Секс. Любовь. Свадьба
Шрифт:
Когда несколько часов спустя я собираюсь на работу, Боннера и Эшлинн уже нет в доме, а Келли стоит на кухне. Она готовит завтрак и ланч. Фин сидит в своем стульчике, с таким рвением набивая в рот кукурузные хлопья, будто ее никогда не кормили. Севи лакает молоко из миски подобно собаке, а Оливер сидит за столом с айпадом, отбиваясь от Хейзел, которая пытается отобрать у него гаджет.
Я смотрю на свою семью, думая о том, почему не смог открыться Келли в нашей спальне, не сказал все, что должен был, и почему понятия не имел, как это сделать. Не хочу смотреть правде в
Знаю, именно поэтому мы с Келли отдаляемся друг от друга, и понять это нелегко, что уж говорить о том, чтобы с этим справиться. Особенно когда это касается детей. Я наблюдаю за ними. Их индивидуальность настолько очевидна и проявляется во всем, что они делают. Мое сердце замирает оттого, что один из них навсегда исчез. Эта пустота все время будет ощущаться в нашем доме.
— Папочка! — со вздохом произносит Хейзел, когда замечает меня и мою перебинтованную руку. — Что ты наделал?
Я быстро смотрю на Келли. Она даже не взглянула на меня, так как слишком занята приготовлением еды.
— Сломал руку, — отвечаю я ей и тянусь в холодильник за протеиновым коктейлем.
— Сломал? Как? — Оливер отвлекается от айпада, а Хейзел мгновенно вырывает его из рук брата.
— Работал по дому, — лгу я, проходя мимо Келли.
Наши плечи на миг соприкасаются. Моя кожа до боли горит оттого, что я хочу ее обнять и притянуть к своей груди. Но я не осмеливаюсь излишне контактировать, хотя бы потому, что до сих пор не прочь провести еще один раунд в постели, даже если мой стояк потихоньку идет на убыль. Вы можете топить свои чувства с помощью секса до тех пор, пока они не хлынут через край.
— Оливер сегодня переночует у Коннера, — напоминает мне Келли.
Я разглядываю пластиковую коробку в своей руке.
— Кто такой Коннер? — спрашиваю я, не в силах вспомнить, как он выглядит.
— Мальчик из его баскетбольной команды… — Жена думает, что это мне поможет. У меня ужасная память на имена. И на лица. — Тот, родителей которого ты просил меня проверить, потому что тебе показалось, что они слишком много улыбались.
Теперь вспомнил.
— Никто не улыбается так много, если все в порядке с головой. Скорее всего, они организовывают торговлю детьми. Знаешь, на днях я видел плакат в туалете «Старбакса», на котором было написано, что, если вы жертва киднепинга, позвоните по такому-то номеру. Откуда у этих людей телефон? Уверен, никто из тех, кого незаконно перевезли в Мексику, даже не подумал засунуть свой телефон в задницу, чтобы позже позвонить в полицию.
Как только я заканчиваю, мне становится любопытно: может быть, это от недосыпа и мне стоит вздремнуть? Келли смотрит на меня таким взглядом, как будто я сошел с ума. Ночь без сна и не до такого доведет. Даже Фин, пристроившаяся на руках у Келли, сейчас смотрит на меня, приподняв одну бровь. Но, повторюсь, эта девчушка меня ненавидит.
— Они милые люди. И не собираются вывозить
Как только жена это произносит, Оливер толкает Хейзел со стула, и она летит на пол.
— Хватит воровать мои вещи! — кричит он на нее.
— Да они вернут его обратно, потому что он засранец, — бормочу я жене, касаясь губами ее уха.
Она улыбается, дрожа от моего прикосновения, а затем вздыхает:
— Оливер, не делай сестре больно. Этот айпад и ее тоже. Ребята, вы должны делиться.
— Я первый его увидел, — огрызается Оливер, закатывая глаза.
Поднявшись с пола, Хейзел не плачет из-за того, что ее старший брат ведет себя как мудак. Я беру со столешницы фруктовый батончик и бросаю в голову Оливера. Он попадает прямо в ухо. Сын поворачивается ко мне, шокированный.
— Угомонись, Олли.
Он прищуривается и напрягает плечи, но ничего не говорит. Сын знает, что со мной такой номер не пройдет. Хейзел забирается на стул и показывает ему язык.
— Ты так груб со мной.
— Потому что ты мне не нравишься, — шепчет ей Оливер.
Ненавижу то, как он относится к ней, но что бы мы с Келли ни говорили ему, ничего не меняется. Он никогда не вел себя так с Марой. Уж не знаю, пытается он таким способом оправиться после ее смерти или просто переживает кризис десятилетнего возраста. Иногда дети такие засранцы.
Я слишком близко подхожу к Келли, и Фин, смотря на меня, делает глоток из своей бутылочки. Я понимаю, что произойдет, и делаю шаг назад, прежде чем она успеет в меня плюнуть.
— Даже не думай, — предупреждаю я, не желая менять футболку. Вы офигеете, узнав, как трудно одеться, используя одну руку.
— На работе проблем из-за руки не будет?
Я смотрю на свою руку.
— Все хорошо, — бормочу я, а потом целую детей.
— Пока, — говорит на прощание Келли и быстро целует меня в щеку. Коротко и натянуто. Я снова разозлил ее.
Подхожу к столешнице — к той самой, на которой трахал ее этой ночью, — и понимаю, что не должен так уходить. Нет уж. Она заслуживает чего-то еще, даже если я не могу предложить ей многого. Поэтому, развернувшись, я наклоняюсь и шепчу ей:
— Я люблю тебя.
Потому что знаю: она хочет это услышать.
На губах Келли появляется улыбка, мягкая и нежная.
— Я люблю тебя.
Как только я забираюсь в машину, меня поражает боль от осознания того, что я постоянно так с ней поступаю. Просто ухожу. Прячу свои чувства и слова, которые не могу заставить себя произнести, и делаю то, что умею, — обеспечиваю нашу семью.
Я ненавижу ссоры. Не вижу в них смысла. Отец постоянно кричал на меня, чтобы донести свою мысль. Я никогда его не слушал. Когда ты слишком часто слышишь, как произносят «не те» слова, то входит в привычку больше оправдываться, чем общаться.
Я подпрыгиваю от стука в окно. Боннер. До сих пор хочу его убить. Опускаю стекло в машине.
— Проваливай. Я все еще зол на тебя.
Держа в руке чашку кофе, он бросает мне уведомление от ТСЖ.
— Это оставили в твоей двери утром. Предлагаю пойти и насрать на пороге дома леди из ТСЖ.