Семь чудес
Шрифт:
— Неужели люди покупают такие дорогие вещи на память?
— Не на память, а для подношений. Паломники покупают любые изображения, которые могут себе позволить, а затем жертвуют их храму Артемиды в честь богини.
— Но у жрецов тогда должно собраться тысячи таких дорогих талисманов.
— Мегабизы, жрецы Артемиды называются мегабизами, — пояснил он. — И да, они собирают много таких талисманов во время фестивалей.
— Что мегабизы делают со всеми этими подношениями?
— Конечно, они добавляются к богатствам храмовой сокровищницы.
Я посмотрел на огромное количество людей вокруг нас. Рынок под открытым небом, казалось, тянулся бесконечно. — Таким образом, продавцы получают неплохую прибыль, продавая такого рода сувениры, а храм получает солидный доход от всех этих подношений.
Антипатр улыбнулся: — Не забывайте, что получают паломники — участие в одном из самых великих религиозных праздников в мире, пир под открытым небом и благосклонность богини, в том числе ее покровительство на пути домой. Но пожертвование этих безделушек составляет лишь крошечную часть дохода храма. Богатые люди из многих городов и даже иностранные цари хранят свои состояния в хранилищах храма и платят солидную плату за это. Такой огромный кладезь богатства позволяет мегабизам давать ссуды под солидные проценты. Артемиде Эфесской принадлежат виноградники и каменоломни, пастбища и солончаки, рыбные промыслы и священные стада оленей. Храм Артемиды — одно из величайших сокровищниц мира, и каждый римский правитель тратит свое время на то, чтобы найти способ заполучить его.
Мы купили у торговца козий сыр на прутике и медленно пробрались сквозь толпу. Она уменьшилась, когда мы, наконец, поднялись по извилистой улице, приведшей нас к дому находившемся на полпути к горе Пион.
— Он больше, чем я его помню, — сказал Антипатр, глядя на безукоризненно ухоженный фасад. — Я думаю, что он разбогател с тех пор, как я был здесь в последний раз.
Раб, открывший дверь, отпустил наших носильщиков и приказал нескольким слугам отнести наши вещи в гостевые помещения. Нам показали сад в центре дома, где наш хозяин полулежал на диване, очевидно, только что очнувшись от дремоты. Евтропию было около сорока лет, он был крепкого телосложения со слегка седеющими золотистым волосам. На нем была красиво сшитая мантия из грубого шелка, окрашенного в насыщенный шафрановый цвет.
Он вскочил и подошел к Антипатру с распростертыми объятиями. — Учитель! — воскликнул он. — Вы ничуть не постарели.
— Не говори так! — Антипатр указал на свои седые волосы, но улыбнулся, довольный комплиментом. Затем он познакомил меня с нашим хозяином.
Я услышал приглушенный рев, когда воздух над нашими головами наполнился смехом множества людей.
— Это из театра, — объяснил Евтропий.
— Апочему ты не пошел туда? — спросил Антипатр.
— Ну уж нет! Мне надоели пьесы — все эти актеры, играющие ужасные каламбуры и ведущие себя как идиоты. Вы научили меня любить поэзию, Учитель, но, боюсь, вам так и не удалось привить мне любовь к комедии.
— Сама Артемида наслаждается представлением, — сказал Антипатр.
– - Так говорят, когда актеры такие же деревянные, как и она, -- сказал Евтропий. Антипатр захихикал, но я не понял шутку.
Антипатр резко вздохнул. — Но кто это?
— Антея! — Евтропий подошел, чтобы обнять только что вошедшую в сад девушку. Она была на несколько лет моложе меня и златовласая, как и ее отец. На ней была пурпурная туника до колен, перетянутая серебряной цепочкой под грудью, только начинающей распускаться. Одежда свободно ниспадала ей на плечи, обнажая руки, которые были на удивление рыжевато-коричневого цвета. (У римской девушки того же социального положения были бы кремово-белые конечности, и она никогда не показала бы их незнакомцу.) На ней было ожерелье из позолоченных желудей и накидка из оленьей кожи. А на ее плече висел колчан с ярко раскрашенными миниатюрными стрелами. В одной руке она держала изящный маленький лук, явно церемониальное оружие, а в другой, столь же изящный дротик.
