Сексуальный миф Третьего Рейха

Васильченко Андрей Вячеславович

Глава 6. Половая алхимия (расовая селекция в нацистской Германии)

Задолго до возникновения Третьего рейха врачи, психиатры и другие ученые многих стран предупреждали об опасности возможного биологического вырождения людей в ранее неведомых социальных условиях: в большой скученности в крупных индустриальных центрах с их искаженными и извращенными (по сравнению с простым крестьянским миром) представлениями, а также необычными (по сравнению с прежними временами) бытовыми условиями. Впрочем, и сейчас никто с полной уверенностью не сможет сказать, что социальные условия, возникшие вследствие урбанизации, прозрачны, контролируемы и не вызывают никаких опасений. В первой трети XX века многим европейцам казалось, что нации подвергаются усиливающемуся давлению алкоголиков, уголовников-рецидивистов, всевозможных асоциальных элементов, больных и калек, воспроизводство которых никак не регулировалось в течение многих поколений; что достижения современной медицины, обеспечивавшие спасение новорожденных с различными наследственными заболеваниями,

оборачиваются со временем против общества, поскольку эти калеки становятся для него обузой. В этих условиях многим казалось, что современная медицина и социальная сфера действуют вопреки естественному отбору, систематически ухудшая, а не улучшая человеческий материал. Иными словами, все победы современной науки и социальной политики представали как пирровы победы. Таким образом, Гитлер не был особенно оригинален, когда в 1925 году писал в «Майн кампф», что полумерой и нелепостью является забота о продолжении жизни неизлечимо больных людей; в таких случаях нужен ясный рациональный подход и последовательные действия.

Большинство европейцев было озабочено падением рождаемости, которое казалось опасным ввиду экспансии соседей; проблемой казался рост рождаемости у своих политических соперников. Точно так же, как сейчас в Европе опасаются роста населения в странах «третьего мира», в межвоенный период французы боялись высокой рождаемости у своих воинственных соседей – немцев; немцы боялись угрозы бесчисленных «славянских орд»; англичане опасались большой рождаемости у ирландцев; итальянцы сетовали на «бандитский юг»; в европейской части России боялись высокой рождаемости в ближнем к нам азиатском зарубежье. В разных обществах в разные времена присутствовал страх перед иммигрантами, могущими «испортить» хорошую расу, и недовольство эмигрантами, снижающими расовое состояние общества вследствие отъезда за границу. В США, например, имел место страх перед волной эмигрантов из Азии или притоком эмигрантов из бедных регионов Восточной Европы, «белых бедняков», которые якобы снижали сопротивляемость белой расы перед лицом напористых негров. В этой связи существовали квоты на въезд в США определенных расовых типов. Впрочем, евгеника была не только европейской или американской болезнью, она процветала в Китае, в Аргентине, в Бразилии, в Индии.

Задолго до нацистов практические шаги для предотвращения воображаемой перспективы вырождения сделали шведы, хотя первая в мире кафедра евгеники была создана в 1909 году в Лондоне и лишь в 1922 году – в университете Упсалы. В Швеции впервые стали практиковать добровольную стерилизацию в целях сохранения расовой чистоты и поддержания нордического типа. Впрочем, в практике евгеники американцы и немцы вскоре обошли англичан и шведов. Почти во всех американских штатах существовала узаконенная практика стерилизации наследственных больных, а в Калифорнии стерилизовывали больше, чем во всех остальных штатах вместе взятых. Воодушевленные законом США об эмиграции, немецкие евгеники заговорили о необходимости принятия подобного закона в Германии (перед лицом притока в страну евреев и южных славян). Также немецкие евгеники распространяли среди немцев всевозможные пропагандистские материалы с графиками и статистикой о затратах на социальную помощь неблагополучным (вследствие наследственных заболеваний) семьям. О необходимости устранять «человеческий балласт» еще в 1920 году писали немецкий юрист Карл Биндинг и немецкий медик Альфред Хохе. Они оценивали человеческую жизнь масштабами затрат на продукты питания, одежду, жилье, отопление и уход. Нацисты охотно повторяли эти доводы даже в школьных учебниках; потом они первыми перешагнули порог допустимого, задумав втайне от общественности осуществить программу эвтаназии. В начале XX века к евгеническим кругам в Германии примыкали даже социал-демократы; во всех слоях общества находились люди, симпатизировавшие их идеям. Напротив, в Англии, когда некий лейборист внес законопроект о добровольной стерилизации наследственно больных, то Сидней Уэбб протестовал, указывая, что это важное дело не может быть оставлено на усмотрение частных лиц и люмпен-пролетариев. В отличие от Германии, где ученые с большим энтузиазмом восприняли евгенические планы, в Англии никакого воодушевления они не вызвали – по всей видимости, евгеника в силу своего радикализма не подходила консервативным англичанам. В 1929 году английскими психиатрами было установлено, что различными психическими расстройствами страдает около 300 тыс. англичан, из которых только 50 тыс. помещено в лечебницы. Данные статистики произвели сильное впечатление, но в 1931 году британская нижняя палата отвергла закон о стерилизации.

Без резких возражений против евгеники не обошлось и в Германии: в 1923 году профессор Карл Бонхефер (отец Дитриха Бонхефера, известного деятеля антинацистского Сопротивления) выступил с резкой статьей, возражая против насильственной стерилизации людей, родившихся слепыми или глухими, идиотов, эпилептиков, преступников-рецидивистов и людей, имевших, по крайней мере, двоих внебрачных детей. Мюнхенский психиатр Освальд Бумке весьма точно заметил, что в дебатах о стерилизации речь идет прежде всего об арийцах и неарийцах, о долихоцефальных или брахицефальных головах, о нордической расе и неполноценных людях; но в этих сферах абсолютно ничего определенного нет, и ложные рецепты и неопределенные теории могут принести только вред. Бумке далее указывал, что в соответствии с этой логикой нужно убить не только всех душевнобольных и психопатов, но и инвалидов войны, безработных, пенсионеров и вдов, которые уже не способны рожать.

