Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов)
Шрифт:

Вечером, лежа в кровати, которую я делила с одной из его внучек, я рассказала о том, что произошло. Оказалось, что с ней происходило то же самое. Мы обсуждали проблему, внимательно глядя друг другу в глаза, стараясь обнаружить в зрачках истинное значение сделанного открытия. Мы, несомненно, подозревали, что дедушка делал что-то такое, чего делать было нельзя, однако секрет, в который мы обе были им посвящены, был много ценнее, чем мораль, чей смысл и назначение оставались для нас окутаны тайной. Однажды я решила — с гордостью, граничившей с бравадой, — поведать священнику на исповеди о моих мастурбационных практиках. Его реакция разочаровала меня до такой степени — он воздержался от комментариев и попросту влепил мне, как обычно, пару «Аве» и тройку «Патер», — что я навсегда и окончательно потеряла к этому служителю культа всяческое уважение. Как после этого я могла рассказать ему о том, что пожилой мужчина прикоснулся к моим грудям и этим чрезвычайно меня смутил!

Как только я ловлю мужской взгляд, задерживающийся хотя бы на долю секунды там, где — делаю я заключение методом дедукции — мой бюстгальтер зацепился за пуговицу блузки, или, шире, если мой собеседник, не отрывая от меня застывшего взгляда, очевидно, занят мыслью, совершенно Отличной от той, что я пытаюсь ему втолковать, я немедленно баррикадируюсь и ищу спасения все в той же кротости и том же смирении, как и тогда, во время первой очной ставки с дедушкой. Именно по этой причине вы не отыщете в моем гардеробе ни облегающих платьев, ни платьев с глубоким декольте.

Моя стыдливость в данной области не ограничивается моим собственным телом и распространяется также на окружающих. Так, сидя на диване в какой-нибудь светской гостиной бок о бок с непристойно (полу!)одетой женщиной, я рефлекторно поправляю юбку и стараюсь сделать собственную грудь как можно менее заметной. В подобной ситуации мое смущение имеет двоякую причину: во-первых, посредством таинственного процесса сдвига, перепроектирования и экстраполяции, я прихожу к мысли, что своим поведением она разоблачает

меня

и обнажает

мою

наготу, во-вторых, проявляется свойственная мне тенденция к радикализации сексуальных контактов — другими словами, поправляя собственное платье, мне удается занять руки и воспрепятствовать им немедленно залезть в декольте соседки и полностью обнажить полуобнаженные груди. При этом необходимо сказать, что я сама долгое время не носила белья. По какой именно причине я решила отказаться от использования этих аксессуаров, я уже не помню, однако могу с определенностью заявить, что этот отказ не имел ничего общего с лозунгами феминизма (я никогда не была адептом движения), призывавшими забросить куда подальше все лифчики и кружевные трусики, хотя, вполне возможно, конгениально следовал сходной логике — обходиться без инструментов соблазнения. Результат, естественно, мог оказаться совершенно противоположным желаемому, так как совершенно очевидно, что обнаженная грудь, очертания которой угадываются под одеждой, может быть столь же эротически привлекательна, как и оборудованная специальными приспособлениями, призванными выставить ее в максимально благоприятном свете. Обнаженная грудь, по крайней мере, «естественна», и это позволяло мне тешиться мыслью о том, что никто и никогда на белом свете не сможет заподозрить меня в том, что я прибегаю к сексуально-эротическим ухищрениям и занята выработкой специальной стратегии соблазнения. Трусики пали жертвой того же течения мыслей. Годами каждый вечер я делала над собой неимоверное гигиеническое усилие и шла стирать брюки, тогда как просто снять трусики и бросить их в стиральную машину было бы гораздо проще. Надевать на голое тело любую другую одежду не составляло никакого труда. Очевидно, такое поведение было продиктовано своеобразным минимализмом, почти функционализмом: принцип, согласно которому свободному телу ни к чему обременять себя украшениями, такое тело готово действовать и жить, не испытывая нужды прибегать к эротическим играм, меандрам кружев и застежкам бюстгальтеров.

