Семь дней Создателя
Шрифт:
— Значит не судьба.
— И это в день моего рождения?
— Ну, не могу я здесь — ты можешь понять? Боюсь этого дома.
— Иди к себе.
— Ты не проводишь?
Мы спустились вниз, и вышли из дома. Шумел прибой, полная луна освещала окрестности. Кошачий вой заставил Любу вздрогнуть. Я обнял её плечи.
— Не бойся — я с тобой.
Подошли к флаеру.
— Зайдёшь?
— Отдыхайте. Утром увидимся.
Люк-трап опустился, Люба вошла, люк-трап поднялся.
— Билли, какая луна! А запах моря! Ты знаешь, что такое дышать полной грудью?
Билли молчал. Люба вышла на связь.
— Гладышев, мы улетаем.
— Что так скоро?
— Неприютно у тебя. Может, с нами?
— Я привык.
— Тогда, прощай.
— Стойте, стойте, кошку отпустите.
Опустился люк-трап. Белая кошечка прошествовала по нему и прыгнула мне на грудь. Вздрогнул от неожиданности. Господи, хоть ты не царапайся. Но с ней было всё в порядке. Она нежно мурлыкала и тёрлась головой о мою шею.
— Пойдём домой, красавица.
Вечером следующего дня у горящего камина:
— Билли, твоя оценка происшедшего.
— Кот сошёл с ума, перебрав валерьянки — такая версия устроит?
— Откуда он взялся? Ты веришь в реинкорнацию душ?
— Создатель, откопай Костины останки и утопи где-нибудь подальше в море.
— Думаю, кота этим не отвадишь. Его следует убить.
— Ты становишься кровожадным.
— Ты убил Костю, я убью его перевоплотившуюся душу.
— Есть иное решение — покинь этот дом. Столько трагических событий здесь произошло. Чёрная аура тяготеет над ним.
— Возможно, ты прав. Я подумаю.
Думал до утра, а с восходом солнца не вышел на пробежку — начал собираться. Взял фотографии Мирабель, Костин альбом — от ползункового детства до курсантства на Сахалине. Конечно, гитару и Любин подарок.
— Билли, как на счёт флаера?
— Куда собрался?
— На Коралловый остров.
— И чем будешь заниматься?
— Грустить.
— Любимое занятие.
— Что ты понимаешь? Человек живёт своей памятью, а на острове я был счастлив с Элей.
— А в космосе с женой не хочешь быть?
— Ещё успею — куда она денется?
— Избаловали тебя.
— Значит, стою.
— А может, человек порядочный?
— Другой ей не дано быть. Так как насчёт флаера?
— Да, пожалуйста.
За окном мелькнула тень.
— Карета подана, ваше сиятельство.
— Именно вот так и почаще впредь.
Что делать с белой кошечкой?
— Ты со мной, милая?
Она потёрлась о ногу. Наверное, со мной. Что ж, я рад.
— Милости просим в "тарелку".
Но когда направились к трапу, с крыши дома раздался предостерегающий вой.
— Кис-кис, глупенькая, чего испугалась?
Но беляночки и след простыл. Не судьба.
Билли:
— Стартуем?
— А не устроить ли отвальную?
— На грудь?
— Не помешает. Но я грозу имел в виду.
— Откуда эта тяга к стихиям?
— Может, душа такая — мятущаяся?
Буря грянула на славу — во мраке молнии блистали, и беспрерывно гром гремел. Потоки воды с небес чередовались градобоем.
— Не жалко окрестную флору с фауной? — ворчал Билли.
— Жарь, жарь, такие катаклизмы природе на пользу. Ты чувствуешь запах озона? Ни черта ты не чувствуешь. Жаль, что ты всего лишь виртуальный разум — сейчас бы побегали по лужам под дождём.
— Бегай — я всегда с тобой.
— Это не то. Помнится, кто-то на грудь обещал.
Задетый за живое Билли впрыснул такую дозу, что я и про гитару забыл — едва добрался до кровати.
— Шумел камыш, деревья гнулись….
На большее не хватило — сморило.
Сон приснился чудный. В избушке деда Мороза я и бабки его Серафимны.
— Вот и сыночка с войны вернулся, — хозяюшка ткнулась мне в грудь хлюпающим носом. — Я знала, я ждала.
Алексей Петрович мялся за её спиной:
— Да погодь ты, дай раздеться человеку.
Скинул московскую дублёнку на лавку у печи.
Бабка:
— Шинелка у тебя добрая. И звезда на шапке. Садись к столу.
Подумал, рехнулись старики, и сел. Дед разлил пахучий самогон по стаканам, тарелки придвинул с закусками.
— Ну, за возвращение.
Бабка руками машет:
— Что же мы одни? Тебя, сынок, невеста дожидается. Сейчас покличу.
И ушла в пуржливую ночь, накинув платок и шубейку.
Вот как! Невеста? Любопытно.
Вернулась скоро и не одна. Хорошенькая девушка в сельском наряде…. Да что там, Люба Чернова собственной персоной предстала очам.
— Здравствуй, милая.
Смущается, не узнаёт, или делает вид.
Усадили рядом, налили в стаканы, чокнулись, выпили. Головка моя поплыла, поплыла. Что говорили, чему смеялись — не помню. Только бедро упругое, притиснутое, плечо и локоть…. Да ещё кудри роскошные, мятой пахнущие, в которые так хотелось зарыться носом.