Проблемы,

связанные с евгеникой, коснулись Германии особенно остро и воспринимались частью общественности как подлежащие непременному разрешению. Причины этого, возможно, лежат в ожесточении немцев после Первой мировой войны, усугубленном позором Версальского договора и потрясениями кризиса 1929 года. После 1929 года средств для проведения активной социальной политики не хватало, и все чаще раздавались голоса о необходимости превентивной стерилизации калек (чтобы воспрепятствовать их воспроизводству и таким образом сэкономить средства для поддержания здоровых людей, оказавшихся в нищете вследствие кризиса). В Германии был популярен тезис от том, что в войну действует негативный отбор, и погибают лучшие, а «неполноценные» процветают в тылу (при этом игнорировался тот факт, что в заключительной стадии Первой мировой войны в немецких психиатрических лечебницах и приютах для калек вследствие систематического недоедания погибло более 70 тысяч человек). Современная война с отравляющими газами и пулеметами привела к изменению моральных масштабов, чему соответствовало и поведение людей в тылу. Люди стали забывать, что обязанностью здорового и сильного является помощь слабому и больному, а не желание выжить за его счет. Даже представители прогрессистов в Германии в 1914 году высказывались за то, чтобы тратить дефицитные средства не на душевнобольных и калек, а на здоровых людей, которые могут принести стране пользу. Такая риторика немногим отличалась от нацистской. После войны наиболее радикальные публицисты стали призывать к преодолению «устаревшей» иудео-христианской морали и к возврату к первобытным и здоровым нравам спартанцев, которые убивали больных младенцев и беспомощных стариков.

«Социальная стабильность, во-первых, всегда исходит из того, что любое отклоняющееся от общепринятых норм поведение представляет опасность для общества и должно оцениваться как криминальное, неполноценное или даже вырожденческое. Во-вторых, социум велит настраиваться на работоспособность, чтобы обеспечить себе средства для проживания. Теперь асоциальное поведение состоит не только в отказе от работы, но и от размножения». Приблизительно так выгладил главный постулат нацистского общества.

Овладев массами, национал-социализм попытался свести роль отдельного человека в обществе до минимума. В нацистском государстве отдельная личность ничего не значила, главным было понятие «народ». Чтобы легче было осуществлять господство над массами, миллионы людей должны были унифицироваться под стандарт «нормального человека». Для осуществления этого тоталитарного требования предусматривались различные пути и возможности. Одним из таких было «дисциплинирование тела».

Национал-социализм разделял весь мир на «хороший» и «плохой», «ценный» и «низкокачественный» генетический материал, на законопослушных граждан и персон, являвшихся бельмом на глазу нацистского государства. «Хороший» материл должен был отбираться и подвергаться селекции. В качестве вознаграждения таковым обещался социальный рай: финансовая стабильность, поездки в отпуск на «Фольксвагене», полученном по программе «Сила через радость», современный четырехкомнатный дом или квартира. «Плохой» материал подлежал «искоренению». Этих людей попросту уничтожали.

«Экспроприация тела» была подготовлена и проведена при помощи расистской идеологии национал-социализма. Когда чистота и преобладание «арийской расы» были поставлены в центр нового видения мира, а государство стало лишь инструментом осуществления воли этой расы, то о каких-то отдельных личностях не шло и речи. Каждое отдельное тело и его сексуальность должны были послушно стоять на службе режима. Но и этого было мало: нацистские медики и идеологи устанавливали, кто посредством своих половых сношений служил арийской расе, а кто – нет.

Насильственной стерилизации подлежало около 400 тысяч человек: «сексуальные уклонисты», «извращенцы», «падшие юноши», вообще все те, кто не собирался безоговорочно подчиняться коричневому государству. Тоталитарное государство решило воздействовать на своих подопечных через самый уязвимый и восприимчивый участок – половую жизнь.

В момент захвата власти нацисты еще не располагали полнотой знаний, которые смогли бы поставить им на службу плодородие миллионов людей. Пока на улицах бесчинствовали штурмовики, не было и необходимости в программе эффективной и малозатратной стерилизации. Но по мере появления новых концентрационных лагерей у нацистов появилось фактически неограниченное поле деятельности. Именно там, за колючей проволокой, они спрятали от «добропорядочных граждан» свои экспериментальные программы. Здесь самыми варварскими методами шли медицинские эксперименты, призванные «социально дисциплинировать» немцев. В распоряжении нацистских врачей оказалась рентгеновская стерилизация, поточные аборты, опыты по воздействию формалина и нитрата серебра на матку и яичники женщин.

В тридцатые годы женщины уже не могли сближаться с мужчинами, которые им нравились. Мужчины не могли спать с женщинами, которых они любили. В Лондоне и Париже, в США в вопросах половых отношений все еще господствовала щепетильность XIX века. Но лишь одно государство, Третий рейх, задался задачей не просто подбирать подходящих партнеров, а фактически проводить человеческую селекцию. Тоталитарное государство не оставило в немецких кроватях места для секса, который являлся следствием взаимного влечения двух людей. Немцы должны были безоговорочно превратить свою интимную жизнь в политическую акцию, орудие для достижения высших государственных целей. Немецкие тела подлежали унификации так же, как политические и общественные организации, органы власти и предприятия.