыли себе вены?
– Не помню, по пьяни, – смотря прямо в глаза врачу, отвечает Семён.
– А почему обе руки и так много порезов? – не отстаёт она.
– Я же говорю, не помню. Пьяный был. С женой поругался.
– По поводу чего ругались?
– Не помню, ерунда какая-то, – тянет своё Семён, так же честно глядя в глаза доктору.
Та что-то записывает в истории болезни. Задумывается.
– Галлюцинации, видения бывали? – спрашивает.
Семён вздрагивает. За спиной у доктора кто-то маленький в чёрном шмыгает за шкаф.
– Нет. Никаких видений и глюков, – говорит
– Хорошо, пропишу, – кивает доктор.
Внимательно смотрит на Семёна. Из-за шкафа торчит кусок чёрного балахона.
– Как у вас с алкоголем? – спрашивает доктор.
– Пью, – раскаянно кивает Семён, – злоупотребляю. Работа нервная. Вот и приходится иногда расслабляться. Но я брошу. Совсем. Это до добра не доведёт.
Доктор согласно кивает словам Семёна и вновь что-то пишет. Кусок тёмной ткани втягивается за шкаф. «Сволочь чёрная, – думает Семён, – в прятки тут играть вздумал, урод».
Врач между тем даёт Семёну таблетки, читает лекцию о вреде пьянства и отпускает его. Семён выпивает снотворное, идёт в палату и валится на кровать. Засыпает. Маленького в чёрном не видно. Видимо, тоже устал и лёг спать.
Просыпается Семён от того, что кто-то трясёт его за плечи. Открывает глаза. Паренёк-сосед жалостливо смотрит на него и протягивает что-то в кулаке.
– Дяденька, продайте мне еды немного. Я знаю, у вас мясо есть и бананы. Я есть хочу очень. Я тут не наедаюсь. Продайте, пожалуйста, хоть немного.
И протягивает две монеты. Стёртые настолько, что даже не видно их номинал. Семён с трудом поднимает голову. Спать хочется просто зверски.
– Ты меня из-за этого разбудил? Ты дурак, что ли?
– Я не дурак, я сумасшедший, – отзывается паренёк.
Семён садится на кровати, достаёт из тумбочки два пакета с мясом. Один вскрывает и начинает есть, запивая соком. Второй даёт пареньку, потом добавляет коробку с сухарями.
– Слушай, с ума сошедший, – жуя, говорит Семён, – есть просьба. Если есть захочешь, не надо меня будить. Просто открой тумбочку и возьми. И денег мне не надо. Убери свои грошики.
– Как без денег? – удивляется паренёк. – За еду же надо платить.
– Да не нужны мне твои деньги, а еду мне сестра ещё принесёт, завтра, – отмахивается от него Семён.
– Так нельзя, – талдычит своё паренёк, – за еду надо платить деньги.
– Не нужны мне твои деньги, – говорит Семён, зевая, – давай так. Ты берёшь еду. А взамен помогаешь мне помыться. А то мне с моими культяпками нормально ни намылиться, ни сполоснуться в душе. Хорошо?
– Хорошо, – радуется паренёк.
– Ужин-то был? – спрашивает Семён.
– Был, – так же радостно сообщает паренёк.
Семён закрывает голову одеялом и засыпает. Ему снится, что он спит в общей палате в сумасшедшем доме. А под кроватью у него лежит маленький человек в чёрном балахоне.
Утром Семён просыпается. Чистит зубы и с помощью соседа кое-как принимает душ. Становится намного легче. Завтракает в столовой всё с тем же соседом, на зависть остальным, йогуртами и хлебом с джемом. Потом Семён идёт к медсёстрам
На третий день после обеда приходит жена. Глаза красные, зарёванные. Сестра, накануне принёсшая очередную порцию жратвы, спросила при прощании, можно ли Ирке прийти? Семён кивнул. Можно.
И вот она стоит, родная, шмыгает носом.
– Прости меня, Сёмушка, – почти шепчет, – я ничего не помню. Много выпили.
И начинает плакать. Семён подходит к ней, обнимает. Вдыхает знакомый и близкий до одури запах. И понимает: всё она помнит. И слова эти проклятые сказала не по пьяни, а потому, что думала так. Но Семён гладит жену по волосам, целует её ухо и ничего не говорит. Смотрит через вздрагивающее плечо жены в конец коридора и видит там уже надоевшего до оскомины маленького человека в чёрном балахоне.
«Пить надо бросать, – думает Семён. – И от Ирки придётся уходить. Не любит она меня…» Мысли ворочаются в голове, ясные и спокойные. Человечек в конце коридора стоит и не шевелится. Семён отрывает жену от своего плеча. Вытирает ей слёзы.
– Ты сюда больше не приходи, – говорит, – не надо. Тут нормальным женщинам делать нечего.
– Не буду, – обещает Ирка и скороговоркой начинает говорить: – Я всем сказала, что у тебя с сердцем плохо стало и ты в санатории. Просят адрес и телефон. Сказала, что врачи запретили. И с банка звонили, надо договор по ипотеке подписывать. И партнёр твой весь телефон оборвал. Сделка там у вас. Боится, что ты умрёшь, и он обанкротится.
И Ирка опять плачет.
– Нормально всё будет, – начинает успокаивать её Семён, – ты поговори с врачихой. Мне тут долго нельзя. Работа и прочее. Пускай выписывают. Я в норме.
Жена обещает поговорить и уходит. Семён же идёт за своей порцией снотворного. Но его ему не дают.
– Вы и так уже три дня подряд спите, – отфутболивает его пожилая маленькая медсестра, – вредно это для организма. Сказали больше не давать. Только успокаивающее.
Семён пробует поспорить. Не получается. Возвращается в палату. Застилает постель. С кантиками, как в армии учили. Проходящий мимо санитар замечает это и любуется застеленной кроватью. Собирает всех проживающих в палате психов и приводит Семёна в пример. Семён устраивает мастер-класс по застилке кровати. Психи внимательно слушают Семёна и по несколько раз застилают кровати. Приходит время ужина. После него телевизор и сон. Но уже без чёрного человечка. Просто сон.
Утром к Семёну подходит сосед и заговорщицки спрашивает:
– На рисование пойдёшь? Там девушки со второго этажа будут.
– С какого такого второго этажа? – спрашивает Семён. – И какие девушки?
Паренёк мнётся и потом рассказывает. Оказывается, над их отделением – второе отделение, женское. Вход туда отдельный. И общая лестница у входа. У них там есть специальный класс для занятий рисованием. Типа лечение через живопись. Приходят с обоих отделений психи обоего пола и рисуют. Под руководством какой-то тётки, которая диссертацию на эту тему пишет. И Катя там будет.