— Я вижу саму Артемиду? — мечтательно прошептал Антипатр. Я подумал о том же. Экзотическая эфесская Артемида с талисманов была мне чужда, но перед нами стояла знакомая мне Диана, девственная богиня охоты.
Евтропий с гордостью смотрел на свою дочь: — Антее исполнилось четырнадцать только в прошлом месяце. Это ее первый год участия в церемониальном шествии.
— Никто в толпе не будит смотреть ни на кого другого, — заявил Антипатр, на что девушка опустила глаза и покраснела.
Какой бы прекрасной ни была Антея, мое внимание внезапно привлекла рабыня, которая последовала за ней в сад. Она была старше своей госпожи, может быть, моего возраста, с блестящими черными волосами, темными глазами и длинным прямым носом. На ней была темно-синяя туника с рукавами до локтей, стянутая тонким кожаным ремешком. Ее фигура была более женственной, чем у Антеи, а поведение менее девичьим. Она улыбнулась, видимо, довольная суетой, которую мы подняли из-за ее госпожи, и когда увидела, что я смотрю на нее, то посмотрела на меня в ответ и подняла бровь. Мои щеки вспыхнули, и я отвел взгляд.
— Посмотри на себя, как ты покраснел, глядя на Антею! — прошептал Антипатр, неправильно поняв причину моей реакции.
Над нами раздался очередной взрыв смеха, за которым последовали продолжительные аплодисменты.
– - Думаю, это означает, что пьеса окончена, -- сказал Евтропий. — Учитель, если вы с Гордианом хотите немного умыться и переодеться до начала процессии, вам лучше сделать это побыстрее.
Я посмотрел на небо, которое начало смеркаться по мере приближения сумерек. — Шествие? Но скоро стемнеет.
— Вот именно, — сказал Антипатр. — Шествие Артемиды происходит после захода солнца.
— Римские праздники обычно проводятся днем, — пробормотал я, перейдя на свой родной язык.
– - Что ж, теперь ты не в Риме, -- сказал Антипатр. — Так что перестань говорить на латыни!
— Я позову носильщика, чтобы он провел вас в ваши покои, — сказал Евтропий. Но прежде чем он успел хлопнуть в ладоши, рабыня шагнула вперед.
— Я сама их провожу, хозяин, — сказала она. Она стояла прямо передо мной и смотрела на меня. Я с некоторым дискомфортом понял, что, чтобы встретиться с ней взглядом, мне нужно немного поднять глаза. Она была немного выше меня.
— Очень хорошо, Аместрис, — неопределенно махнул рукой Евтропий.
Мы последовали за Аместрис по короткому коридору и поднялись по лестнице. Ее стройные бедра покачивались, когда она поднималась по ступенькам впереди нас.
Она провела Антипатра в его комнату, а меня повела в соседнюю. Она был небольшой, но богато обставленной. С балкона открывается вид на гавань. На столике я увидела тазик с водой и губку.
— Тебе помочь помыться? — спросила Аместрис, стоя в дверях.
Я долго смотрел на нее: — Нет, — наконец, мне удалось сказать это по-латыни, ибо в тот момент даже самый простой греческий язык покинул меня. Аместрис изящно поклонилась, от чего ее груди на мгновение сладострастно высунулись, а затем отступила назад.
— Аместрис — это персидское имя, не так ли? — выпалил я, наконец, придумав, что сказать.
В ответ она просто кивнула, а затем удалилась. Я мог бы поклясться, что услышал ее тихий смех.
Подкрепившись и переодевшись в наши самые красочные туники, мы с Антипатром вернулись в сад. К Евтропию пришел еще один человек примерно его возраста и того же сословия, судя по дорого выглядевшей одежде новоприбывшего. К Антее тоже присоединилась подруга, девушка, одетая точно так же, как и она, в образе охотницы Артемиды, но с распущенными рыжими волосами и более простыми чертами лица.