Семь дней из жизни господина Н
Шрифт:
Двадцать пятого октября был день рождения одной их совместной приятельницы, имевшей дачу. В тот незабвенный год в конце октября стояла прекрасная солнечная погода, и все причастные захотели отметить это событие на природе, тем более что день рождения попадал на субботу. Однако хозяйка засомневалась в готовности дачи к приему гостей и решила ехать туда вечером пятницы, чтобы прибраться и протопить печь, изгнав тем самым нежилой дух. Одну ее, естественно, не пустили ("Мало ли что может случиться ночью в пустом дачном поселке?") и две ближние подруги именинницы, в том числе Елена, взялись ее сопровождать. Потом решили, что с ними должен ехать хоть один мужчина, для полного спокойствия.
Надо сказать, что великовозрастный Сереженька жил о ту пору уже в семье с двумя детьми. Но их отношения с женой вновь настолько похолодали, что Н. пользовался всяким поводом для пребывания вне домашнего круга. Чаще всего он пропадал на работе (вечерами и в выходные), где готовил диссертацию; иногда бывал в гостях у друзей и сослуживцев, в том числе на дачах. Жена с ним в одни компании не ходила, даже по приезде, что, возможно, было своеобразным укором за предыдущий разрыв (известно, что в своих прегрешениях жены часто корят мужей - может, и правильно). Н. всегда предупреждал ее о своих отлучках, на что она не возражала, но где-то в голове вела им счет. Несколько раз она являлась в НИИ вечерами или в выходные под надуманными предлогами, но всегда заставала мужа на рабочем месте. Сейчас, задним числом, Н. ей посочувствовал, но тогда задыхался под ее деспотичным гнетом и бывал рад каждому глотку свободы. Как и в этот раз.
На дачу они приехали к полной темноте; впрочем, в поселке было электричество. Затопили печь, дружно прибрались, выпили-закусили, немного потанцевали под магнитофон и стали петь под гитару, которую захватила хозяйка. Было им тепло, уютно, славно в своем кругу. Наконец, решили спать, но где? Дачка была скромная: одна комната, в передней части которой вдоль стен были устроены двое нар "по-геологически". Н. уже подумывал о том, чтобы лечь на чердаке, через который проходила теплая печная труба, тем более, что у хозяйки был спальный мешок, однако женщины решили иначе.
Пока он ходил перед сном погулять и заодно осмотреть подробнее чердак, они обсуждали, с кем его положить - о чем ему много позже рассказывала Елена. У хозяйки имелся муж и, хоть в данное время она была с ним "в контрах", лечь рядом с другим мужчиной считала для себя неприличным. Другая подруга, которая испытывала к Н. всего лишь женское любопытство, тоже проявила солидарность с именинницей. После этих заявлений они обе выразительно посмотрели на Елену.
– Всегда я у вас самая крайняя", - посетовала она и замолчала.
– Вот и ладно, - успокоились подруги.
– В случае чего мы тут рядом.
Соответственно, слабую попытку Н. обособиться они пресекли, пожелали им с Еленой спокойной ночи и, выключив свет, улеглись вместе на соседних нарах - на матрасе, но по-туристически, сняв лишь обувь и свитера.
– Ложись и ты, - с командной ноткой в голосе предложила Елена.
– Я пока погуляю.
Гуляла она довольно долго ("Надеялась, что ты к моему приходу уснешь", - из ее поздних объяснений). Н., конечно, и не думал спать, улегшись бочком с краю. Она вошла очень тихо и еще долго не ложилась, отогреваясь у печки: ночь была ясная, с морозцем. Наконец, легко прошелестела над ним и улеглась лицом к стенке. Тот немного повозился, обозначая тем самым, что не спит и накрыл ее предусмотрительно отвернутым общим одеялом, - а заодно приобнял. Последовавшей за этим реакции он не ожидал: Елену стала бить крупная дрожь. В растерянности Н. обнял ее плотнее и даже стал легонько похлопывать по плечу, еле слышно приговаривая: "Что ты, что ты...". Она не пыталась его оттолкнуть.