Контрастны пути субъективного взгляда и похожи на горную дорогу, мчась по которой машина то ныряет в темные туннели, то выскакивает на яркий свет… На предыдущих страницах я объясняла, что предпочитаю прикрывать то, что большинство моих современников считают совершенно естественным выставлять напоказ, одновременно раскрывая самые сокровенные интимные детали, о которых мало кто решится говорить вслух. Очевидно, что написать книгу — не поле перейти, а процесс письма от первого лица — подобно психоанализу, который, таща вас по крутым тернистым путям, помогает сбросить и оставить на обочине лохмотья вашего «я», — исподволь трансформирует первое лицо в третье. Чем больше и детальнее я описываю собственное тело и совершаемые мной действия, тем более удаляюсь от себя самой — каждый знает, как сложно бывает узнать себя в кривом зеркале, превращающем нос и щеки в изрезанный трещинами и усыпанный кратерами лунный пейзаж. Бывает, что похожий тип дистанции устанавливается посредством оргазма — говорят ведь, что волна наслаждения выносит оргазмирующего за пределы тела. Возможно даже, что отношения между дистанцией и оргазмом являются структурными — по крайней мере, это верно для той категории людей, к которой я принадлежу, — и первая управляет вторым в той же степени, в которой второй распоряжается первой. Так как это как раз и есть то, о чем я хотела бы сказать, та, которую я описывала выше, та, которую любой пристальный взгляд мог вогнать в краску, та, что не отваживалась носить мало-мальски эротические наряды, все та же, впрочем, что бросалась очертя голову в сексуальные авантюры, в которых безликие партнеры безостановочно сменяли друг друга, находит неизъяснимое наслаждение в эксгибиционистических откровениях, ограниченных, однако, одним необходимым условием — разоблачение должно происходить на некотором отдалении, быть объектом зеркальной операции, сюжетом рассказа.

В данном случае язык и образ взаимодополняемы. Именно тот факт, что образ очень часто просит вербального комментария, делает наблюдения за отражением в зеркале собственной плоти, жадно поглощающей кусок чужого тела, столь возбуждающими. «Ух! Идет как по маслу, долбит самую матку!» — «Погоди, погоди, а вот я прогуляюсь тут по краешку, чтоб тебе было видно…» Стилистически привычные нам с Жаком в подобных обстоятельствах диалоги представляют собой сухое констатирование фактов, при этом лапидарность обеденной лексики играет скорее не роль катализатора лавинообразной волны скабрезностей, а гасителя вербальных помех и резца, отсекающего все лишнее и позволяющего достигнуть максимально возможного в данных обстоятельствах уровня точности описания. «Потекла! Аж по бедрам течет… И клитор раздуло…» — «Верти, верти жопой, сейчас я тебя выебу как Сидорову козу… Но для начала надо тебе потрепать клитор хорошенько… А потом мы тебя выебем в жопу…» — «Ему хорошо? Твоему хую хорошо… Там?..» — «Да, эта жопа отлично доит хуй…» Обмен репликами продолжается в очень выдержанном, спокойном тоне, даже когда дело близится к финалу. Так как мы очевидно асинхронны и не можем видеть одни и те же образы и испытывать одни и те же ощущения одновременно, диалог превращается некоторым образом в инструмент сглаживания различий и заполнения лакун, мы снабжаем друг друга недостающей информацией. Мне также нравится сравнение с двумя артистами, которые, сидя в студии, дублируют порнографический фильм и внимательно следят за малейшими перипетиями персонажей — Пизда и Жопа, Хуй и Яйца, — говорящих отныне их голосами.

Повествование растаскивает тело на части, удовлетворяя потребность овеществления и инструментализации получившихся таким образом кусков. Знаменитая сцена в годаровском «Презрении», в которой Пикколи перемывает по словечкам тело Бардо, на мой взгляд, является прекрасной проекцией такого виртуального челнока, неустанно снующего между образом и словом, где последнее неустанно направляет и пришпоривает сознание, заставляя его фокусировать все имеющееся в наличии внимание на части тела. В процессе совокупления трахающиеся часто восклицают «Смотри!», и они совершенно правы, потому что посмотреть действительно есть на что, особенно же интересны — и доступны — крупные планы. Однако иногда, для того чтобы заприметить главное и для того чтобы смотреть и

видеть,

необходим отступ, дистанция — в точности так же, как это происходит в музейных залах. Я, например, очень люблю во время процесса сбрасывания одежд наблюдать — издалека — за членом, этим предвестником многих сладостных утех. По теории школы Гестальта он кажется мне огромным, по сравнению с телом, к которому принадлежит, хрупким и деликатным — иногда комичным — в своей полунаготе, неуклюже и ненужно помещенным зачем-то посреди слишком просторной для него комнаты, — и уж точно значительно больших размеров, чем если бы он находился у меня прямо перед носом. Мне также очень нравится в самый разгар веселья без предупреждения высвободиться, встать, сделать несколько шагов, повернуться спиной и, на расстоянии примерно

двух метров, изо всех сил раздвинуть ягодицы руками, открыть взору в створе охристый кратер ануса и алую лощину влагалища и сказать, трансформируя приглашение в приказание — так говорят «Вы

