Семь чудес
Шрифт:
Антипатр фыркнул: — Гордиан! Ты забыл географию, которой я тебя учил? Твоя голова как решето.
Я улыбнулась, когда вспомнил урок: — Я вспомнил. Храм Артемиды был построен за пределами города, примерно в миле от берега, на низменной болотистой местности. Он должен быть… где-то там. — Я указал на место за крутым северным склоном горы Пион.
Антипатр поднял густую бровь: — Отлично. И почему строители выбрали это место для храма?
— Потому что они решили, что строительство на болотистой почве смягчит воздействие землетрясений на такое массивное сооружение.
— Правильный. Для дополнительной стабилизации грунта перед закладкой краеугольного камня насыпали глубокий слой толченого древесного угля. И что потом?
— Поверх древесного угля они положили много слоев шерсти с овец, принесенных в жертву в честь богини.
— В конце концов, ты способный ученик, — сказал Антипатр.
Когда прибыл паром, солнце было прямо над нашими головами. Антипатр снова протиснулся вперед, а я последовал за ним, так что нас одними из первых переправили на берег. Как только мы сошли на пирс, нас окружила группа мальчишек. Антипатр выбрал двоих, которые показались ему наиболее честными, и бросил каждому из них по монете. Они забрали наши сумки и последовали за нами.
Мы прогулялись по пирсу, который сам по себе казался маленьким городком; переполненные корабли были похожи на жилища, стоящие вдоль широкой улицы. Я повсюду видел людей, слышал детский плач и заметил, что многие мачты были завешены бельем. Многие посетители Эфеса, не имевшие возможности найти жилье в городе, очевидно, проживали на борту кораблей.
— Где мы остановимся в Эфесе? — Я попросил я.
— Много лет назад, когда я некоторое время здесь жил, у меня был ученик по имени Евтропий, — сказал Антипатр. — С тех пор я его не видел, но мы переписывались на протяжении многих лет. Евтропий уже взрослый вдовец с собственным ребенком. Он унаследовал отцовский дом, примерно на полпути вверх по холму, недалеко от театра. Евтропий неплохо живет, так что я уверен, что наше жилье будет вполне удобным.
Мы дошли до конца пирса и подошли к открытым воротам, где люди стояли в длинных очередях, чтобы попасть в город. Я соображал, в какую очередь нам следует встать, пока один из привратников не закричал на латыни: — Римские граждане и их сопровождающие в эту очередь! Римские граждане, ваша очередь здесь!
Когда мы встали в очередь, я заметил, что некоторые люди в толпе бросили на нас неодобрительные взгляды. Очередь была короче остальных и двигалась быстрее. Вскоре мы предстали перед человеком в нелепо высокой шляпе, немного похожей на перепелиное гнездо, такие носят только чиновники, который взглянул на мое железное кольцо гражданина Рима, когда я вручил ему проездные документы, которые отец приготовил для меня перед отъездом.
Говоря по-латыни, чиновник прочитал вслух: — Гордиан, гражданин Рима, родился в консульство Спурия Постумия Альбина и Марка Минуция Руфа, что определяет восемнадцать лет, среднего роста, с темными волосами и правильными чертами лица, Никаких особых примет, говорит по-латыни и немного по-гречески … и, держу пари, с ужасным акцентом. Мужчина посмотрел на меня с едва скрываемым презрением.
— У него довольно неплохой греческий акцент, — сказал Антипатр. — И, уж, конечно, лучше, чем твой латинский.
— А ты кто такой?
— Я попутчик юноши, бывший его наставник — Зотик из Зевгмы. И вы бы не разговаривали с нами так, если бы мой друг был постарше и носил тогу, а за ним следовала свита рабов. Но Гордиан не меньший гражданин, чем любой другой римлянин, и вы будете относиться к нему с уважением, иначе я доложу о вас губернатору провинции.
Чиновник долго смотрел на Антипатра, скорчив кислое лицо, но вернул мне мои документы и махнул рукой.
— Вы определенно поставили этого парня на место! — сказал я со смехом.
— Да, но я боюсь, Гордиан, что здесь, в Эфесе, ты еще столкнешься с подобными вещами.
— Что вы имеете в виду?
— Антиримские настроения проникли глубоко во всю Азию, во все грекоязычные провинции, если уж на то пошло, но особенно сюда, в Эфес.
— Но почему?
— Римский правитель, обосновавшийся в Пергаме, безжалостно облагает народ налогами. А римлян в городе великое множество, их тысячи, и все они претендуют на особые привилегии, занимают лучшие места в театре, награждают друг друга почетными призами на празднествах, высасывают прибыли от импортной и экспортной торговли, даже засовывают свои пальцы в сокровищницу храма Артемиды, которая является величайшим кладезем денег для всей Азии и жизненной силой Эфеса. За сорок лет с тех пор, как римляне установили здесь свою власть, возникало много недовольства. Если даже мелкий проверяющий у ворот чувствует, что может так с нами разговаривать, боюсь представить, как поведут себя другие. Я думаю, было бы лучше, Гордиан, если бы мы перестали говорить по-латыни, пока находимся здесь, в Эфесе, даже между собой. Зеваки могут подслушать и сделать выводы.
Где-то в середине этой фразы он перешел с латыни на греческий, и мне понадобилось время, чтобы наверстать упущенное.
— Это может быть… вызовом, — сказал я наконец, задумавшись о подходящем греческом слове.
Антипатр вздохнул: — Твои слова могут быть греческими, но твой акцент явно римский.
— Вы сказали чиновнику у ворот, что у меня хороший акцент!
— Но все равно, на людях тебе следует говорить, как можно меньше.
Мы последовали за толпой и оказались на рыночной площади, заполненной паломниками и туристами, где продавцы продавали всевозможные продукты и множество талисманов. Там были миниатюрные копии храма Артемиды, а также изображения самой богини. Эти изображения были разных размеров и были изготовлены из различных материалов, от грубо сделанных терракотовых или деревянных безделушек до статуэток, демонстрирующих высочайшие стандарты мастерства, некоторые из которых представлялись, как отлитые из чистого золота.
Я остановился, чтобы полюбоваться статуэткой богини в ее эфесском обличье, которое кажется римлянам таким экзотическим. Наша Артемида — мы называем ее Дианой — девственница-охотница; она носит лук и короткую простую тунику, удобную для погони. Но это воплощение богини, предположительно более древнее, стояло прямо, согнув локти, прижав их к телу, вытянув предплечья и раскрыв ладони. На ней была красивая корона, а ее голову очерчивал нимб, украшенный крылатыми быками. Быки вместе с другими животными кроме того украшали жесткую одежду, покрывавшую нижнюю часть ее тела, почти как кожух мумии. С ее шеи свисало ожерелье из желудей, а под ним я увидел самую поразительную черту Артемиды Эфесской — массу висячих, похожих на тыкву выступов, которые гроздьями свисали с верхней части ее тела. Я мог бы принять это за несколько грудей, если бы Антипатр не объяснил мне, что эти выступы были бычьими яичками. Во время праздника богине-девственнице приносили в жертву множество быков.
Я взял изображение, чтобы рассмотреть его поближе. Золото было довольно тяжелым.
— Не трогайте, если не собираетесь покупать! — рявкнул продавец, худощавый мужчина с длинной бородой. Он выхватил маленькую статуэтку из моей руки.
— Извините, — сказал я на латыни. Продавец бросил на меня злобный взгляд.
Мы пошли дальше.
— Как вы думаете, это изображение действительно было сделано из чистого золота? — спросил я Антипатра.
— Да, и поэтому нам не по средствам.