Постепенно дрожь утихла, и Елена расслабилась. Теперь Н. всем телом ощущал, как сильно циркулирует в ней кровь и какой чувственностью все в ней переполнено: плечо, которое сжимала его ладонь, рука, соприкасавшаяся с его локтем, неожиданно объемные податливые ягодицы, к которым уже тянулось его "естество"
, длинные нежные ноги, готовые свиться с его ногами... Он скользнул рукой по ее рубашке в подгрудие и, чуть погодя, сжал дальнюю от него соразмерную ладони грудь.
– О-ох!
– вдруг громко простонала она и повернулась на спину.
– Лена!
– раздался тревожный голос хозяйки, - тебе плохо?
– Не-ет, - по-прежнему громко ответствовала Елена.
– Мне хорошо-о!
На соседних нарах что-то невнятно пробормотали и все вновь стихло.
Однако попытки Н. развить успех встретили нежный, но решительный отпор. Его алчущая рука везде перехватывалась ее рукой - по-прежнему трепетной, пылкой, но упрямой. Это сочетание явного желания и стыдливости совсем воспламенили дерзкого, и он, испытывая сильнейшее давление в чреслах, стал ухватывать и ухватывать Елену в самых неожиданных местах, везде ощущая трепетный отклик, и везде настигаем ее быстрыми руками... Их безмолвная, страстная, сладостная борьба продолжалась довольно долго, выродившись в итоге в некое подобие игры. Наконец они, не сговариваясь, заключили перемирие и утихли, обнявшись совсем по-братски.
Наутро, выслушивая от соседок неизбежный набор подначек, они благодушно улыбались друг другу.
...получил от Елены долгожданный подарок: она все же прошла курс лечения и избавилась от своей жуткой невралгии. Теперь они смогли наслаждаться традиционным сексом, как все люди. Вряд ли это позволило Елене испытывать большую страсть, но Н. заметно воспрянул духом и телом. Наступил апогей их любви, омрачаемый лишь необходимостью скрываться. Впрочем, года через полтора произошел тот самый развод, после чего никакие внешние обстоятельства любовникам не мешали, и их альковные встречи действительно участились: до раза в неделю и с ночевкой.
Но.... Да, в их отношениях к тому времени накопилось немало этих "но". Основное было связано с тем же отцом Елены, вернее с болезнью, переданной им дочери по наследству. Называлась болезнь "рассеянный склероз" и от нее в пятьдесят лет отец стал инвалидом, а в шестьдесят пять умер в сильных мучениях. Признаки этой болезни появились к сорока годам и у дочери. Она стала жаловаться на периодические головные боли, которые длились по двое-трое суток (на работу в эти дни она не ходила) и с годами стали учащаться. В связи с болями и своим бессилием перед ними (прописанные таблетки боль лишь смягчали) Елена постепенно становилась все более раздражительной и унылой, у нее вдруг прорезалась язвительность. Подруги постепенно стали ее избегать, ограничиваться общением по телефону. Доставалось от нее и коллегам по работе, которые, пока втихую, ворчали. К тому же она стала забывчива, что при склерозе естественно.
В этих условиях встречи с Н. стали для Елены почти всем. Однако свои новые особенности характера она и с ним вполне урезонить не могла, тем более что с годами в его в характере тоже появилось много "новообразований": педантизм, авторитаризм, неврастенические вспышки гнева, та же забывчивость.... В итоге когда они, наконец, могли бы совместно радоваться жизни и даже вступить в брак (что иногда обсуждали), между ними стали происходить споры и ссоры, все чаще свидания переносились из-за недомогания, а если он, движимый сочувствием, приходил-таки к ней в фазе болезни, ничего хорошего не получалось: у нее усиливались боли, а он уходил внутренне взбешенный.