Секс. Любовь. Свадьба
Шрифт:
Мы ничего не говорим. Если, конечно, не принять за разговор мое тяжелое дыхание и хрипы каждый раз, когда я вхожу в Келли, и ее тихие мольбы о том, чтобы я продолжал. Это неправильно, мы ведь не должны были заниматься сексом на нашей кухне, где дети могут легко нас обнаружить. Но, кажется, меня это сейчас не беспокоит.
Мне необходимо трахнуть мою жену.
Расположив одну руку на ее заднице, а другую — на столешнице, я снова и снова вбиваюсь в нее. Мои бедра с хлопком прижимаются к ее попке. Судя по звукам, которые издает Келли, она
Келли тянется вперед, жадно пытаясь подвести себя к финишу, и я крепче сжимаю ее задницу. Она такая влажная, такая тугая и так выгибает спину, что я понимаю: Келли хочет этого так же сильно, как и я. Наши громкие и резкие вздохи разносятся по кухне, и, возможно, это самая горячая штука, которую мы делали за последние два года. Ее киска сжимается вокруг меня, и я вынужден схватиться за столешницу, чтобы не упасть. Удовольствие нарастает, бедра движутся вперед, мышцы живота напрягаются, и я кончаю. Но легче от этого не становится. Конечно, приятно получить освобождение, но внутренне я чувствую неудовлетворение. Оно словно яд. Как пульсирующая головная боль, что похожа на гвозди, вбиваемые в ваш череп.
Или грипп.
Ага. У меня до сих пор стоит. Если вам это интересно. И я не жду с нетерпением возможности отправиться в отделение скорой помощи с жутким стояком, потому что взял чертову небольшую голубую таблетку у этого мелкого сопляка, живущего по соседству.
Я отступаю, осматривая Келли. Она тяжело дышит и находится в замешательстве. Я же задыхаюсь, стараясь изо всех сил не умереть от сердечного приступа, потому что я идиот и, вероятно, принял то, отчего могу сдохнуть. Смотрю на жену. На ее спокойствие и невозмутимость… Я даже пошевелиться боюсь, не говоря уже о том, чтобы что-то сказать.
Прислоняюсь спиной к двери кладовой и натягиваю джинсы. Келли помогает мне их застегнуть, а затем исчезает в коридоре, ведущем в ванную.
Уставившись на телефон, я замечаю, что в доме Боннера загорелся свет. Конечно, он проснулся. Что ж, за ним должок. Схватив с полки справочник, я ищу имя соседа, нахожу его номер телефона и звоню.
Я немногословен:
— Двигай сюда, — рычу я, глядя на его дом. — Я знаю, что ты встал, мудак.
Он смеется и кладет трубку. Чертов придурок. Я даю ему две минуты и прожигаю хмурым взглядом его дверь. Наконец, он выходит и идет по улице к нашему дому. Если бы сосед не пришел, я бы пробрался в его дом и вытащил его оттуда за то, что он дал мне эту таблетку.
Я открываю входную дверь, прежде чем Боннер успеет постучать и разбудить детей.
— Ненавижу тебя, — говорю я.
Он улыбается и кивает на мой все еще твердый член, который выглядит так, будто направлен прямо на него.
— Похоже, ты рад меня видеть.
Я хватаю его за рубашку и затаскиваю в дом.
— Сядь и не болтай.
Боннер смотрит на меня так, словно я сошел с ума. А я сошел. Понятно? Вся кровь
Проведя рукой по волосам, Боннер садится на диван в гостиной.
— Почему?
— Потому что ты присмотришь за моими детьми, пока я буду в отделении скорой помощи. — Я показываю свою окровавленную руку.
— Вау. Что случилось? — Боннер смотрит на мою руку, кровь с которой теперь просочилась сквозь полотенце. — Я не могу сидеть в няньках. Я ничего не смыслю в детях. Из пяти детей я самый младший.
— Конечно, ты можешь это сделать, — ставлю я его перед фактом. — Именно ты.
— А ты не очень-то вежлив.
Я вздыхаю. Он прав. Может, мне стоит немного смягчить тон.
— Извини. Просто у меня сильно болит голова.
— Уверен, головная боль — наименьшая из твоих проблем. — Его взгляд снова опускается ниже. А затем Келли возвращается в гостиную одновременно с тем, как Боннер спрашивает: — Ты принял целую таблетку?
Я даже не удосуживаюсь взглянуть на свою жену. Подскажите, какое у нее выражение лица? Она злится? Мне стоит бежать? Пофиг. Вместо этого я смотрю на Боннера.
— В каком смысле целую таблетку?
— Нужно было принять только половину, — смущенно признается он, словно не может поверить в то, что забыл об этом упомянуть.
Я подхожу к нему, выпятив грудь вперед, как какая-то горилла, готовая совершить убийство.
— Ты мелкий ублюдок. Мог бы сказать об этом, когда дал ее мне со словами «Попробуй».
Округлив глаза, Боннер быстро делает два шага назад.
— Я думал, ты знаешь.
Всплеснув руками, я использую каждую унцию самоконтроля, чтобы не ударить этого мальчишку по лицу.
— Конечно, я же регулярно принимаю это дерьмо.
— Что ты принял? — наконец спрашивает Келли, заходя в комнату и уперев руки в бедра. Я мельком перехватываю ее взгляд. И не могу понять ее настроение. Кажется, у меня пелена перед глазами.
Боннер замечает Келли в комнате и подмигивает ей.
— Похоже, ты тоже наслаждаешься этой ночью? — спрашивает он, замечая ее спутанные волосы и порванную рубашку. Я не помню, как порвал рубашку, но не удивлюсь, если это произошло на кухне.
Келли даже не думает отвечать Боннеру. Она слишком занята, смотря на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Она и выросла, и это чертовски бесит.
— Что ты принял, Ноа?
— «Виагру», — сердито бормочу я, протягивая руку к своему бумажнику и ключам. — А теперь, если ты не хочешь, чтобы я истек кровью, мы должны поехать в больницу.
— Ты принял «Виагру»?
По выражению ее лица можно понять, что она находится на грани веселья и шока. Бьюсь об заклад, если бы я мог прочитать ее мысли, то они заключались бы в следующем: «Я недостаточно хороша для него» и «Я не возбуждаю его, поэтому он прибегнул к стимуляторам». Ничего из этого не подходит, но я также не испытываю необходимости прояснять этот вопрос.