должны

отведать этих фруктов»: «Посмотри на мою задницу». А так как сложно придумать лучший способ разукрасить статику, чем придать ей немного динамики, я легонько встряхиваю плоть ягодиц. Показывать задницу и смотреть на лицо. Не много наберется на свете ощущений, могущих сравниться по интенсивности с удовольствием, образующимся между этими двумя полюсами. Ванная комната — идеальное место: раковина представляет собой образцовую опору, позволяющую амортизировать толчки и удары, сотрясающие заднюю оконечность тела, а в расположенном прямо над раковиной и ярко освещенном безжалостным светом зеркале я время от времени замечаю отражение собственного лица, которое, в отличие от исключительно сконцентрированной и собранной задницы, полностью дезинтегрируется. Впалые щеки по бокам разверстого рта наводят на мысль о механических игрушках, у которых внезапно кончился завод или прекратил действие элемент питания. Можно было бы подумать, что передо мной — лицо трупа, если бы не взгляд, изредка попадающий в поле зрения и ужасающий своей невыносимой безвольной дряблостью. Я пытаюсь укрыть его — укрыться от него, — прикрывая веки, и в то же время, повинуясь непреодолимому желанию, я ищу его вновь и вновь. Это мой якорь, мне нужно поймать его отражение, чтобы понять — я кончаю. Это сливная труба, по которой устремляется в никуда все мое существо: я не узнаю саму себя в состоянии подобного распада, и, более того, со стыдом, я отказываюсь признавать, что это я, отвергая малейшую возможность такого развития событий. Таким образом, удовольствие балансирует на тонкой грани и, точно так же как минус, помноженный на минус, производит плюс, является результатом не затухания сознания и отпадения от самой себя, как нередко говорят, но сочленения такого обморочного состояния, отраженного в зеркале, и ужаса, который оно вызывает в пробудившемся на краткое мгновение и взглянувшем в зеркало сознании. Бывает, что я сама добираюсь до этих вершин сладострастия, задержавшись в ванной комнате. Оперевшись одной рукой на край раковины, я мастурбирую второй и уголком глаза внимательно наблюдаю за собственным отражением. Один порнографический фильм произвел на меня неизгладимое впечатление. Мужчина имел ее раком. Камера располагалась прямо напротив ее лица, взятого крупным планом. Время от времени, под действием сотрясавших все тело толчков, ее лицо вплотную приближалось к камере и, как это обычно бывает, когда предметы находятся слишком близко к объективу, деформировалось. Зритель слышал приказания мужчины: «Смотри в камеру! Смотри в камеру!» — и глядел женщине прямо в глаза. Я не помню точно, тянул он или нет ее за волосы, чтобы получше задрать голову, но это вполне возможно. Я неоднократно вдохновлялась этой сценой, сочиняя свои мастурбационные сценарии. В реальности только один мужчина, с которым я с тех пор больше никогда не встречалась, доставил мне редкое по интенсивности удовольствие, воспоминание о котором осталось навсегда запечатленным в моей памяти, — с каждым ударом члена он настойчиво требовал: «Смотри мне в глаза». Я смотрела, твердо зная, что он глядит на то, как разваливается на части мое лицо.

Способность к абсорбции

Одним из недостатков порнографического видео является шаблонное изображение стереотипного оргазма. Из фильма в фильм герои и героини кончают в результате резкого роста усилий со стороны партнеров, закрыв глаза, открыв рот и испуская громкие крики. Однако существуют оргазмы, рождающиеся в неподвижности, начинающиеся в тишине и возникновение, развитие и развязка которых видны невооруженным взглядом. Как правило, к использованию клише прибегают те, кто хочет дополнительно возбудить партнера или стимулировать желание. С теми или иными вариациями из всех уст звучат все те же — иногда вульгарные, иногда нет — слова. Очень часто мужчинам бывает необходима востребованность, и они настаивают на том, чтобы они сами и их члены вызывались на бис («Ты его хочешь? Хочешь большой хуй?», «Скажи мне, позови меня…»), в то время как женщины, даже те из них, что обладают в особенности независимым складом ума, более склонны к подчиненному положению и к тому, чтобы призывать на свою голову страшные мучения («Проткни меня насквозь!», «Разъеби меня на куски!»). Глядя на то, как я, запечатленная на видеокассете, размазываю себе по груди широкими неторопливыми жестами сперму, только что выплеснувшуюся из подрагивающего члена, я задаюсь вопросом: а не повторяю ли я просто-напросто жесты, десятки раз виденные на экранах? Выплеск не был столь сногсшибательным, как это обычно бывает в порнокино, но тем не менее вполне впечатляющим — намазанная спермой кожа блестела на свету. Интересно было бы знать, какие эротические жесты и сексуальная риторика использовались нашими предшественниками до изобретения кинематографа? Однако чем сильнее и естественнее чувства, тем меньше «кино». Я знаю это на собственном опыте. Пока удовольствие находится на восходящей части кривой, я не жалею сил. Я не щажу не только живота своего, я, как умалишенная, работаю ногами и руками; лежа на спине, я пришпориваю мужчину и колочу его пятками по ягодицам и бедрам. Затем наступает более спокойная фаза, спадает напряжение, исчезает нервозность. Мой визави трудится в такие моменты над куском инертной плоти. Голос меняется. Забыты сценарии, заброшены истории, реплики становятся все отрывистее и короче. Я повторяю «да, да, да, да», иногда сопровождая речитатив быстрым движением головы справа налево, или твержу «продолжай, продолжай». А потом, внезапно, голос становится звучным, чистым, ясным, как у актера, знающего, как придать ему силу и свежесть, паузы между словами становятся длиннее, а каждый слог — ударным: «про-дол-жай». Иногда «да» превращается в «нет», и на некоторых записях я вижу, как прячу лицо в ладони.

