Секториум
Шрифт:
Имо подняли с матраса не разбуженным. Никто опомниться не успел, как они оба исчезли в капсуле. В следующий раз трап зашел на борт через месяц.
Может быть, спустя миллионы лет человечество придет к выводу, что природа индивида находится в противоречии с природой социума. Может быть, спустя миллионы лет оно поймет, почему. Сириус объяснил это сразу, только человечество не стало его слушать. Сириус рассудил так: человек и социум — есть порождения совершенно разных природ, не связанных между собой изначальным замыслом, ибо, сотворив Адама и Еву по своему подобию, Бог не предполагал тиражировать творение в миллиардах экземпляров на ограниченном
С тех пор, как я согласилась с этой идеей, поиск компромисса между мной и прочей разумной природой приобрел характер головоломки. Когда «стакан» отчалил, я была уверена, что убью всех. Когда я увидела восход солнца над Флио с низкой орбиты, идея мне показалась преждевременной. Наверно, я слишком соскучилась по рассветам и закатам.
«Стакан» завис над расщелиной, стал снижаться на серые острия скал. Гнездо флиона узнать было невозможно. Нельзя было догадаться, что это оно. Рельеф скалы изменился, лоза разрослась и накрыла каменную площадку, оставив лишь малый пятачок над пропастью для посадки космического транспорта, размером как раз под днище «стакана». Я так разволновалась, что забыла главное Мишино напутствие: «Держи связь! — предупреждал он. — Что бы ни случилось, каждую минуту будь на связи и рассказывай, что происходит. А если чего доброго сработает видео…»
Видеотранслятор флионеры отключили на верхней орбите. Они бы отключили и звук, но Миша перехитрил всех. Он использовал антикварный приемник, пользователи которого, по логике флионера, не то, что высадиться на чужую планету — не смогут оторваться от своей собственной. Местное карантинное поле оказалось не готово гасить вражеские частоты.
«Включись, как только встанешь на грунт», — умолял Миша, но мне было не до него. Я была уверена, что отправляюсь на новый позор. Алена бы сказала, что я комплексую перед флионерами, но это не так. Дело не в комплексах. Дело в том, что флионеры меня раздражают и бесят уже много лет, с первого посещения Хартии, чем дальше — тем сильнее. Ничего нового в моем отношении к ним не намечается, потому что папаша-Птицелов на сей раз разозлил меня не на шутку. Продержав у себя ребенка столько дней, ни разу не дал знать, в порядке ли он? Когда вернется и вернется ли вообще? Ребенка, от которого, замечу, когда-то избавился. Я была в бешенстве. Последние дни на корабле я стала противна самой себе. И вот, злая престарелая ведьма едет в ступе на разборку с контрабандным передатчиком в ухе и в дерюге от Айры на голое тело, потому что карантин не позволил ничего на себя надеть.
К посадочной площадке не вышел никто. Босыми ногами в одиночестве я ступила на камень. «Стакан» взмыл, освободившись от пассажира. В тени шатра горел голубой огонь, вокруг которого сидели два гуманоида: Птицелов-отец и Птицелов-сын. Сын приветствовал меня кивком, словно мы утром встречались на кухне. Он что-то мастерил из проволоки, оплавляя ее в огне, вокруг были разложены инструменты и склянки. Птицелов-отец обернулся, чтобы поглядеть на меня, и не поздоровался, как будто и с ним мы вообще не расставались.
— Войди, — разрешил он.
Из-за его плеча выглянула Айра, собралась бежать ко мне, но была удержана, и только жестом изобразила, как страстно она хочет меня обнять, и как ужасно, что ее не пускают.
— Войди, — повторил Птицелов и стал рассматривать меня желтым взглядом.
Наверно, я неприлично постарела, а может, он вспоминал русский язык? Или пытался понять, зачем я опять стою здесь? Все, что хотел, он от меня уже получил. «Отдай ребенка, гад, — телепатировала я ему. — Верни ребенка, крокодил ты этакий. Мне ничего от тебя не надо. Отпусти его, и мы уберемся».
— Сядь, — сказал Птицелов-отец, когда я приблизилась к огню.
Я села, но суть своих требований не изменила.
— Мы тут… тащились мимо, — начала я, — решили тебя навестить…
Имо улыбнулся. Вблизи стало видно, что он плетет окантовку чистого медальона, на котором едва размечен будущий узор.
Птицелов поднялся, словно вспомнил о чем-то важном, снял с себя Айру и вышел из-под навеса.
— Ты домой собираешься или нет? — спросила я Имо. Имо кивнул. — Когда? — ответа не прозвучало. — Совесть у тебя есть? Я же волнуюсь! — Айра положила мне голову на плечо. — Сидите здесь, пока я не поговорю с отцом, — сказала я и пошла догонять Птицелова.
Його спускался со скалы по узкому серпантину, в сторону, где с гнезда свисали в пропасть плетеные лестницы. Вид мятой поляны открылся с высоты. Местность изменилась до неузнаваемости, скалы раздвинулись, выросли, преобразив рельеф ущелья.
— Тебе понравился Имо? — спросила я Птицелова-отца, когда тот заметил мое преследование.
Птицелов остановился, чтобы еще раз меня осмотреть. Теперь, когда мы остались одни, его взгляд стал более внимательным и откровенным.
— Да, — ответил он. — Имо понравился мне сразу. Больше других сыновей. Поэтому я дал его на Землю. Моей защиты ты не приняла.
— Спасибо, — ответила я.
— А тебе понравилась Айра?
— Хорошая девочка. Только невоспитанная.
Його не нашел в моих словах должного восхищения и продолжил спуск. Само собой понятно, что он и не думал ее воспитывать. Она росла, как росла. И выросла. Я не вполне поняла, для какой цели, но заподозрила, что Айра — это именно то, ради чего Птицелов завлек меня сюда много лет назад. А Имо — так… презент в знак благодарности. Видимо, после изготовления Айры, у Птицелова остался лишний генетический материал. То есть, картина сложилась следующим образом: пока я, выбиваясь из сил, воспитывала на земле флионера, он держал на Флио человеческое существо, как обезьянку, для развлечения.
— Главное, чтобы ты был доволен своей Айрой, — добавила я. — Хотя, если бы она росла на Земле, она действительно была бы на меня похожа. Сходство, чтобы ты знал, определяется не только генетикой, но и воспитанием. Я, например, Имо воспитывала.
— Зря, — сказал Птицелов. — Не надо было.
— Может быть, для Флио не надо, но ты, если помнишь, дал его на Землю.
— Не надо было воспитывать. Это лишнее.
— Зачем ты отдал ему корабль? Чтобы он вернулся? Вот, он вернулся, и что дальше?
Птицелов-отец прибавил шаг, потому что почуял скандал. Я пустилась за ним, рискуя улететь в пропасть. «Нашла подходящее место качать права, — думала я. — Что теперь делать? Драться с ним? Чем мне насолить флионерской расе? Еще раз испортить ее человеческой генетикой? Я даже не имею возможности задобрить Птицелова мухой, потому что этот тип уже изучил мух, а природа Земли с тех пор не придумала ничего нового в технике воздухоплавания».
— Ты позволишь Имо вернуться с нами? — спросила я. — Или у тебя другие планы?