Секториум
Шрифт:
— Имо принадлежит тебе, — ответил Птицелов.
Из его ответа мне ровным счетом ничего не стало ясно. Похоже, за месяц общения с сыном, отец не потрудился вникнуть в его натуру. В противном случае, он должен был объяснить, каким образом я должна реализовать свои права на младшего Птицелова? Тащить его на себе или вырубать из скалы вместе с камнем, за который он схватится, чтобы не возвращаться в Галактику? Что-то я не заметила в нем стремления покинуть отцовское гнездо.
С выключенной связью я слышала Мишину ругань, камни летели у меня из-под ног. К тому
— Не ходи за ним, — сказала Айра. — Ходи за мной. Я соскучилась.
Проблемы Айры были от меня еще дальше. Птицелов продолжал путь, я продолжала его преследовать, Айра продолжала висеть у меня на шее.
— Как тебе удалось ее так разбаловать? — спросил я. — Объясни ей хотя бы элементарные правила приличия.
— Айра! — сердито сказал Птицелов и обернулся.
Айра оставила в покое мою шею и пошла сзади.
— Она кому принадлежит? Тебе? Или я в доле?
Птицелов остановился, грозно поглядел и моргнул белым веком.
— Ясно, — сказала я. — Вопрос снят. Тогда, пожалуйста, сам поучи ее манерам.
— Она — как ты, — заявил Птицелов.
— Нет, она совершенно не как я. Если не сказать больше, она моя абсолютная противоположность во всем.
— Она — как ты.
— Тогда почему она ко мне липнет, как отрицательный заряд к положительному? Я бы на ее месте постеснялась.
— Айра, поди… — сказал Птицелов девочке.
Айра надулась и пошла обратно. То есть, поступила именно так, как я не поступила бы ни за что. Я бы, по крайней мере, постаралась понять, действительно ли мой поступок достаточно ужасен для изгнания?
Мы продолжили спуск по тропе, пока лестницы не преградили путь. Його начал сматывать их, укладывая кольцами, колючку к колючке. Вероятно, решил, что ночью на скалу могут влезть злоумышленники в образе Миши Галкина. Или, чего доброго, я сбегу со скалы и снова угоню алгоплан. Молодые поросли лианы со времени моего прошлого посещения претерпели метаморфозу, стали завиваться колечками, чтобы избавить флионеров от необходимости плести ступени. В лаборатории они добились такого эффекта или природа сама сжалилась над мозолями ремесленников? Його складывал толстые кольца и сбрасывал в грот, а я делала вывод:
— Боишься, что сбегу вместе с Айрой? Зря. Я не знаю, как направить твой корабль обратно.
— Имо знает, — ответил Птицелов, и у меня с души отлегло.
Он вытягивал лестницы, укладывал их, а я смотрела и собиралась с мыслями. Надо было начать разговор. Надо было настроиться, сосредоточиться, чтобы вспомнить, ради чего земляне оказались на Флио?
— Його, — начала я, — с нами на корабле человек, который хочет говорить с тобой.
— Нет, — отрезал Його.
— Ты ведь не знаешь, о чем я собираюсь просить! Надо, чтобы кто-то вроде тебя этому человеку раз и навсегда объяснил…
— Нет, — повторил он. — То не человек. Его надо бросить за борт.
Поразительно, как могут совпасть убеждения двух совершенно разных существ. Мишино тайное желание прозвучало бы точно так же. Но, к сожалению, с таким результатом переговоров мне стыдно было вернуться на борт.
— Может быть, если ты скажешь ему, он поверит, что фронов искать бесполезно. Ужас в том, что кроме тебя он не поверит никому.
— Фронов глупо искать, потому что их нет. Говорить о них тоже глупо, потому что флионеры не могут знать. Флионеры ушли из космоса.
— Тогда кто похитил меня из Хартии? — спросила я. — Кто, если не флионеры?
— Такого не было, — ничуть не смутившись, ответил Птицелов.
— Не поняла.
— Событие, о котором ты говоришь… я не знаю.
— Неужели? Может, ты не понял вопроса?
— Я не знаю такого события, — стоял на своем Птицелов.
— Не знаешь? — удивилась я. — А это ты узнаешь? — я показала белое пятно на запястье, которое с годами не затянулось пигментом. Что еще можно было предъявить в доказательство? Только память. Наши с ним общие воспоминания, от которых он с наглой легкостью отказался. — Його, опомнись! — взмолилась я. — Я имею право! Мне уже не семнадцать лет и я пока еще в космосе. Если не флионеры, кто же похитил меня из Хартии и зачем?
Птицелов швырнул в грот последний моток лозы и грозно встал над обрывом.
— То были не флионеры.
— Тогда кто? Не хочешь признаться, что это был ты?
— Не я.
— Интересно, кому до тебя принадлежал корабль? Может, у тебя угнали его?
— Угнали.
— Кто? Скажи мне, по совести, Його, кто мог угнать его? Разве можно его угнать?
— Тот человек, который пришел с Земли… Его надо бросить за борт.
— Я поняла мысль, но мы не об этом человеке сейчас говорим.
— То не человек. Человек не будет искать фронов. Ты не понимаешь.
— Да, не понимаю. Поэтому спрашиваю. Заметь, не о фронах. Я спрашиваю, кто меня похитил? Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было!
— Что было тогда, того нельзя знать сейчас. Чего нельзя знать, того объяснить нельзя.
— Это почему же?
— Потому что нет органа, которым понять, — сказал он, указывая на мою голову.
— А может быть здесь, — я указала на его загорелую лысину, — нет слов, которыми выразиться? Или слова есть, но нет храбрости?
Птицелов нервно моргнул, но не ответил. Кажется, он начал понимать, что Айра и впрямь мне не копия, что я не убегу от одного слова «поди».
— Молчишь? Не знаешь, что сказать? Правильно делаешь, потому что сказать тебе нечего. Потому что ты лучше меня знаешь, где искать фронов. Каждый флионер это знает, иначе ты не принимал бы меня на дикой скале. Это не вопрос. Вопрос в том, какой ценой Сириус до них доберется. Ты поможешь сделать это или мы будем пробовать сами?
Лицо Птицелова не выразило эмоций, почти как Имо в момент плохого настроения: спокойствие и безразличие ко всему, этакая непроницаемая стена сарая, за которой кустарным способом изготавливается водородная бомба.