Мне было бы чрезвычайно непросто заниматься делом, которым я занимаюсь, и практически невозможно собрать воедино свои разрозненные записи, если бы я не была наделена некоторым даром наблюдательности вкупе с солидной долей «суперэго», немало поспособствовавшим развитию и укреплению вышеозначенного дара. Увлечь меня крайне непросто, и в моменты, когда, как говорят, не думает никто, я думаю. И наблюдаю. Из вышесказанного вытекает, что я всегда была чрезвычайно внимательна по отношению ко всем своим партнерам — естественно, к тем, кого могла опознать, — вне зависимости от качества и характера нашего общения, будь то мимолетная связь или прочные узы любви и дружбы. Такая внимательность, вероятно, является составной частью той же перцептивной структуры, что и способность к сосредоточению перед картиной или умение буквально погрузиться в созерцание соседей в метро, ресторане или зале ожидания. Опасная способность. Я — настоящий ас и стала таковым потому, что всегда здраво оценивала результаты своих действий. В начале главы я вскользь упоминала о том, что мне свойственно было почти в буквальном смысле влезать в чужую шкуру, только для того, чтобы попытаться прочувствовать испытываемые посторонними ощущения. Это не совсем метафора — я прекрасно помню, как, на удивление самой себе, обнаруживала, что вследствие некоего мимикрического процесса имитировала даже тики и расхожие словечки, свойственные тому или иному персонажу. Такие трансформации, как несложно догадаться, приводили к тому, что мое собственное удовольствие нередко отступало на второй план. Прошло много — очень много — времени, прежде чем я отыскала ласки, прикосновения, позиции, которые мне действительно нравились. Рискну выдвинуть следующее предположение: природа не одарила меня восприимчивым к удовольствию телом, и мне пришлось броситься очертя голову в бурный омут лихорадочной сексуальной активности, утонуть в нем, полностью забыть и отринуть себя, слиться, смешаться с другим, с другими, для того, чтобы, сбросив старую кожу и избавившись от механического тела, данного мне при рождении, приобрести новое, способное, на этот раз, отдавать и получать в равной мере. Но это был длинный путь, и я потеряла счет телам и лицам, в напряженном созерцании которых я так долго забывала себя.

Поделиться:
Популярные книги

Идеальный мир для Лекаря 21

Сапфир Олег
21. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 21

Книга пяти колец. Том 4

Зайцев Константин
4. Книга пяти колец
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Книга пяти колец. Том 4

Не отпускаю

Шагаева Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.44
рейтинг книги
Не отпускаю

Брак по-драконьи

Ардова Алиса
Фантастика:
фэнтези
8.60
рейтинг книги
Брак по-драконьи

Князь

Мазин Александр Владимирович
3. Варяг
Фантастика:
альтернативная история
9.15
рейтинг книги
Князь

Столичный доктор

Вязовский Алексей
1. Столичный доктор
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
8.00
рейтинг книги
Столичный доктор

Камень. Книга 4

Минин Станислав
4. Камень
Фантастика:
боевая фантастика
7.77
рейтинг книги
Камень. Книга 4

Темный Охотник 2

Розальев Андрей
2. Темный охотник
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Охотник 2

Измена. Не прощу

Леманн Анастасия
1. Измены
Любовные романы:
современные любовные романы
4.00
рейтинг книги
Измена. Не прощу

Перерождение

Жгулёв Пётр Николаевич
9. Real-Rpg
Фантастика:
фэнтези
рпг
5.00
рейтинг книги
Перерождение

Право налево

Зика Натаэль
Любовные романы:
современные любовные романы
8.38
рейтинг книги
Право налево

Истребители. Трилогия

Поселягин Владимир Геннадьевич
Фантастика:
альтернативная история
7.30
рейтинг книги
Истребители. Трилогия

Барон меняет правила

Ренгач Евгений
2. Закон сильного
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Барон меняет правила

Мастер 7

Чащин Валерий
7. Мастер
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
попаданцы
технофэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Мастер 7