Селижаровский тракт
Шрифт:
"Почему так случилось? Почему так нелепо все сложилось? Почему? Почему?" громоздились, налезая друг на друга, мысли и не находили ответа.
Политрук посасывает цигарку и смотрит в огонь потухшим, усталым взглядом думает, видать, о том же... Но пока они молчат, каждый в своих мыслях, да и сил нет говорить. Политрук вообще не особо разговорчив, не изводит бесконечными беседами и поучениями. Он старался поговорить с каждым в отдельности, по-простому, ну и на старшину часто нажимал, чтобы с довольствием порядок был. В общем, ничем он не выделялся, на голос никого не брал, а вот он все-таки остановил панику, организовал вынос раненых и с поля боя, и после вечернего налета...
Коншин приглядывается к нему... Он понимает, что политрук внутренне сильнее и жизненного опыта ему не занимать, лет на двенадцать старше он Коншина. И смущает его, что по стечению обстоятельств этот человек оказался у него в замполитах... Ненадолго это, конечно, пришлют скоро кого-нибудь на роту, думает он.
Костерик потрескивает. Иногда какая-нибудь сухая веточка вспыхнет ярким огнем, осветит их пристанище, плеснет красным бликом по измученным лицам и багряной точкой отразится на стволе автомата.
– Кто же виноват?
– вырывается у Коншина.
Политрук поднимает голову, затягивается цигаркой и отвечает не сразу:
– Не виноватых надо искать, а причины...
– потом, посмотрев на растерянное лицо Коншина, добавляет: - Считай, Коншин, что в общем плане это наступление было необходимо и имело определенную цель... Давайте так, - и кладет руку на плечо Коншина.
И тут дребезжит телефон. Связист, мгновенно проснувшись, берет трубку.
– Вас... Комиссар батальона, - говорит он Коншину.
– Ну, как вы там, москвич?
– слышится в трубке сочувственный голос батальонного.
– Доложить обо всем, что произошло?
– спрашивает Коншин.
– Нет, нет. Я все знаю от помкомбата... Как вы думаете, немцы еще под танком?
– Наверное...
– Если мы сейчас пошлем отделение разведчиков, удастся ли им взять немцев?
– Думаю, удастся... Надо две группы. Одной зайти с тыла...
– Да, конечно.
– Комиссар некоторое время молчит, видно обдумывая что-то.
– Коншин, вы... не смогли бы возглавить группу? Сразу не отвечайте, подумайте...
– Товарищ комиссар...
– устало начинает Коншин.
– Понимаю, очень устали, - сразу же прерывает комиссар.
– Тогда встретьте разведчиков и покажите пути подхода.
– Есть встретить.
– Группа подойдет к землянке помкомбата в двадцать три ноль-ноль. У вас есть часы?
– Да. Встречу у землянки.
– Так вот, Коншин, вы боялись струсить, а мы думаем представить вас к награде...
– Я и трусил, товарищ комиссар... Еще как, - говорит Коншин правду.
– Но превозмогли, Коншин, превозмогли... Это главное... Дайте мне политрука.
Коншин передает трубку и закрывает глаза. Сквозь усталь проходится приятное - "думаем представить вас к награде". Значит, выдюжил он все-таки свой первый бой... Но скоро это приятное улетучивается. Очень хочется спать, и очень не хочется идти встречать разведку в двадцать три ноль-ноль. Взглянув на часы, видит: у него еще сорок минут.
Просыпается Коншин за десять минут до срока и будит Рябикова. Тот, ничего не спрашивая, протирает глаза и встает. Политрук тоже просыпается, подкидывает в костерик ветки.
– Идете?
– Идем, - отвечает Коншин.
– Пожалуй, я пойду тоже.
– Политрук свертывает цигарку, прижигает от костра.
– Знаете, это очень важно, если разведчики захватят хоть одного немца. Тогда... тогда...
– Он не договаривает, но Коншин понимает.
Выползают из воронки... Голубовато поблескивает снег от ракет, в небе красные нити трассирующих... Красива ли ночная передовая? Наверное, если добавить - жутковато красива...
К землянке помкомбата подходят одновременно, отделение разведчиков в белых маскхалатах и они. Молча приветствуют друг друга. Лейтенанта - командира взвода разведки - Коншин почти не знает. Помнит только, как звонил тот на станции Воробьевы горы по телефону-автомату и говорил с кем-то непринужденно, даже весело, не как остальные - запинаясь, сдавленными голосами.
Сейчас он возбужден первым заданием. Глаза поблескивают, движения энергичны.
– Кто был у танка?
– спрашивает резко.
– Я и мой связной, - отвечает Коншин, показывая на Рябикова.
– Точно там немцы?
– Днем были точно.
– Пошли, покажите.
Из землянки выходит помкомбата, и все направляются к опушке.
– Товарищ командир, - шепчет Рябиков, трогая Коншина за рукав, - можно мне с ними попроситься?
– Ты что? Мало досталось?
– удивляется Коншин.
– Больно охота прихватить гадов. Сколько мы из-за них натерпелись, пока от танка ползли. Разрешите? А?
– Лейтенант, мой связной хочет с вами, - говорит Коншин.
Тот кидает мимолетный взгляд на Рябикова и сразу соглашается.
– Очень хорошо, будет полезен... Петров, снимите маскхалат и передайте этому бойцу.
Разведчик Петров вроде бы хочет возразить, но взгляд лейтенанта колок и холоден.
– Есть передать халат.
Дисциплинка у них будь здоров, думает Коншин, и ему вдруг начинает казаться - у этих ребят получится.
Подбитый танк - хотя до него почти полкилометра - виден хорошо в свете ракет. Лейтенант внимательно вглядывается в поле и вскоре решает:
– Товарищ помкомбата, пойду по лощине. Первая группа заползет по ней за танк, вторая - из лощины зайдет сбоку. Одобряете?
– Хорошо, действуйте.
– Решительный и уверенный тон лейтенанта ободряет помкомбата и внушает надежду на успех поиска.
Лейтенант снимает с плеча автомат. Видать, решил идти вместе с разведчиками, думает помкомбата и трогает его за плечо: